Всем сестрам по серьгам - Инна Туголукова

— Да никем я себя не воображаю, — прикинулся веником Шестаков. — Я просто хочу понять, с какой целью человек приходит в мой дом.

— В твой дом?! — задохнулась Наталья. — Так вот оно в чем дело! Товарищ не просто залудил нам ребеночка! Он еще и жилплощадь собирается под это дело оттяпать!

— Не понимаю, о чем ты. Лично тебе я ничего не лудил и на твое чрево никогда не посягну, можешь быть абсолютно спокойна. Но я вправе знать, какие намерения привели тебя в мою семью и чего ты хочешь от моей жены.

— От какой жены? — тупо уставилась на него Наталья и перевела взгляд на Алену. — Вы что, поженились?!

— Мы живем в гражданском браке, — небрежно пояснил Шестаков. — Официально свои отношения пока не оформляли, если тебя интересует именно это. Но думаю, в ближайшее время мы все поправим. Правда, детка? — повернулся он к Алене и хмыкнул, увидев ее лицо.

Наталья саркастически усмехнулась, вытряхнула из пачки сигарету, не спеша закурила.

— А знаешь, мне насрать, врешь ты сейчас или говоришь правду. Так что кончай свой спектакль. Ты мне в любом случае не помеха — то, на что я претендую, не имеет к тебе ни малейшего отношения. Завянь, понял?

— И на что же ты претендуешь, если, конечно, не секрет? Так, из чистого любопытства.

— Мне нужна половина дачи в Ухтомской. Я имею на это полное право. Не знаю, каким образом тебе удалось задурить матери голову, — повернулась она к Алене, — но это завещание недействительно, и я его оспорю.

— А что в завещании? — полюбопытствовал Андрей.

— Мама отписала мне участок, — пояснила Алена. — Но я узнала об этом только после ее смерти, правда, когда разбирала бумаги.

— Расскажи кому-нибудь другому, — фыркнула Наталья.

— Здорово, видать, ты матери досадила, — охладил ее пыл Шестаков, — если она тебя без наследства оставила. Или это она таким образом внуков пыталась защитить?

— Ну вот что! — зловеще процедила Наталья. — Шутки в сторону! Если вы не отдадите мне мою половину добровольно, я затребую ее по суду. Конечно, с богатым судиться, после каяться, — ядовито усмехнулась она, — но я все же попробую. Ну а если вы лишите меня и этой малости, я… заберу детей.

— Что-что? — развеселился Шестаков. — Это ты нас так пугаешь, что ли? Да забирай! Хочешь, прямо сейчас чемоданы соберу?

— Да ты что, Андрей! — закричала перепуганная Алена. — Что ты говоришь?! Наташа! — кинулась она к сестре. — О чем мы спорим? Разве я стремлюсь отнять у тебя твою половину? Бери что хочешь! При чем тут дети?

— Перестань, Алена! — попытался остановить ее Шестаков. — Она же блефует! Неужели ты не понимаешь? Зачем ей дети? Да она лучше удавится, чем возьмет на себя такую обузу.

— Андрей! Не смей так говорить! Ты все портишь! Я не знаю, почему мама так поступила. Вернее, знаю, догадываюсь, мне кажется… Но это не важно! И если разменной монетой становятся дети, мне ничего не нужно!

— Так! Все! Хватит! — гаркнул Андрей. — А теперь слушайте сюда! Обе! И будет именно так, как я сказал! О какой половине ты говоришь? — повернулся он к Наталье. — Кроме тебя и Алены, есть еще трое детей, значит, речь может идти только о пятой части. Я доходчиво объясняю? И эту пятую часть мы готовы тебе уступить, но только через суд. И знаешь почему? Не такой ты человек, с которым можно заключать полюбовные соглашения. Нет у тебя ни чести, ни совести, и интересы детей для тебя пустой звук. Перешагнешь через них и не оглянешься. Вот именно этого и боялась твоя мать, как я понимаю.

— А не пошел бы ты… — вызверилась Наталья, с ненавистью глядя ему в лицо.

— Нет, я бы не пошел. А вот ты иди, если тебе, конечно, надо. И вот когда суд определит, что кому причитается и в каком количестве, мы все нотариально оформим. Причем не только дачный участок, но и опекунство над твоими детьми. Уверен, ты не станешь нам в этом препятствовать, поскольку сама понимаешь, какая ты мать и сколько людей могут это официально подтвердить. Понимаешь ведь, верно?

Наталья молча затушила окурок в цветочном горшке, поднялась и пошла в прихожую. Алена рванулась было следом, но Андрей удержал ее и держал до тех пор, пока не хлопнула входная дверь. Только тогда он отпустил ее руку и сказал:

— Между прочим, как говорит Анька, я сегодня весь день ничего не ел…

— Андрей! — перебила Алена. — Ты не должен был так с ней говорить! Ты ничего не знаешь! Я понимаю, что мама написала это завещание под влиянием минуты. Но она умерла внезапно и, думаю, десять раз бы его переменила. Ей бы не понравилось то, что сегодня здесь произошло. И я не смогу владеть всем единолично, даже если бы мама действительно так хотела, понимаешь? Это несправедливо. Наталья должна получить то, что ей причитается, и ее право распорядиться этим по своему усмотрению.

— Твоя мать защищала интересы детей!

— Я тоже их защищаю! Я не хочу, чтобы она, Наталья, ими спекулировала! Дети должны жить спокойно, а не сидеть на пороховой бочке. Я и так все время боюсь, что их у меня отнимут в любую минуту. Тебе этого не понять!

— Да ты сама не понимаешь!

— Андрей…

— Послушай! — тряхнул он ее за плечи. — Именно для того, чтобы этого не случилось, чтобы ты ничего не боялась и Наталья не шантажировала тебя детьми по поводу и без повода, я хочу решить дело через суд, раз и навсегда, ясно тебе? А когда ей определят долю, мы ее выкупим, и все останется незыблемым!

Он продолжал держать ее за плечи, и она смотрела на него широко открытыми глазами снизу вверх. Горло перехватило, и Шестаков вспомнил, что сегодня с ним уже было нечто подобное, странное, совершенно ему не свойственное. Дежа-вю. Наверное, потому, что он сегодня весь день ничего не ел…

В квартиру позвонили, и они отпрянули друг от друга, как будто занимались чем-то предосудительным или собирались это сделать.

Едва распахнулась входная дверь, как в прихожую ворвался дивный запах только что испеченного, еще горячего пирога.

— Папа, папа! — закричала Анька. — Скажи: «Крибле-крабле-бумс»!

— Крибле-крабле-бумс! — торжественно произнес Андрей.

Сашенька сдернул салфетку с большого керамического блюда, которое держала Мими, и восхищенным взорам присутствующих открылось потрясающее зрелище — пышная, румяная, блестящая от масла, благоуханная кулебяка.

— С чем? — выдохнул голодный Шестаков.

— С капустой! — хором ответили дети и изумленно разинули рты, глядя, с какой стремительной быстротой уменьшается в размерах их сюрприз, еще секунду назад казавшийся неистребимо огромным.

Слегка заморив червячка, Шестаков с сожалением оторвался от кулебяки, а вернее, от ее оставшейся половины, и предложил переместиться на кухню, где и продолжить славное пиршество. Там он великодушно поделил остатки угощения на пять равных частей и прозрачно намекнул насчет чая, который весьма бы украсил импровизированный ужин.