Алмаз, погубивший Наполеона - Джулия Баумголд

У них хватало времени на пикники при свечах. Они рвали руками хлеб и колбасу, а их мешки и карманы лопались, когда они своими ножами отрезали очередной ломоть сыра понлевек. (Как я тоскую по столь непритязательной пище здесь и сейчас, когда пишу это! Хотя с нами Пьеррон, повар императора, и его помощник, здесь не хватает необходимых ингредиентов. Иногда я мечтаю о меню из всех блюд прошлого, о супах и деликатесах, о чашах с фруктами из витого сахара, о свете свечей, играющих на твердых глазированных поверхностях, как на цветных драгоценных камнях. Я думаю и о тушеном мясе, и о frittes,[85] о ярко-розовом желе, о рубленых голубях в сливках, rissoles,[86] белой спарже и трюфелях. Я мечтаю о беконе и молодом луке, гусиной печенке, курах с ферм Бресса. Не могу продолжать, ибо мой желудок бунтует…) Как объяснить это нелепое поведение? Я должен попытаться увидеть происходящее их глазами — они совершают некий патриотический акт, освобождая тирана и «австрийскую шлюху» от их добра. Вещи плохого короля и сами плохи, они — нечестивые символы презренного прошлого и потому должны быть разбиты, сожжены, уничтожены, разломаны. Грабители даровали свободу драгоценностям из этого музея смерти и обреченного короля, забирая то, что, по их мнению, им принадлежало.

Двое прохожих купили драгоценности перед Бурбонским дворцом, когда грабители пытались поделить добро. Прохожие привели полицию к берегу Сены, где два крупных рубина мерцали, как огоньки пламени, прямо в грязи. Полиция отправилась в Гард Мебль, но печати оказались, конечно, нетронутыми, поэтому решили, что драгоценности появились в результате разграбления Тюильри 10 августа и далее. И вот в тот же самый день — даже после появления сообщения, в котором ювелирам предписывалось оставлять у себя всякий крупный подозрительный камень, — грабеж продолжился!

На сей раз грабители, надев форму национальных гвардейцев и распевая «Карманьолу», так что часовые приняли их за патриотов, вошли в здание. Их было более полусотни человек со всей Франции, все молодые и взвинченные. Там были камердинер, галантерейщик, башмачник, юноша-проститутка, все со своими nom de crime[87] — Маленький Охотник, Толстый Зад Доброй Девы, Круглая Шляпа, Большой Ублюдок-Дурень, Маленький Кардинал, Моряк и так далее. В ту ночь они так громко спорили при разделе добычи, что настоящие национальные гвардейцы на улице Сент-Оноре услышали и погнались за ними.

Часовой архивов увидел, как раскачивается уличный фонарь на углу улицы Ройяль, и приказал человеку слезть. Еще один упал с колоннады прямо в круг настоящих национальных гвардейцев. У обоих карманы были набиты драгоценностями, и они были пьяны. Они стали врать, что их похитили.

— Что?! Вооруженные люди насильно набили ваши карманы драгоценностями? — сказал общественный обвинитель на суде.

Таковы, как мы видим, были молодые негодяи, которые грабили Гард Мебль с 11 по 17 сентября и забрали все драгоценности французской короны!

Когда охранник архива в пять утра вошел в комнату, где хранились драгоценности, то увидел, что пол усеян бриллиантами, жемчужинами и орудиями взлома.

В понедельник 17 сентября секретарь министра Ролана прочел Ассамблее такое обращение:

«Министр внутренних дел сообщает Ассамблее, что Гард Мебль был вскрыт и разграблен: два вора арестованы… но бриллианты исчезли».

— Это остатки умирающей аристократии, — сказал пивовар Сантер. — Не бойтесь, она никогда не сможет возродиться.

Один кузнец, который избежал тюрьмы в разгар резни, предложил помочь взять остальных в обмен на помилование. Он встретился с Маленьким Охотником, и они обшарили улицы в поисках своих товарищей-грабителей. Министр Ролан заплатил одному из укрывателей краденого, чтобы заманить их в ловушку.

Довольно скоро полиция нашла бриллианты короны в горшочке с дешевой помадой и кружева, украденные из Тюильри, в коробке из-под пудры. Пряжки, которые Людовик Четырнадцатый носил на подвязках, и расшитый драгоценностями галстук Генриха Четвертого обнаружили в лавке мясника. Вот воистину какова она, революция! Пряжки туфель с вынутыми бриллиантами и подвязки Людовика Шестнадцатого были найдены в доме Маленького Охотника. Когда появилась полиция, он выбросил бриллианты в стакане eau-forte[88] из окна.

И воистину тогда «Регент» стал народным камнем, ибо он был спрятан где-то среди народа. Никто не осмелился принести «Великий Санси» или «Регент» перекупщикам. Вместо этого бриллианты скрывали, как всякую ошибку, или, может быть, ими любовались тайно в безумном восторге.

Через несколько дней после этого преступления Поль Мьетт купил себе Красный дом на окраине Бельвиля и поселился в нем с женой, которая была швеей. Узнав об арестах, он продал всю мебель и сбежал.

Месяц спустя министр Ролан сказал, что из сокровищ ценой в тридцать миллионов франков сохранилось только на пятьсот тысяч. Больше всего остального он хотел вернуть «Регент».

Сегодняшний вечер был слишком плох для прогулки императора. Я весьма обрадовался, когда он сказал мне, что пора нам возобновить работу над «Мемориалом», приостановившуюся из-за проблем, возникших с губернатором Хадсоном Лоуи. Англичане неправильно выбрали человека, которому предстояло властвовать над императором, ибо Лоуи — один из тех привередливых людей, что живут только ради правил и мелочной власти. Император его больше не принимает.

Император рано ушел к себе, попросил меня зайти к нему и сказал несколько добрых слов о моем описании ограбления. (Он теперь читает главу за главой.)

— Сидя на этой скале с пачкой бумаг, вы сотворили порядок из хаоса, — сказал он. — До сих пор я был уверен, что драгоценности были употреблены на то, чтобы откупиться от герцога Брауншвейгского. Однако грабеж этот вовсе не был связан с политикой, это была просто шайка мошенников.

— Это преступление напрямую связано с событиями того времени, — сказал я. — То была первая ошибка, поскольку революция и грабежи шли рука об руку только в том смысле, что разрушение и ожесточение первой делали возможным второе.

Затем император вспомнил о «Мемуарах» мадам Ролан, написанных в тюрьме, и пошел поискать эту книгу в библиотеке. И вновь я услышал металлический звук удара, который показался бы странным всякому, кроме тех, кто живет здесь и знает: он схватил кочергу и разделался с очередной крысой.

Мадам Ролан, королева жирондистов, была Цирцеей революции — крупная, черноволосая, с полными губами.