Любовь в объятиях тирана - Сергей Реутов

Во время застолья царил хаос. То и дело прибывали какие-то люди, которые хотели пообщаться с Гитлером, и он, не очень-то желая разговаривать и невольно вызывая раздражение у окружающих, все же поднимался каждый раз из-за стола и шел что-то обсуждать в другую комнату.

А на следующий день счастливая новобрачная вне себя от ярости разорвала в клочки какую-то бульварную газету, осмелившуюся написать: «Один из нацистских главарей женится на еврейке».

— Паршивая бульварная газетенка! — прошипела она.

Гитлер часто приходил к Йозефу и Магде. Он чувствовал себя здесь как дома, а она встречала его как самого дорогого гостя и специально для него сама готовила чудесные вегетарианские блюда.

— Только в вашем доме, моя дорогая Магда, я могу быть спокоен, что меня не отравят, и есть эти вкуснейшие блюда без страха за свою жизнь, — абсолютно серьезно говорил фюрер.

Она, всегда элегантная и утонченная, учила Гитлера хорошим манерам, прививала ему вкус к красной и черной икре, заставляла слушать классическую музыку и знакомиться с творчеством современных композиторов.

Она следила за своей внешностью, пользовалась косметикой, меняла в течение дня одежду в соответствии с обстоятельствами — если надо, то и по нескольку раз в день, — и носила исключительно платья, сшитые специально для нее лучшими модельерами. Она всегда была аккуратно причесана, у нее были холеные и ухоженные руки. Она так хорошо научилась владеть собой, что однажды, когда на кухне взорвалась газовая плита, продолжала, не моргнув глазом, разговаривать со своими гостями.

Он назначил ее почетным председателем Германского бюро моды. Она очень хотела сделать немцев и немок более элегантными и прилагала к этому все усилия, борясь с однообразием в моде.

— Это неприемлемо для высшей расы. Я считаю своим долгом иметь такую красивую внешность, какую я только в состоянии себе обеспечить. Немецкие женщины должны стать как можно более красивыми и элегантными — такими, чтобы они могли затмить парижанок. Своим личным примером превратить немецкую женщину в образцовую представительницу своей расы.

Она стала прямой противоположностью традиционной немецкой женщине — скромной и послушной, не курящей, не употребляющей алкогольных напитков, довольствующейся незатейливой одеждой. И именно ее Гитлер безусловно ценил, только ею восхищался, только ей он безгранично доверял и только ей прощал и только ее ни разу не упрекнул за пристрастие к курению и крепким напиткам. Только с ней он вел себя абсолютно раскованно, только к ней обращался за советом и только к ее советам прислушивался. Она была единственной женщиной, с которой он мог говорить о политике, а только политика его и интересовала. Только ее он считал особой в высше5й степени достойной и только ее представлял как свою первую даму.

Она платила ему безграничным восхищением и преданностью.

Отношения же с любовницей Гитлера, Евой Браун, у Магды не сложились. Вернее, у Евы с Магдой.

«Белокурая дура!» — раздраженно подумала Магда.

— Вы все еще сердитесь, милая Ева, за тот случай? Право, я не думала, что вы так обидитесь! Ну же, не дуйтесь, это совершенно портит ваш внешний вид. Я поблагодарила вас за цветы не лично, а через секретаря только потому, что была слишком занята. Право же, я не имела намерения задеть вас.

— Ничего страшного. В первый момент мне показалось это не очень-то вежливым, только и всего. Но обижаться на вас я считаю излишним и странным.

— Ах, милая, я очень рада, что это всего лишь недоразумение и что оно не повредит нашим с вами теплым отношениям. Не окажете ли вы мне маленькую услугу? Будьте любезны… — Магда схватилась за поясницу. — Я немного смущена, но вы, вероятно, догадываетесь, что я опять в положении. Пожалуйста… Мне очень трудно наклоняться. Не могли бы вы развязать мне шнурки?

Ева не смогла сдержаться — лицо ее перекосилось от злости. Вне себя, она дернула за шнурок колокольчика.

— Эльза, — холодно приказала Ева явившейся на зов служанке, — помогите фрау Геббельс развязать шнурки.

И с демонстративно обиженным видом удалилась.

В ее ссорах с мужем примиряющей стороной всегда выступал Адольф Гитлер — даже если, и особенно если, дело касалось любовных похождений Геббельса, который продолжал одерживать победы над женщинами, совершенно не стесняясь жены и все меньше и меньше скрывая от нее свои романы. Магде приходилось терпеть публичные унижения — как тогда, когда она в одиночестве и ее муж с очередной пассией сидели в соседних ложах в театре! Или когда она обнаружила в собственной квартире незнакомую молодую женщину, вышедшую из спальни ее мужа. Подумать только, пришлось приглашать ее за стол и завтракать вместе с ней, поддерживая милую беседу, а потом еще и провожать на вокзал!

А эта еврейка, эта чешская актриса! Тогда они жили втроем в одной квартире, но она не могла позволить себе хлопнуть дверью и уйти от мужа, для которого это увлечение, очевидно, было серьезнее остальных. Она могла в таком случае потерять мужа навсегда, а вместе с ним и статус в обществе. Нужно иметь много, очень много терпения, думала она, зато позже, когда состарится, он будет полностью принадлежать ей… Обиды, ненависть и месть можно было отложить на потом, приберечь для более удобного случая… Тем более что через некоторое время неполноценной славянке запрещают находиться на территории Германии — не без определенных усилий Магды, ближайшей подруги самого фюрера…

К концу войны она чувствовала себя совершенно изможденной. Она ослабела и морально, и физически, она все чаще посещала больницу и проводила все больше времени в домах отдыха, неделями, а то и месяцами. Здоровье ее сильно ухудшилось. Ее мучали сильные боли в челюсти, воспалился лицевой нерв, и ее лицо частично парализовало. У нее стало пошаливать сердце, она то и дело впадала в депрессию — и лечилась проверенным средством, коньяком.

— Я сообщил фюреру, что ты тоже твердо решила остаться в Берлине и даже отказываешься передавать наших детей каким-либо посторонним лицам. Фюрер не считает, что такой поступок является правильным, но он вызывает у него восхищение. Он очень доволен нами.

— А я полагаю, это правильный поступок, Йозеф. Мы потребовали от немецкого народа совершить неслыханные поступки и отнеслись к другим народам с невиданной суровостью. Мы все понимаем, что крах неизбежен. Победители будут беспощадны к нам. Но мы не можем трусливо спасаться бегством. Все другие имеют право на это и на то, чтобы продолжать жить, а мы — нет.