Все кошки смертны, или Неодолимое желание - Сергей Устинов

«Сексуальные девиации (фр. deviation от лат. deviare ― сбиваться с пути), ― читал я, ― это различные формы отклонений от общепринятых форм полового поведения, не относящиеся к болезненным состояниям. Этим девиации принципиально отличаются от половых извращений, каковые представляют собой болезненные нарушения направленности полового влечения или способов его удовлетворения».

Откинувшись на подушке и глядя в потолок, я попытался усвоить прочитанное. С пути, значит, мы сбиваемся, отклоняясь от общепринятых норм. Здесь, правда, вопрос: а что такое норма? В разные века и в разных странах она ох как различалась! Я где-то читал или слышал, что в деревнях у староверов до сих пор в койке любая позиция, кроме именуемой в народе «славянский бутерброд», чуть не смертным грехом считается. Это все девиации, то бишь отклонения. А что же у нас тогда извращения?

Вернувшись к книге, я стал читать дальше.

«Истинные половые извращения ― это те, которые становятся для человека практически единственным источником полового удовлетворения, носят навязчивый характер. При этом сильное сексуальное возбуждение и оргазм достигаются только строго определенным образом, с использованием особых ритуалов, замещающих реальный коитус фантазией или при помощи необычной сексуальной „техники“. При половых извращениях возможность испытывать половое наслаждение иным путем отсутствует, а извращенные формы сексуального поведения приобретают образ принудительных и неотвратимых. Человек утрачивает волевой контроль над своими действиями и извращенная сексуальность занимает все большее место в его жизни. Сексуальные переживания приобретают характер неодолимой привычки, навязчивости, имеющей сходство с такими болезненными пристрастиями, как влечение к алкоголю или наркотикам».

О господи, подумалось мне. Хорошо бы мой новый щедрый клиент Валька Воробьев-Приветов не оказался садистом-зоофилом. Есть все-таки вещи, через которые переступать нелегко, даже профессионалам. Так, что там у нас еще?

«К появлению девиантных и перверсных форм сексуального поведения могут приводить также условно-рефлекторные связи, возникающие в период становления сексуальности или в период начала половой активности».

Ну-ну. Предисловие оказалось коротковато и не так заумно, как я рассчитывал, чтобы сыграть роль снотворного. Я наугад пролистнул книгу и на беду свою тут же наткнулся как раз на то, чего опасался. Глава называлась «Некрофилия». Из нее я узнал, что это ― половое влечение к трупам и совершение с ними сексуальных действий. Встречается исключительно у мужчин. Обычно в формировании некрофилии присутствуют садистские наклонности человека. При резко выраженной некрофилии особое наслаждение некрофил испытывает при расчленении трупа, прикладывании отдельных его частей к собственному телу, что сопровождается мастурбацией, иногда половым актом…

Меня снова передернуло, совсем как давеча, когда пошел отходняк, так испугавший Прокопчика. На кой хрен я вообще стал читать эту пакость! Да так я нипочем не засну! Вставать за другой книжкой не хватало сил, поэтому было принято решение сосредоточиться исключительно на извращениях каких-нибудь совсем нестрашных, а лучше даже веселых.

Я полез в оглавление. Вот, например, вуайеризм. Насколько я припоминаю, страсть к подглядыванию. Как в том анекдоте: больше всех заплатит тот джентльмен, который будет наблюдать за джентльменом, который будет наблюдать за тем джентльменом, который будет трахать прекрасную Мери. Или клизмофилия ― это уж совсем обхохочешься: место клизмы изменить нельзя! А тот же трансвестизм ― наверняка уснул бы, читая, с улыбкой на устах, если б не стоял перед глазами покойный подполковник действующего резерва в белокуром паричке и серебряном платьице. Я принялся листать брошюру в поисках этих должных способствовать мирному засыпанию девиаций, но они почему-то не находились. Зато вместо них мелькали на страницах пугающие названия типа «Сексуальный вампиризм» или «Комплекс невыделенного эротического объекта».

Сон все не шел, а перед глазами маячила почему-то секционная старого, сейчас уже снесенного судебного морга, куда мне не раз приходилось спускаться по долгу службы. Делал я это всегда без особой охоты. Меня смущали там даже не тела умерших ― этого-то я насмотрелся и вне стен морга. Угнетала сама обстановка: мрачные низкие своды с крошечными зарешеченными окошками под потолком, грязные кафельные стены, тусклые синие лампочки. Но главное, пронизывающая до костей ледяная сырость, от которой казалось, что ты тоже уже замороженный покойник, а бродишь здесь между цинковыми столами исключительно по недоразумению.

Картинка привязалась, я никак не мог от нее избавиться. Все брел и брел по бесконечной мертвецкой, пока вдруг не осознал, что на столах вокруг меня ― одни лишь голые женские тела. И с ужасом догадался, что многие из них мне хорошо знакомы. Вот Нинель. Она улыбается мне одними губами и даже призывно подгибает и чуть раздвигает колени ― дескать, не теряй времени! Вот бывшая моя жена Татка. Хмурится, чем-то недовольная, как обычно, но тоже дергает подбородком и повелительно шевелит рукой, подзывая к себе. Еще какие-то очень знакомые и в то же время не до конца узнаваемые дамы. Но каждая считает долгом поприветствовать меня, подмигнуть, поманить к себе. А я все шагаю как заведенный по выщербленному каменному полу, прожигающему холодом ступни прямо через подметки, пока кто-то не касается моей руки. И я совершенно не пугаюсь, потому что это как раз то, что я искал. На тусклом цинке не лежит уже, а сидит передо мной обнаженная рыжеволосая Люсик, которая совершенно не похожа на мертвую. Стыдливо сутулится, прикрываясь одной рукой, но одновременно тянется ко мне всем телом. Она нежно кладет другую руку на мое плечо, но сжимает его крепко. Тянет к себе и настойчиво трясет, трясет, трясет.

Я вернулся к реальности только когда Прокопчик, устав трясти за плечи, грубо сорвал с меня одеяло. Первые несколько мгновений я смотрел на него ошалело, пытаясь установить хоть какую-нибудь связь между влекущей к себе Люсик и его наглой ухмыляющейся мордой. Но установил ее он сам.

― Да мы, оказывается, еще ого-го какие джигиты! ― сообщил он, иронически кривя губы. ― Утренняя эрекция ― я-то уж и помнить про такое забыл! Может, юноша, у нас и поллюции пока не прекратились?

― Пошел вон! ― сердито отреагировал я, натягивая одеяло обратно. ― И вообще, кто тебе позволил…

Но договорить он мне не дал. Сказал, неожиданно посерьезнев:

― Вон не пойду. А пользоваться запасным ключом в экстренных случаях разрешило лично ваше сиятельство.

― Какой еще экстренный случай? ― проворчал я, понемногу начиная идентифицировать себя с окружающей действительностью.

― А вот такой. Время ― первый час. В офисе тебя нет, ни один телефон не отвечает, а твои друганы Мнишин с Хариным ищут тебя с собаками по всей округе. И у них на рожах написано страстное желание тебя замести.

― Опять? ― удивился я.

― Не опять, а снова, ― остроумно отрезал Прокопчик. И пояснил: ― Там какого-то профессора в Стеклянном доме зарезали. А ты вроде как последний, с кем его видели.

22

Пока я брился и чистил зубы, верный Прокопчик продумывал план побега.

― Значит так, ― деловито начал он, едва я вышел из ванной. ― Вот сумка: парик, шляпу и куртку я захватил с собой. Ты переодеваешься, через чердак выходишь к седьмому подъезду, по моей команде спускаешься вниз. Я подгоняю такси, едем в аэропорт и — дранг нах Пенза.

― Далась тебе эта Пенза, ― пробормотал я, натягивая джинсы и завязывая кроссовки.

― Не хочешь в Пензу ― не надо, ― готовно согласился Прокопчик. ― Давай в Сочи. А еще лучше — махнем в Турцию. Туда визы не нужны, будем, как Герцен, наблюдать за событиями из эмиграции.

― Ну вот что, Герцен, ― сказал я, выискивая в шкафу новую куртку взамен порезанной. ― Никуда уезжать мы не будем. Где, говоришь, сейчас эта сладкая парочка? Надеюсь, на месте происшествия?

Прокопчик аж руками всплеснул:

― Да ты с ума сошел! Неужто хочешь лично сам своими руками… Э… собственными ногами…

― Вот именно, ― подтвердил я, направляясь к выходу. ― Лично. Сам. Руками и ногами.

Картина возле Стеклянного дома была до боли знакомая. Несколько полицейских машин, «скорая помощь» и микроавтобус криминалистической экспертизы сгрудились вокруг распахнутого настежь ядовского подъезда, как поросята у пустого корыта. Я поднялся на третий этаж и вошел в квартиру, дверь которой также была нараспашку.

― О! ― вместо приветствия округлил при виде меня глаза Харин. ― Выходит, не зря нас в школе-то милиции учили: преступника тянет на место преступления!

― Сам пришел, ― удовлетворенно кивнул, выглядывая в коридор, Мнишин. ― Ну-ну.