Романовы. Семейные тайны русских императоров - Вольдемар Балязин

Вместе с тем атмосфера становилась все более напряженной.

Рюльер сообщает, что Пассек даже просил у Екатерины согласия на убийство Петра III. Он и Баскаков подстерегали императора с кинжалами около домика Петра Великого — в парке, на правом берегу Невы, на Петровской набережной, где император любил вечерами прогуливаться с Елизаветой Воронцовой. Часто Петр оставался там ночевать со своею возлюбленной. Заговорщики продумали и другой вариант покушения — ворваться в домик ночью и арестовать императора, а если будет сопротивляться, то заколоть. Причем ни в какой мере не связывать убийство с императрицей, представив этот акт как их собственную инициативу, согласную с волей народа. И хотя покушение не состоялось, но острота ситуации оставалась прежней.

Однажды ночью Дашкову разбудил ее троюродный брат князь Репнин и сказал, что он только что был у императора, и при нем Петр III наградил Елизавету Воронцову орденом Святой Екатерины. До сих пор этим орденом награждались только особы императорской фамилии и иностранные принцессы, а так как Елизавета Воронцова иностранной принцессой не была, то оставалось предполагать, что скоро она займет место в императорской фамилии.

Такой поворот событий показался Репнину угрожающим, и он не преминул уведомить о том свою кузину.

Вскоре после этого, 27 июня 1762 года, в Преображенском полку один из солдат, осведомленный о готовящемся заговоре, рассказал об этом капитану Измайлову, думая, что он на стороне заговорщиков. Солдат не знал, что Измайлов — один из преданнейших Петру офицеров, и потому предательство его товарищей-заговорщиков было совершено им по неведению.

Измайлов тут же доложил об услышанном, и первым из заговорщиков был арестован капитан Пассек. Об этом тотчас же сообщил Дашковой Григорий Орлов.

В это время императрица Екатерина находилась в Петергофе, и Дашкова опасалась, что если Пассека начнут допрашивать и он расскажет об участии Екатерины в заговоре, тут же арестуют и ее. Предупреждая такой оборот событий, Дашкова послала жене камердинера Шкурина записку, чтобы она отправила в Петергоф наемную карету и сообщила своему мужу, как всегда сопровождавшему императрицу, что эту карету надлежит держать наготове, не выпрягая лошадей, чтобы государыня в случае опасности могла немедленно воспользоваться ею.

Отправив записку, Дашкова накинула офицерскую шинель и поспешила к братьям Рославлевым, жившим неподалеку от ее дома. Но по дороге ей встретился мчавшийся во весь опор Алексей Орлов. Он уже побывал у Рославлевых и ехал к ней, чтобы сообщить об аресте Пассека. Дашкова сказала, что она все знает, а теперь следует всем офицерам-измайловцам поспешить в свой полк и ждать там императрицу, ибо именно Измайловский полк стоит ближе всех прочих к Петергофу, и Екатерина, выехав из Петергофа, может рассчитывать прежде всего на поддержку и защиту измайловцев.

«За несколько часов до переворота, — писала потом Е. Р. Дашкова, — никто из нас не знал, когда и чем кончатся наши планы; в этот день был разрублен гордиев узел, завязанный невежеством, несогласием мнений насчет самых элементарных условий готовящегося великого события, и невидимая рука провидения привела в исполнение нестройный план, составленный людьми, не подходящими друг к другу, не достойными друг друга, не понимающими друг друга и связанными только одной мечтой, служившей отголоском желания всего общества».

Начало государственного переворота

В ночь на 28 июня Алексей Орлов примчался в Петергоф. Он знал, что Екатерина не живет во дворце: там иногда, наездами, бывал Петр III, а ей не хотелось лишний раз видеть его, а тем более с ним встречаться. Императрица поселилась в отдаленном от дворца павильоне, построенном на берегу канала, впадающего в Финский залив. Под окном ее спальни стояла большая лодка, на которой, в крайнем случае, она могла уйти в Кронштадт или спрятаться на берегу, если будут перекрыты дороги.

Орлов прискакал к павильону, вывел Екатерину из ее опочивальни и посадил в карету, присланную Шкуриным. Карета, запряженная восьмериком, понеслась в Петербург. Ворвавшись в расположение Измайловского полка, экипаж Екатерины остановился. Ей навстречу стали выскакивать полуодетые солдаты и офицеры. Вскоре появился священник и принял от измайловцев присягу на верность Екатерине. Она же, беспомощно протянув к ним руки, с дрожью в голосе стала говорить, что император приказал убить ее и сына и что убийцы уже гонятся по пятам за нею.

Измайловцы, негодуя, кричали, что все как один умрут за нее и цесаревича Павла.

В это время появились в полку знатные, титулованные сторонники Екатерины: генерал-аншеф князь Волконский, граф Петр Шувалов, двоюродный брат бывшего канцлера опального Бестужева-Рюмина — адмирал Талызин, бывший близким родственником и братьев Паниных. Среди стоявших рядом с Екатериной были графы Строганов и Яков Брюс, чьи красавицы-жены находились в это время возле Петра III в Ораниенбауме, их поведение там давало поводы мужьям требовать развода. Так что у сторонников Екатерины было много причин и для глубокой личной неприязни к Петру III.

Вслед за измайловцами присягнули семеновцы и затем — преображенцы. В Преображенском полку под арестом находился Пассек. Когда его пришли освобождать, он подумал, что это — хитрая инсценировка и что на самом деле его выпускают только для того, чтобы проследить, к кому он пойдет, а затем выявить и других участников заговора, и он отказался выходить с гауптвахты.

Последними принесли присягу императрице артиллеристы, после чего, около 9 часов утра, Екатерина, окруженная десятитысячной толпой солдат и офицеров, подъехала к Казанскому собору, куда граф Никита Панин привез и своего воспитанника, семилетнего цесаревича Павла.

Собор был окружен множеством жителей Петербурга — ремесленников, мещан, купцов, чиновников, — и в сочетании с армией и гвардией, придворными и духовенством, тоже стоявшими на площади, это стихийно возникшее собрание, чем-то напоминающее вече, представлялось общенародным форумом, единогласно приветствовавшим Екатерину.

На глазах у всех этих людей архиепископ Новгородский и Великолуцкий Димитрий провозгласил Екатерину императрицей-самодержицей, а Павла — наследником престола.

После этого императрица возвратилась в Зимний дворец и начала диктовать манифесты.

В первом из них, от 28 июня 1762 года, говорилось, что Петр III поставил под угрозу существование государства и православной церкви и что он готов отдать на порабощение Пруссии самую славу России, «возведенную на высокую степень своим победоносным оружием». Но законотворчество императрицы было прервано в самом начале из-за того, что Петр оставался в Ораниенбауме в окружении верных ему голштинцев, а рядом с ним находился верный и храбрый старик-фельдмаршал Миних. Нужно было прежде всего ликвидировать это опасное гнездо, и Екатерина, оставив перо, чернила и бумагу, вышла навстречу духовенству, которое прибыло во дворец, чтобы совершить обряд миропомазания. Перед тем священники медленно и торжественно прошли по площади, на которой ровными шеренгами уже стояли тысячи солдат и офицеров при оружии и в полной амуниции.