Контуберналис Юлия Цезаря - Олег Мазурин

— Фатум не согласен с нами. Я думаю, ничего бы не изменилось, даже если бы я знал ранее о нашем близком родстве. Я был для него всегда врагом, тираном, душителем Республики. Он видел во мне все плохое, а все хорошее в моих недругах. Мое прощение к нему он расценил бы как слабость и обернул его в пользу заговора и на радость врагов. Мы с ним разные люди были. И одна из причин такого несогласия то, что я с детства не воспитывал его. А родная кровь еще ничего не значит.

— Это верно.

Цезарь ласково заглянул в глаза женщины.

— Так зачем тебе я нужен, Сервилия?

— Я соскучилась по твоим ласкам и телу.

— Вот что. Но у меня столько дел, я не знаю как быть.

— Я не требую много времени, всего лишь час.

— Приходи ко мне позже, Сервилия, мне необходимо завершить военный совет.

— Когда прийти мне, мой божественный Цезарь?

— Часа через два.

— Хорошо, я обязательно приду, мой Цезарь.

— И я буду тебя ожидать, о, несравненная Сервилия!

— Тогда, вале, мой Цезарь!

— Вале, Сервилия! И до встречи!..

Матрона ушла, а император направился в судейский зал к своим приближенным…

Синий павлин важно шел по дорожке из камня, распустив красивый хвост с сине-оранжевыми кружочками. За ним дефилировал еще один сноб-павлин, но только белый. С белоснежным хвостом без всяких узоров и белой грудью. Синий павлин вдруг развернулся и птицы встретились. Синий победоносно взглянул на белого и не уступил ему дорожку. Белый от неожиданного фортеля птичьего собрата задергался и заволновался. А со стороны был на лицо яркий контраст синего и белого. На фоне темно-зеленой растительности и красных роз. Наконец белый денди позорно отступил, а нахальный синий встал в позу победителя и еще сильней распушил хвост.

В саду на вилле диктатора на берегу Тибра беседовали Цезарь и Иван.

Завтра диктатор отправляется в поход, а сегодня он дает последнее наставления контуберналису. Атмосфера в саду расслабленная, мирная, тихая, слышно даже как журчат фонтанчики. Все располагает к доверительной и задушевной беседе.

Теперь диктатор снова превратился в того старика Цезаря, которого Иван увидел сразу при попадании в Древний Рим. Те же седые короткие волосы, лысина, морщины на лице, впалые щеки, грустный и усталый взгляд. Здесь вдали от назойливых людских глаз Гай Юлий расслаблялся и давал волю чувствам. А Иван под воздействием такой сердечной обстановки воспринимал Цезаря не как императора или диктатора, а как приемного отца. Их души были готовы к конфиденциальному диалогу.

И вот, наконец, император тяжело вздохнул и сказал:

— То, что я тебе поведаю, Иван Сальватор, никто и никогда не узнает. Даже в вашем предалеком будущем. Я верю тебе, мой мальчик, как своей душе, и люблю тебя всем своим сердцем. Ты послан мне Юпитером и Венерой, оттого я и расскажу о своей тайне. Я знаю, ты предан мне всецело. Так вот слушай… Я догадывался о том, что вокруг меня зреет заговор и что меня могут убить, но по своей воле не внял многим предостережениям. Был непростой момент для меня. Но ты не поверишь мне, мой Иван, направляясь в сенат, я хотел умереть…

— Умереть?.. — глаза Родина от удивления округлились.

— Да, мой славный Иван Сальватор, ты не ослышался, в последнее время я этого желал.

— Зачем, мой Цезарь! — поразился Родин.

Диктатор пояснил:

— Волею богов я достиг всего того, чего я желал в этом мире для себя: земной славы, богатства, успеха, многочисленных побед в сражениях. Меня любят самые величайшие и лучшие женщины мира. Чего еще желать? Я вошел в историю. И мое имя, как ты говоришь Иван, восхваляют и помнят даже через две тысячи лет и говорят что я великий человек. Уйти успешным и всегда побеждающим — разве это не прекрасно. И этот поход я затеял недаром. Я желал, чтобы весь мир видел, что я еще тот самый Гай Юлий Цезарь. Цезарь — победитель, Цезарь — завоеватель, Цезарь — защитник Рима и отец народов! Мне не хотелось погибнуть от божественной болезни. Или слабым, беспомощным стариком. Это была бы смерть негероическая. Пасть на поле боя в великом сражении — вот прекрасная кончина! Или умереть от мечей и кинжалов сенаторов. Это тоже достойная смерть. Люди бы тогда жалели меня и плакали. Земной путь человека, обрастающий уже при жизни легендами о его доблести и величественности, должен завершиться красиво и героически. Тогда о нем будут помнить и через века.

— Тогда отчего мой Цезарь ты передумал умирать в тот момент, когда я к тебе подбежал и схватил за плащ и сообщил о заговорщиках?

— Только боги об этом ведает. Не знаю, почему я передумал погибать. Но… вероятнее всего причина тому — моя с годами выработанная привычка драться с любым врагом до победного конца. Я прирожденный воин. Хотят убить — значит надо отразить удар и перейти в наступление. Я люблю побеждать, поэтому я всегда — победитель. Я им был, буду, им останусь. Хвала за это Юпитеру. А еще… может быть меня разъярило то, что ты назвал имена моих, как мне казалось до того мига, преданных и любимых людей — Марка и Децима Брутов.

— Да, тяжело когда тебя предают лучшие друзья. Знаешь, Цезарь, после тебя Римом будут править много других императоров, но появиться новая вера — христианство, которая станет неугодной римским правителям. Этих людей будут убивать толпами. Умерщвлять на месте, прямо в домах, выгонять на арену цирка на растерзания диким зверям, подвергать распятию, морить голодом, бросать в тюрьмы. Да их будут массово уничтожать, но они не сломаются и не отступятся от своей веры. Она обойдет весь мир и станет ведущей. Даже через двадцать веков. Миллионы людей поверят в нее, потому что она истинная вера. Они будут верить в Иисуса Христа — сына божьего…

— Иисус Христос, занимательно.

— … Так вот, его отец — Бог, типа Юпитера, послал Христа на землю к простым людям чтобы, тот открывал им божественные истины. И у него были ученики. Но один из них по имени Иуда предал учителя и сдал его прокуратору Пилату за тридцать серебряников. Это я о том, что Иисус слепо доверял этому Иуде, а он его предал. Как и в твоем случае с Брутами.

— А что произошло потом с этим сыном божьим, как там, Хри-сто-сом?

— Христа распяли, он умер в страшных мучениях, а потом воскрес, ожил. Мы, славяне, высоко чтим нашего сына божьего. И дату его воскрешения празднуем уже две тысячи лет. Этот праздник у нас называется Пасха.

— Пасха?

— Да, Пасха.

Цезарь еще больше помрачнел.

— Если я был бы богом, я бы оживил сей час одного славного патриция.

— Кого? — полюбопытствовал Иван.

— Марка Брута… — поник головой диктатор.