Чертовски богат - Джудит Гулд

– О Господи, ты свинца, что ли, туда напихала?

Кензи двинулась к нему, горделиво покачивая грудью.

Чарли почувствовал, что заливается краской, и поспешно отвернулся. Она буквально сводит его с ума, надо быстрее сматываться отсюда. Чарли снова завозился с замком. Неужели нельзя держаться подальше?

– Здесь все, что касается Гольбейна, – спокойно пояснила Кензи.

С четырьмя из пяти задвижек Чарли справился. Осталась одна.

– Каталоги, – размеренно продолжала Кензи, – копия переписки, накладные – короче, повторяю, все.

Раздался последний щелчок.

– А если понадобится что еще, не стесняйся, только позови...

«Еще чего не хватало», – подумал Чарли, открывая дверь.

– Завтра позвоню, идет? – крикнула ему вслед Кензи.

Чарли затопал вниз по ступенькам.

Улыбнувшись про себя, Кензи заперла дверь.

Да, подумала она, интересный выдался вечерок. Это уж точно.

Ей удалось не только заставить Чарли взяться за работу, но и самой получить удовольствие.

А из этого следует, что если верно распорядиться доставшимися тебе картами, то пирожок твой.

Кензи довольно улыбнулась и лениво зевнула. «И отчего это, – подумала она, – меня после любви всегда так тянет в сон?»

Прохаживаясь по комнате, Кензи вдруг наступила на что-то мягкое и наклонилась посмотреть. Господи, да это же ее трусы.

Она растерянно огляделась. Ничего себе. Гостиная походила на поле битвы. Все разбросано... колготки... блузка... юбка, или то, что от нее осталось.

Надо бы убрать... взбить подушки на диване... словом, привести помещение в порядок.

Кензи снова зевнула. А, черт с ним, подумала она, куда спешить? Зандра придет не раньше, чем... когда? Через пару часов? И, свернувшись на кушетке, Кензи подоткнула под голову подушку и чуть не замурлыкала от удовольствия.

Ее веки смежились, и Кензи погрузилась в сладкую дрему, такую глубокую, что ее разбудило только появление Зандры. Та стояла на пороге с театральной программкой под мышкой и удивленно разглядывала царящий в комнате кавардак.

Кензи рывком села на кушетке и, сообразив, что на ней ничего нет, прижала к груди подушку.

– Ш-ш-ш! – Зандра насмешливо приложила палец к губам. – Спи, не обращай на меня внимания. – И, понимающе подмигнув, пропела: – «Никому ничего не скажу!»

– Это не то, что ты подумала, – неловко пробормотала Кензи.

Зандра со значением посмотрела на разодранную юбку Кензи. Слова были не нужны – все и так ясно.

– О Господи, – съежилась Кензи, – и как это меня угораздило? Никогда не переживу.

– Зачем такие слова? – увещевающе сказала Зандра. – И не надо суетиться. В конце концов, ты совершеннолетняя. А если все было хорошо, то чего еще желать? Нет, нет, ничего не говори, у каждого есть право на частную жизнь и все такое прочее. «Никогда ни на что не жалуйся, никогда ничего не объясняй» – вот мое правило. Хотя, – все же не удержалась Зандра, – все вроде обернулось здорово. Я имею в виду вас с Чарли.

Кензи со вздохом откинулась на спинку дивана и закрыла голову подушкой.

Зандра притворно зевнула.

– Ну что, пора на боковую? Черт знает что, после театра мне всегда хочется спать. – Зандра направилась к себе в комнату. – Выключить свет?

Кензи промолчала.

Зандра приняла это за знак согласия.

– Спокойной ночи, – проворковала она и повернула выключатель.

Комната погрузилась во тьму.

Кензи свернулась, как младенец во чреве матери, и мгновенно заснула.

Глава 26

Назавтра, ближе к полудню, на втором этаже аукционного дома «Кристи», что на перекрестке Парк-авеню и Пятьдесят девятой улицы, отчетливо запахло деньгами.

Сами торги были назначены на следующий день, а сегодня изделия Фаберже и произведения русского искусства, старинные награды и серебро, а также золото английского, европейского и американского происхождения были выставлены на всеобщее обозрение. Вот от этих-то серебряных с позолотой, украшенных эмалью и финифтью чайных сервизов, расписанных золотом дверей от королевских покоев XVIII века, на которых в полный рост были изображены святые Иоанн и Василий, исходил неуловимый запах богатства. Он плыл, подобно тончайшим духам, от вручную расписанного фарфора, поднимался от больших стеклянных ящиков с кавказским оружием и вековой давности табакерками.

Иные из этих предметов особо потрясали воображение, не оставляя равнодушными даже самых разборчивых знатоков вроде Бекки Пятой. Уже много лет она не пропускала ни одного сколько-нибудь серьезного аукциона, ни одного значительного вернисажа, не уставая восхищаться разнообразными сокровищами, представляющими подлинную историческую ценность, а иногда, в редких случаях, еще и распространяющих вокруг себя некую магическую ауру.

Ибо что может сравниться с серебряным кубком, из которого пила сама Мария Антуанетта?

Около него Бекки и остановилась. Ее сопровождал принц Карл Хайнц, только вчера вернувшийся из Германии. На некотором расстоянии маячили двое охранников, словно лазером просвечивающие всех, кто окажется поблизости.

– Так как там старый князь? – прошептала Бекки своим обычным шелковистым голосом. В виде исключения она сегодня не приняла всегдашних мер предосторожности, сдвинув огромные темные очки на затылок. – Ему по крайней мере не хуже?

– Пока нет, – так же негромко откликнулся Карл Хайнц. – Но звонок был нешуточный. Подозреваю, что моей сестричке Софье не слишком понравился такой оборот дела, – с кривой усмешкой добавил он.

– Еще бы! – Бекки искоса посмотрела на собеседника. – Ведь им с мужем уже плыли в руки миллиарды, которыми они могли бы лично распоряжаться от имени своего старшего сына!

Бекки остановилась у очередной витрины посмотреть на великолепно расписанный холодильник для вина XVIII века. Видимо, он не произвел на нее должного впечатления, ибо Бекки, слегка нахмурившись, покачала головой и двинулась дальше.

– А вы? – вежливо поинтересовался Карл Хайнц, заложив на немецкий манер руки за спину. – Надеюсь, все в порядке?

– А то вы сами не знаете? У меня всегда все в порядке. Гм-м...

Бекки жадно впилась глазами в двухфутовый сосуд из серебра и эмали. Он был выполнен в форме русской церкви с большой бирюзовой луковицей-куполом посредине и четырьмя, поменьше, по бокам. С трех сторон внутрь вели дверцы с изображением распятия.

Бекки полистала каталог и нашла нужное место.

– «Дарохранительница. Николай Тарабаров. Москва, около 1910 года», – вслух прочитала она и вопросительно посмотрела на Карла Хайнца.

Он улыбался.

– Очень красивая вещь, – сказал Карл Хайнц. – Настоящий шедевр в миниатюре.