Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев

«С тех пор как у меня выросли крылья, я веду жизнь настоящей богемы, но только на свой лад — очень одинокую и чистую. У меня голова идет кругом от независимости и свободы. Я никогда больше не вернусь на родину. Мой дом — Елисейские Поля. Каждый вечер я хожу развлекаться в кафешантаны!.. Позавчера смеялась, как никогда в жизни. Боже, какое счастье никого не знать, ни о ком не заботиться, быть независимой, свободной и быть в Париже».

Скорый конец этой истории был предопределен. К словам А. Труайя нечего прибавить:

«Молодому человеку изрядно надоели излияния чувств и любовные притязания властной и болезненно ревнивой Евы, которая по малейшему поводу выходила из себя и осыпала его упреками. Он спрашивал себя, как мог Бальзак долгие годы выносить эту склонную к крайностям женщину и почему не порвал столь изнурительную связь. Сцены следовали одна за другой, все более бурные и грубые. В ноябре 1851 года они расстались».

В 1852 году Эвелина станет любовницей художника Жана Жигу, тот напишет ее портрет и выставит его в Салоне.

Дальнейшую судьбу вдовы А. Моруа в двух словах излагает следующим образом:

«Этот художник, который писал в манере резкой, мужественной и полной условностей, покорил ее. Вероятно, в 1852 году они вступили в связь, оказавшуюся почти супружеством, так как она продолжалась до самой смерти Эвелины, которая скончалась 10 апреля 1882 года. Жигу, „ветеран“ с галльскими усами, „обремененный годами и славой“, пережил ее на двенадцать лет».

Вдова Бальзака по завещанию стала единственной его наследницей. Ей советовали отказаться от наследства, обремененного огромными долгами, но она заявила, что обязана как Эвелина де Бальзак уплатить все долги мужа. Кроме того, она взяла на себя содержание матери Бальзака, хотя у той были и другие дети.

Мать Бальзака так ничего и не узнает о похождениях «безутешной вдовы», она умрет 1 августа 1854 года. Ее кончина послужит причиной серьезных разногласий между Лорой Сюрвилль и Эвелиной. Прежде всего это будет связано с правами наследования.

В одном из посланий адвокату Эвелина будет возмущаться:

«Четыре месяца я была не женой, а сиделкой месье де Бальзака. Ухаживая за неизлечимо больным мужем, я потеряла собственное здоровье, точно так, как и собственное состояние, когда согласилась стать правопреемницей его долгов и прочих затруднительных моментов. Если я соглашусь сделать что-то сверх этого, поставлю под угрозу будущее собственных детей, для которых Бальзаки — чужие, впрочем, как и для меня после смерти моего мужа, которая столь страшно венчала наш горестный союз, длившийся четыре с половиной месяца».

От себя заметим, что подобное заявление правомерно лишь отчасти. Действительно, значительная часть состояния графини Ганской уйдет в руки кредиторов Бальзака. Она проживет в Париже тридцать два года до самой своей смерти и при этом заплатит 83 500 франков долга за усопшего мужа, будет платить 3000 франков ежегодно свекрови, примерно 130 000 франков вложит в дом на улице Фортюне. С другой стороны, внакладе она не останется, ибо тот же дом она успеет продать баронессе Ротшильд за 500 000 франков.

Как видим, Бальзака не стало, а вокруг его имени по-прежнему продолжали бушевать страсти: вопросы наследства, погашения долгов, любовная горячка, нереализованные надежды, упования на выигрыш, похороны, свадьбы, семейные распри. По меткому определению А. Труайя, «как будто мир реальный обезьянничал, пытаясь повторить мир его романов».

Послесловие

Слава — товар невыгодный. Стоит дорого, сохраняется плохо.

Создается впечатление, что каждый, кто начинает писать книги, имеет какое-то особое благословление в виде гениальности. Или нужно знать какую-то волшебную формулу, доступную только гениям. Хорошая новость: это миф! Абсолютно разные люди начинают писать, и абсолютно разные люди в этом деле потом процветают. Не существует какого-то общего портрета писателя, не существует некоего писательского типа, нет набора общих характеристик, по которым можно заранее определить, кто будет писателем, а кто — нет. Писателями не рождаются, ими становятся.

В самом общем виде существует три категории пишущих:

Первые — это те, у кого нет ни идей, ни слога, но они пишут. Их еще называют графоманами. Это такие люди, которые испытывают потребность доверять свои мысли бумаге. Таким образом они как бы создают для себя островок собственного, пусть иллюзорного мира, избегая хоть на время жестокой реальности. Если говорить серьезно, то разница между писателем и графоманом очень проста. Писатели пишут — и их читают, графоманы пишут — и их не читают. Вот и все. Графоман — это настойчивость, трудолюбие плюс полное отсутствие таланта.

Графоманы — неплохие люди, а то, что они, грубо говоря, не могут не писать, это их личное дело. В конце концов, все люди когда-то что-то писали, но большинство в определенном возрасте прекратило этим заниматься. А вот графоманы не могут остановиться. Нельзя же их за это винить? Они же просто так ценят богатство своего внутреннего мира, что считают его интересным для окружающих, а потому и спешат вылить на бумагу все, что в них горит, кипит, клокочет.

Вторые — это те, у кого есть идеи и слог. Это творцы в душе. Для простоты понимания назовем их беллетристами (от французского belles lettres — в дословном переводе «красивые буквы», «красивые послания»). Беллетристы — это люди, умеющие красиво складывать буквы в слова, а слова — в предложения. Беллетристы — это повествователи, те, кто умеет хорошо и интересно рассказывать. Фактически беллетристы — это те же писатели, которые пишут не для себя, не наедине с зеркалом, а для читателя, не забывая о нем ни на минуту.

И наконец, третьи — это те же беллетристы, то есть люди, обладающие и слогом, и идеями, но которые еще и делают на этом деньги. А вот это уже профессиональные писатели.

Итак, все три вышеперечисленные категории пишущих — это писатели. Разница между ними огромная, но нагляднее всего она проявляется в успешности. В этой области все обстоит так же, как и в психиатрии, где успех часто бывает единственной видимой разницей между гением и безумием.

По степени успешности графоманы стоят на низшей ступени (у них успеха нет вообще), профессионалы — на высшей. У них есть все компоненты успеха от морального удовлетворения и признания читателей до достойного за все это материального вознаграждения. Они знаменитые, они великие! Но если вдуматься, чем они отличаются от огромной армии вполне добротных беллетристов? Ответ на это вопрос предельно прост: как бы ни кичились «великие» своими деяниями, последние очень часто бывают следствием не великих замыслов, а простой случайности, какого-то удачного стечения обстоятельств.