Гиви и Шендерович - Мария Галина

— Джамаль? — спросил с высоты Шендерович.

— Мелочь, о, повелитель, — сладким голосом проговорил Джамаль, — столь мелкая мелочь, что и неловко отвлекать твое царственное внимание.

— Ну, так и не отвлекай, — кисло проговорил Шендерович.

Гиви его понимал. Лично ему очень хотелось выпить и закусить. И, желательно, без посторонних глаз.

— Но… — Джамаль какое-то время молча хватал ртом воздух. По рядам пробежал тихий шепот — видно, подумал Гиви, Миша все-таки выпал из образа. Чуткий Шендерович тут же отреагировал адекватно.

— Впрочем, — сказал он, для удобства поерзав по сиденью, — для царя нет мелочей. Что там у вас? Докладывайте.

— Старшина купцов поведает тебе о сей мелкой мелочи, — с явным удовольствием произнес Джамаль, — я ж поправлю его, ежели он ошибется.

Седобородый человек в роскошной фарджии встал со своего места и поклонился.

— Какая мелкая бы она ни была, о, Джамаль, великие беды происходят от нее. И не тебе называть то мелочью, ибо не в твоих силах было устранить сию досаду.

— И ни в чьих более. — столь же сладко заметил Джамаль.

Что— то они крутят, подумал Гиви. Дело, видно, серьезное.

— Быть может, — осторожно произнес Шендерович, видимо, думавший точно так же, — я сумею помочь вашей беде?

— Воистину беда, — вздохнул старшина купцов, — и воистину само небо своевременно послало тебя сюда, о, царь времен! Я, старшина купцов, послан сюда своими людьми, чтобы передать тебе, что больше не идут в Ирам караваны, везущие отрезы рисованной ткани с золотыми прошивками и шелка алого цвета, и шерсть, крашенную индиго, и караваны, груженые неддом, алоэ и мускусом, и караваны румским мукаркаром, китайской кубебой, с корицей и гвоздикой, с кардамоном и имбирем, и белым перцем, и лишившись украшений и тканей и притираний, возбуждающих пряностей женщины Ирама скоро потеряют свою красоту, а мужчины — силу. Собственно говоря, о, светоч мира, никакие караваны не идут в Ирам.

— Воистину неприятно и горестно то, что происходит с Ирамом — подтвердил Джамаль, который на протяжение этой речи одобрительно кивал головой, как китайский болванчик.

— Ну, так в чем же дело, о, почтеннейший? — вопросил Шендерович, демонстрируя несколько утомленное терпение, — слишком высоки торговые пошлины на вывоз поименованных товаров? Поставщики взвинтили цены? Ирам не расплатился за предыдущие поставки?

— Что ты, царь царей! — искренне изумился старшина купцов, — такие дела легко улаживаются при помощи даров, и просьб, и уговоров, и мзды, и мудрых бесед за чашкой плова — ибо и в сопредельных краях есть купцы и караванщики, которые продают и покупают, приумножают и тратят, — неужто отказались бы они везти товары в Ирам, коли была бы на то возможность?

— Тогда, — воззвал Шендерович к свежим впечатлениям, — уж не засели ли на караванных тропах разбойники, гибельные для караванщиков и губительные для товара?

— Нет, о, свет вселенной, — вздохнул старшина купцов, — эта беда была бы немногим страшнее, ибо на силу всегда найдется сила, а эмир наш искушен в битвах и воины его — воистину львы пустыни…

— Ну, так в чем проблема? — уже несколько раздраженно вопросил Шендерович.

— Не гневайся, о, источник алоэ и мирры! — старшина купцов склонился еще ниже, — ибо если войско наше в силах справиться с творениями из плоти и крови, оно бессильно перед порождениями воздуха и огня. Сие под силу лишь благословенному, по праву занимающему Престол Ирама, владыке владык, повелителю миров…

— Э… — Гиви с некоторым внутренним удовлетворением увидел, что на лице Шендеровича отобразилась растерянность, — ты хочешь сказать… Дубан, что он хочет сказать?

— Меж Ирамом и указанными городами не так давно обосновались джинны, — буднично пояснил звездозаконник, — причем, самой зловредной своей разновидности. Не ведаю, каковы их подлые намерения, но каковы бы ни были, они губительны для Ирама, ибо сии твари засели как раз в проходе меж горами Каф, через который и идет караванная тропа.

— Гули? — деловитым тоном приглашенного специалиста осведомился Шендерович.

— О нет, — Дубан пожал острыми плечами, — полагаю, ифриты. Будь то гули, мы бы сумели справились с ними, о, властитель.

— Они что? — осторожно спросил Шендерович, — э… пожирают путников?

— Сие мне не ведомо, о, сидящий на престоле, — ответил Дубан, — однако ж, полагаю, да, раз ни один из караванов не дошел, а в песках находят белеющие кости людей и животных… Впрочем, костей там всегда хватало — ибо опасным сие место слывет испокон веку. Да то и тебе самому ведомо!

— Как же, как же… — кивнул Шендерович, — А те, кто нашли эти кости, они что… живы? — продолжал допрашивать он.

— Масрур храбрейший, — Дубан обернулся к эмиру, в ответ на что тот коротко поклонился, — самолично ходил туда с отрядом наилучших своих храбрецов.

— Однако ж, — проницательно заметил Шендерович, — тебя не съели, а, Масрур?

Гиви поглядел на эмира. Тот был бледен и глядел как-то затравленно, поминутно облизывая губы. Ох, неладно что-то с ним, подумал Гиви. Перетрусил, что ли, а теперь стыдно признаться?

— В полдень подошел я туда, повелитель и в полдень же уехал оттуда, — хрипло сказал Масрур.

— И? — недоумевал Шендерович.

— Так они ж боятся солнечного света, сии порождения ночи, — пояснил Дубан.

— Ну, так почему бы и купцам не ходить днем?

— Но повелитель, — изумленно проговорил Дубан, — они и ходят днем! Но в горах Каф есть такие области, куда не проникает солнечный свет! Недаром их прозывают еще и горы Мрака! Они засели там, оттуда и нападают на караваны, ибо караванная тропа мимо сиих областей проходит…

— Засели-засели, — брюзгливо повторил Шендерович, — Кто-то их вообще видел?

— Я же и видел, — терпеливо пояснил Дубан, — в хрустальном шаре.

— Ах, в хрустальном шаре! — Шендерович вновь ударил руками по подлокотникам, отчего звери у лестницы закрутили головами, — ладно, разберемся. Масрур!

— Да, повелитель, — смуглое лицо Масрура сейчас было серым. Неужто, думал Гиви, он и впрямь боится? Ох, если уж и он так боится!

— Завтра с утра выступаем! Собери людей!

— За… с утра? — недоуменно повторил Дубан, — Вы ж там будете к закату, о, повелитель!

— Вот и хорошо, — благосклонно кивнул Шендерович, — Мы их выманим, этих ифритов!

— Но к ночи их сила упрочится!

— Ничего-ничего! Пусть упрочается. Положись на своего царя. Делай, о, Масрур!

— На голове и на глазах, о, повелитель, — неуверенно произнес Масрур. Он прижал в знак почтения руку к сердцу, и вдруг, покачнувшись и закатив глаза, рухнул на ковер.