Девочка из рода ОХара - Рита Тейлор

— Мистер Чарльз Батлер, — заюлил я, — вы как будто знали, что в молодости я был акробатом. Мне приятно, что я смогу вспомнить молодость и воспользоваться ее уроками, но скажите, зачем вам этот цирк ночью, если завтра утром я сделаю все то самое, войдя через двери.

— Мне это нужно сейчас, и это достаточный повод! — заорал Батлер. — О'кей?

Это его «о'кей» меня убедило больше всего. После такого вопроса не шутят.

В конце концов я ничего не теряю. Залезу в окно к шерифу и оставлю у него все свои извинения.

— Главное, не оставить следов, так мистер Батлер? — спросил я его как можно веселее.

Как мне раньше не пришло в голову: он одет как те негры, что принесли фикус.

— А как вы умудрились проникнуть в номер за спинами черномазых? — пытался я создать непринужденную атмосферу, судорожно одеваясь.

— Секрет, — отрезал он.

Меня осенило. Батлер имеет талант фокусника. Черный платок — от следов грима. Пожалуй, с ним стоит иметь дело на арене цирка.

— По рукам, — подобострастно сказал я.

Мой вес уже не тот и возраст дает себя знать, но почему бы ради красивой шутки, которую умеет рождать Батлер, не испытать свое старое дряхлое тело на прочность.

— Вы падших дам любите? — спросил он меня без всякой видимой связи.

Я как можно простосердечнее признался, что «романы» — это мое хобби.

— Я свожу вас в клуб, куда пускают только плантаторов по рекомендации, — добавил он со значением. — Вы представляете себе, какие там девочки?

Я представил и сделал вид, что в этот час ночи мне все это безумно интересно.

— Тогда за дело, — разорался неугомонный южанин. — Моими стараниями к нему медленно возвращалось хорошее настроение. С ним он не казался мне таким опасным.

— Прежде всего садитесь и пишите. Если у вас нет ума, воспользуйтесь моим. Я могу вам надиктовать.

Как всегда его наглость не имела границ. Я изобразил любезность и уселся за конторку.

— Диктуйте, мистер Умник, — попробовал пошутить я, чтобы сохранить за собой хоть долю самостоятельности.

Батлер воспарил за мыслью.

— Итак, обращение — «судья». Нет, лучше «мой судья». «Хочу развеять ваше недоумение. Дело слишком неотложно, чтобы тянуть его, как»… «чтобы тянуть его как»… Мистер Галлимар, за что можно тянуть прилично?

— За хвост, — промямлил я.

— За хвост — это банально, хотя и вполне добропорядочно, — согласился Батлер. — Значит «дело слишком неотложно, чтобы тянуть его как питона за хвост. Он у меня в руках». Следите за нитью моего рассуждения.

— Вы это судье или мне? — прервал я его.

— Вам, конечно, — оборвал меня Батлер. — Впрочем, если вы находите это красивым, можно и судье.

Давайте дальше: «…как питона за хвост…Посему мне показалось неприлично не показать вам нить моих рассуждений. Я знаю, что мистер Батлер Чарльз, эсквайр, пострадал…»

— «Эсквайр» через «е» или через «э»?

Я зря отвлек Батлера, это было понятно по его лицу.

— Вас что, в Европе грамоте не обучают? — его взгляд выражал презрение и в том числе то, что он сам этого не знает.

— Пишите без первой буквы, — решил он, — «…засим, сообщаю вам, что я не имею ни йоты сомнения в порядочности причин задержки мистером Чарльзом Батлеро-ом»…, обойдемся без эсквайра…. «задолжения мне денег на неопределенный срок. Скорее я усматриваю свою торопливость в деле получения денег, достойной всяческого порицания-я…, зачем и приношу свои извинения… Чарльзу Батлеру Сэмуэлю — эсквайру».

Тут я возмутился.

— Мы же договорились без «эсквайр»!

Батлер долго на меня смотрел.

— Если вам не нравится мой эпистолярный слог, — он хотел сказать «пишите сами», но это был явно не лучший вариант. Он сказал как Соломон.

— …Пишите как пишется. В конце концов с судьей мы учились в одном пансионате. Я думаю, он так же относится к слову «эсквайр», как и я.

Его последующее молчание было красноречиво.

— Написали?

Я вытер пот со лба.

Он понял мой жест по — своему.

— Хорошо. Запечатайте конверт вашим перстнем. Это признак благородного происхождения? Да? И отнесите письмо судье.

— А вы?

Он, конечно, не отказался быть моим компаньоном.

Я уже одевался. Прикидывал как мы будем проходить мимо стойки портье. Это было бы забавно. Я не знал, как объясню тайное появление в номере белого господина.

Но портье спал. Во сне он пускал слюни.

— Счастливый человек, — скептически заметил Батлер, — видит, наверное, сон, как вышвыривает вас из гостиницы.

— Бросьте. Он видит сны про то, что он флибустьер. У него же рыло потомственного пирата.

Мы вышли из отеля. Дома судьи достигли быстро. Все окна были завешаны тьмой.

— Он в самом деле здесь не ночует, — спросил я Батлера.

— Если бы вы знали, какая у него жена, Галлимар, вы бы не задавали этого вопроса.

— Что, такая строгая?

— Привлекательная! Ночь вдали нее — это преступление. Знаете, я подумаю о том, чтобы сменить профессию плантатора, на профессию директора цирка. Столько знакомств с новыми людьми, с новыми местами!

— И новыми долгами. Не платит, практически, каждый второй. Поэтому я хожу с пистолетом.

Я обошел дом со всех сторон. Надо было найти место поуязвимей.

— И что, помогает пистолет?

— Как правило нет. А вот знание человеческих душ — очень. Вы думаете, если бы я этого не знал, я бы дождался от вас денег?

— То есть как бы это дождался? Меня скрутили не вы, а обстоятельства.

— Может быть, может быть… Но то, что обнаружился труп в порту, о котором вы так неосторожно наврали Макинтошу — и на ваше честное имя навесили обвинение в убийстве, из-за чего вам стало вдвойне опасно жить в городе. И потом — бегство Филиппа, и ваше желание его найти.

На лице Батлера было написано такое изумление! Мне стало приятно.

— Чарльз, не стоит допрашивать меня здесь. Я сделал все возможное, чтобы обстоятельства сложились таким образом, дабы деньги вы заплатили сейчас, а не через год. Я складывал обстоятельства вслед за вами. То, что я подал жалобу судье — это только одно средство. А вот то, что я помог Макинтошу увидеть несуществующий труп, — это другое средство.

Я подошел к форточке первого этажа. Она была не заперта.

«Вот здесь у хозяев осечка. Попробуем ею воспользоваться».

Я потребовал у Батлера, чтобы он подставил мне плечи.

— Нет, уж расскажите, как это вы все устроили, что меня ищет весь город, и я ночью к вам приношу денежки.

Я сказал, что если мы будем перескакивать с дела на дело, то мы никогда не закончим с судьей. А историю про Батлера я ему расскажу после.

Чарльз, трясясь от нетерпения, подставил мне плечи. Стоять на них было так же удобно, как на вулкане Везувий.

Я залез в дом. Темнота была настораживающая. Такое ощущение, что лиса-судья спрятал в каждой комнате по собаке, которые налетят из темноты неожиданно и покусают мои икры.

Найти Среди письменных столов тот, в котором лежала моя жалоба, было также легко, как одного китайца отличить от другого.

По меньшей мере десять столов в той комнате, в которой судья принимал меня. И в каком из них лежит мое заявление на Чарльза Батлера — эсквайра. Может быть в этом? А может быть в том. Неясно.

Слава Богу, кто-то закурил под окном. Пламя на миг осветило часть комнаты. Но ведь Батлер был без трубки. Хотел курить в дороге и выругался, что оставил табак у меня в номере. Внутри у меня все затряслось. На цыпочках я подкрался к окну. Батлер стоял под окном. И с ним стоял еще кто-то. Это было слишком.

Этот кто-то был вполне дружелюбен. Я прислушался. Господи, это был мистер Харвей. Старый банкир пришел к дому судьи. Видно он был как-то завязан в этой истории.

Не знаю, какими уж дедуктивными методами он пришел к тому, что Батлер будет у дома Элайхью.

Джентльмены стояли и разговаривали. По всей видимости — на языке английских ищеек — это называется «алиби». Два джентльмена делают вид, что встречаются ночью друг с другом и говорят о погоде. В это время третий занимается своими делами в доме, который они выбрали местом встречи.

«Между этими южанами гораздо больше солидарности, чем между европейцами».

Я бросился вальсировать между столами. Кажется, вот тот ящик, куда судья опустил мою жалобу!

Ящик не открывался. Я тряс его как вора и рычал. Надо потолкать нижние ячейки стола.

Другие ящики открывались от малейшего прикосновения. По-видимому, странностями обладал только этот. Он был последний в моей череде проб и ошибок: я рванул на себя ручку.

Не помогло.

Рванул сильнее.

Ящик поддался чуть-чуть.

В полумраке я разглядел свой жалобный лист. Мой почерк. Сквозь щелку я изъял эту бумагу, всунул на ее место — другую. Закрыл ящик и полез обратно: неудачно — застрял в форточке.