Тирамису для одинокого детектива (СИ) - Солманская Элина

Розвадовский на мгновение замолчал и, поднявшись на ноги, подошёл к печи. Достав кружку с полки, плеснул в неё ягодный отвар и снова подошёл к окну, посматривая в стекло на детей.

– Я регулярно делал доклады своему руководству о том, что узнавал в банке. Все сведения, все документы, все мелкие аферы и промахи Иванова были известны. Мы готовились накрыть его во время самой большой его аферы, которую он задумал, и взять его, как говорят с поличным. Только… – Розвадовский сделал большой глоток из кружки с чаем и повернулся к Воропаеву и Марго. – Видимо в вопросе последнего и массового слива вкладов и перевода всех средств на зарубежные счета, Иванов посчитал нужным обойти стороной даже меня и потому я на какое-то время остался с завязанными глазами, не владея этой информацией. Не думаю, что он стал опасаться меня или рассекретил, просто вероятно природное чутьё или интуиция заставили его заручиться не моей, а поддержкой других людей. Я узнал обо всём, к сожалению, слишком поздно. Столкнулся по факту, когда все денежные средства были уже переведены со счетов нашего банка на расчётные счета Швейцарии. И единственное, что мне удалось в последний момент, это перехватить весь пакет документов у курьера, который привёз их Иванову. Документы, которые дают их владельцу право безграничного доступа ко всем этим деньгам.

– Значит, тот кейс, что я привезла тебе из Питера это и есть… – Марго смотрела на отца, не моргая.

– Ты везла ему эти документы из Питера? – Воропаев подскочил на ноги. – Вы что тут совсем рехнулись что ли? Вести такой груз женщине с двумя детьми. Знаете, Константин Петрович, как это называется?

– Саша, оставь. Я повезла бы всё, что он попросил. Я даже бы украла, если он попросил, только чтобы это помогло спасти его, – Марго с силой сжала пальцы Воропаева и попыталась усадить его на место. – Как ты не можешь понять, эти документы единственное, что может спасти моего отца.

– Чёрт, у меня слов нет от всех этих подробностей! – Воропаев опустился на стул и снова перевёл взгляд на Розвадовского.

– Ты успокоился? – Константин Петрович смотрел на него спокойным взглядом. – Ну, тогда я продолжу с твоего позволения. Я поместил все документы в несгораемый кейс и зарыл под яблоней в нашем саду на даче. Другого и более надёжного места я не смог найти. Затем я вернулся в банк, мне нужно было закончить операцию по задержанию Иванова и всех его подельников. Когда он узнал, что курьер с документами пропал, он взбесился не на шутку и отдал своей охране приказ перевернуть весь город и найти его. Поиски естественно окончились ничем, потому что всё это время этот человек находился в нашем ведомстве. В день операции, которую мы назначили на определённое число, все шло по плану. Но мне показалось с утра, что Иванов вёл себя несколько странно. Вместо того чтобы ехать на работу, как обычно, он приказал мне сесть за руль его машины, и мы поехали в сторону аэропорта. Мне была непонятна его спешка и его нетерпение, когда он подгонял меня по дороге. Сообщив своим сослуживцам о том, что планы изменились, мне было приказано довести его до аэропорта, где он будет задержан нашими сотрудниками. Но до места назначения, мы так и не доехали. Он приказал сделать остановку на трассе и попросил сходить за водой и когда я вышел из машины и дошёл до придорожного кафе, то получил сильнейший удар по голове тяжёлым предметом. Очнувшись в каком-то ангаре, увидел над собой, словно в тумане склонившиеся лица и почувствовал сильнейшую боль в правой руке от многочисленных уколов и бесконечные вопросы, которые мне задавали сразу несколько голосов. Вопросы, связанные с пропажей документов. Все их попытки разговорить меня, не увенчались успехом, и они, спустя сутки оставили меня, наконец, в покое. Я очнулся неожиданно, словно меня толкнули. Открыл глаза и с трудом приподнявшись, сделал несколько шагов по комнате, как я только потом понял, это был частный самолёт. Дверь помещения, где я находился, была не заперта, и потому шатаясь и минуя длинный коридор, я дошёл до основного отсека, где за большим столом сидел Иванов и несколько человек, которых я не знал. Подслушав их разговор, я понял, что прошли сутки с момента… нашей так называемой «гибели» в автокатастрофе и теперь наш путь лежал в Европу. Взглянув в иллюминатор, я понял, что мы всё ещё находились в Пулково. Сознание было туманным от большого количества лекарства, которое в меня влили, и я понимал здраво, что задержать сейчас эту сволочь самостоятельно я не смогу. Но мне нужно было остаться в стране, потому что я знал, если меня увезут заграницу, я уже никогда не смогу вернуть свою прежнюю жизнь. Я прошёл к выходу, благо дверь все ещё была открытой, и сошёл вниз по ступеням трапа. Идти быстро не получалось. Всё плыло перед моими глазами и потому, когда я дошёл до забора, которым была обнесена территория аэропорта, то потерял сознание.

Розвадовский снова замолчал и, допив чай, поставил кружку в таз с водой и вернулся за стол.

– Очнулся наутро в городской больнице. Как выяснилось, меня нашёл какой-то рабочий и вызвал скорую помощь. При мне не оказалось документов и потому меня расспрашивали об имени и о том, что я помню. Я сказал, что после удара по голове не помню ничего, и мне поверили, но когда к вечеру в мою палату наведался следователь, я понял, что оставаться здесь я тоже не могу. Чувствовал себя уже лучше, поэтому ночью сбежал из больницы и отправился прямиком домой. Тот ужас, который предстал моему взору, когда я переступил порог нашего дома, я запомню на всю свою жизнь. Гроб с моим телом под навесом, который я построил своими собственными руками, и вы с матерью, сидящие рядом в окружении родственников и друзей. Из газеты в больнице я узнал обо всём и о том, что машина, на которой ехал управляющий банка, попала в жуткую аварию и выгорела дотла и что он и его начальник службы безопасности погибли. Но увидеть свои похороны воочию, поверь, было даже для меня испытанием на прочность. Я смешался с толпой и подошёл совсем близко. Сумерки не позволили никому узнать меня, и я смог видеть только вас. Если бы ты знала, как это было невыносимо видеть ваше горе и вашу боль. Мне хотелось провалиться сквозь землю или лучше действительно оказаться на месте того человека, которого вы оплакивали вместо меня, но я понимал, что явись я сейчас перед вами, ничего бы не изменилось, потому что уже на следующий же день я умер бы повторно и вероятнее всего вы бы больше меня никогда не увидели. Потому что я в один миг стал своим среди чужих и чужим среди своих. Воспользовавшись тем, что все были во дворе, я проник в дом и, забрав некоторую часть денег из сейфа и банковские карточки, я зашёл в свой кабинет и вошёл в личную директорию своей базы данных. Моя страница оказалась не заблокирована, но на ней я увидел, что нахожусь в статусе персона нон грата, то есть в статусе активной разработки нашей спецслужбой.

– Что это значит? – Рита прервала его рассказ, вытирая пальцами слёзы со своих щёк.

– Это значит, что для своих он стал предателем и исчез со всеми деньгами банка вместе с Ивановым, – Воропаев опередил Розвадовского и внимательно посмотрел на мужчину.

– Он прав, дорогая. Я оказался предателем, потому что уверен наверняка, трупы были дактилоскопированы и проведена процедура ДНК и в мою гибель и гибель Иванова поверили только вы, его жена, и дети, но не моё руководство. Я забрал свои вещи из шкафа, переоделся так, чтобы быть не узнанным и покинул дом, направляясь прямиком на дачу, но там уже были люди Иванова. В доме меня поджидали. Я прождал несколько дней в соседнем доме, периодически возвращаясь туда, но они так и не покинули нашей дачи. Заплатив большие деньги и воспользовавшись своими нелегальными связями из прошлого, я сделал новые документы и покинул Питер, обосновавшись сначала в Ярославле. Перебиваясь случайными заработками, я пробыл там полгода и каждый раз, как только чувствовал к своей персоне повышенный интерес, покидал прежнее место и переезжал на новое. Все попытки связаться с кем-то из своей прошлой жизни не увенчались успехом. Друзей не осталось, коллеги отвернулись. Никто не верил, что я жив и называли самозванцем. Для одних я был мошенником, пытающимся заработать на чужом горе. Для других изгоем, которого стая должна уничтожить, раздавить, как преступившего черту дозволенного. Никто не захотел протянуть мне руку помощи и помочь выпутаться из всего этого ада, в который я попал не по своей вине. И в какой-то момент я просто опустил руки и смирился со своей новой участью. Бесконечно меняя места своего проживания и исколесив почти всю северную часть страны, я попал на Алтай. Случайно разговорившись со старым лесником на вокзале Барнаула в электричке, я приехал к нему на кордон. Сначала неофициально, просто помогал ему по хозяйству, а потом спустя два года, когда он вышел на пенсию и отошёл от дел, я полностью заменил его. Четыре года активной работы и полное отрешение от прошлого. Мне даже стала, нравится моя новая жизнь и моя работа. Глушь, непроходимый лес и наконец, воцарившаяся вокруг меня тишина, когда меня перестали преследовать и гнать, как бешеную собаку. Но… это продлилось недолго. У меня очень развито чутьё, не знаю связано ли это с моей работой или это природное умение. Только в прошлом году я снова почувствовал за собой слежку. Профессиональную, утончённую и точно знал, что это не мои бывшие коллеги. Вероятнее всего опытные преследователи взяли за жабры человека, который мне делал документы, и потому моя новая фамилия стала известна, и я точно знал кому, потому что, прикинув срок его заключения, точно знал, что господин Елагин едва освободившись, перевернёт всю страну, но отыщет меня и Иванова. Я не знал, где пребывал все эти годы Иванов, а вот мне пришлось срочно снова искать себе другое место для проживания и, поколесив по всему Алтаю, и изрядно затерявшись, я оказался в этой глуши у Тельменского озера на дальнем кордоне. Здесь работал только один егерь. Молодой парень с женой жили здесь в полном одиночестве, и когда я приехал, мы неплохо поладили и прожили, и проработали вместе год, пока его жена не родила ребёнка. Они уехали сразу к его родителям на юг, и я остался один. По совместительству взялся и за вторую работу. Тем самым избавляя себя от лишних свидетелей моей никчёмной жизни. Вдвоём с псом нам не нужно было говорить, мы понимали друг друга с полуслова. Общение моё с людьми было не частым и в основном с руководством, которое появлялось здесь лишь раз в год и местными жителями посёлка, куда я ездил за продуктами. Моя спокойная жизнь окончилась месяц назад, когда один из местных мне сказал, что новый участковый заинтересовался мною и моей персоной. И я понял, что устал постоянно жить в страхе и трястись за свою шкуру и если мне суждено ответить за грехи прошлого, то пусть это случится по моей инициативе, а не внезапно, когда мою одинокую берлогу обложат со всех сторон, и я решил позвонить твоей матери. Да, как бы это не звучало кощунственно, но попросить о помощи, кроме моих любимых женщин мне больше было некого. Сжимающееся вокруг меня кольцо, заставило меня обратиться к вам за помощью. Мама не поверила в моё воскрешение, и потому я понял, что ты моя последняя надежда, – Розвадовский с нежностью посмотрел в лицо дочери. – Я точно знал, что мой бесстрашный котёнок, которого я всегда воспитывал в мужском духе, не спасует перед трудностями и поверит мне и моему рассказу. И я не ошибся в тебе. Мечтая всю жизнь о сыне, я только в момент нашего разговора с тобой, когда ты была уже в поезде по пути в Алтай, понял, что судьба, подарившая мне дочь, была ко мне воистину благосклонна, – он улыбнулся, заметив на губах Марго улыбку. – Ты сделала невозможное, моя девочка. Не испугалась, нашла документы и привезла мне их вместе с детьми, сделав то, на что не решился бы ни один мужчина. И я безмерно благодарен тебе за это и возможно именно благодаря тебе я снова смогу обрести прежнюю жизнь, мою долгожданную свободу. Вот собственно и весь мой рассказ. Больше мне добавить нечего. Теперь я ожидаю вопросов от вас… – он посмотрел на дочь и на Воропаева.