Камрань, или Последний 'Фокстрот' - Юрий Николаевич Крутских

Признаюсь, сплавать я вызвался не столько потому, что хотелось отличиться, сколько потому, что невмоготу уже было терпеть жару, нестерпимый зуд по всему телу и очень уж хотелось искупаться. Страх попасть на обед к акулам, конечно, присутствовал, но желание окунуться в приятную солёную воду перевешивало всё. Я сиганул прямо с рубки, несколько неудачно вошёл в воду, отбив кое-какие части тела, но не сильно. Морская вода хоть и имела температуру тридцать градусов, показалась мне достаточно прохладной, мигом сняла зуд и отлично взбодрила. За считанные секунды за несколько гребков я оказался у колыхающегося на волнах чёрного пакета. С минёрской осторожностью я сначала исследовал находку снаружи, обплыв несколько раз вокруг и поднырнув снизу. Исследование на ощупь ничего подозрительного не выявило. Пакет был мягкий, набитый то ли бумагами, то ли тряпьём. Ещё несколько минут – и я уже на мостике докладываю командиру о результатах экспедиции.

Когда мешок баграми вытащили на палубу, к нему первыми подошли командир, прикомандированный разведчик и замполит. Вскрывали мешок с чрезвычайной осторожностью. Принесённым с камбуза ножом командир разрезал тесёмку на горловине, и взорам присутствующих предстала груда бытового мусора, имевшего весьма неприглядный вид и достаточно дурно пахнущего. Чего там только не было: использованные одноразовые станки для бритья, ватные палочки, пустые пивные банки, драные носки, пакеты от чипсов, обертки от сникерсов и… презервативов. Видимо, несмотря на отсутствие на корабле достаточного количества представительниц прекрасного пола с сексуальной жизнью у американских моряков было всё в порядке.

Основной объем содержимого пакета составляла бумага. По большей части туалетная с явными следами использования по её наипервейшему назначению. Много было и обрывков газет, каких-то бланков, печатных и рукописных листов. Всё, понятно, на английском языке. Увидев эти записи, разведчик крайне возбудился, потирая руки, с вожделением глядел на вскрытый мешок и хотел, наверное, сразу залезть в него с головой.

Позвали штурмана. Начали сортировать. Всё, что можно было прочитать, складывали отдельно. Разведчик выуживал из кучи бумажку, разворачивал, разглаживал, рассматривал, чуть ли не на зуб пробовал и передавал штурману. Тот брезгливо брал бумажку двумя пальцами, смотрел, что написано, говорил разведчику. Если тот проявлял интерес, бумажка откладывалась в специальный пакет, если нет – летела за борт. Скрупулёзная работа заняла часа два. После сортировки пакет с отобранными для детального исследования бумажками перенесли ко мне в седьмой отсек. Сразу запахло мусоркой и туалетом. В и без того душной атмосфере отсека стало совсем невозможно находиться.

Но, несмотря ни на что, разведработа продолжилась. Теперь уже замполит выуживал из пакета мокрые бумажки, штурман с отвращением их брал, раскладывал на обеденном столе, совмещал, складывал в единое целое, переводил, разведчик фотографировал и записывал. Все были преисполнены значимостью момента. Дмитрий Петрович преобразился. От былой высокомерной заносчивости не осталось и следа. Он то и дело обращался к штурману по имени-отчеству, заискивая и лебезя. Штурман с ним не церемонился, для начала жестко отчитал: как получилось, что такой заслуженный разведчик не знает ни одного иностранного языка? Потом наотрез отказался рыться в дерьме и согласился лишь когда Дмитрий Петрович смиренно предложил в качестве моральной компенсации выставить ящик коньяка.

В итоге за три часа кропотливой работы на свет божий вернулись из небытия несколько довольно любопытных документов – письма матросов и офицеров авианосца своим друзьям и подругам. Порванные на мелкие кусочки, они были, как пазлы, старательно сложены штурманом и переведены на литературный русский язык. Видимо, написаны письма были ещё на берегу, перед выходом АУГ в море, и по какой-то причине оказались неотправленными и выкинутыми в урну. Неведомым получателям корреспонденции сообщалась порой совершенно секретная информация: предстоящий маршрут следования авианосца с портами захода и планы на полгода вперёд. Кроме того, довольно подробно описывался повседневный распорядок службы на корабле, звания и фамилии командования. Одно письмо, адресованное некоему Джону Гарднеру, инженеру вычислительного центра при военной академии в Аннаполисе, написанное командиром группы обеспечения полётов авианосца ВМС США «Энтерпрайз» лейтенантом Биллом Макговеном, заканчивалось тёплым «целую, люблю, надеюсь на скорую встречу, любящий тебя Билли». В процессе работы над этим письмом штурман особо усердно плевался, а затем особенно тщательно мыл руки.

Полученные в результате блестяще проведённой спецоперации разведданные оказались просто бесценными. Тут же по радио вся информация была передана в штаб. На хвост АУГ немедленно посадили другую подводную лодку, на этот раз атомную, она сопровождала группу до самого Персидского залива и там пасла ещё полгода.

Разведчику и замполиту по радио были объявлены благодарности от командования ВМФ и Главного политического управления. Командира поощрили снятием ранее наложенного взыскания. И полунамёком было дано понять, что особо отличившиеся могут быть представлены к правительственным наградам. Будучи уверенным, что под эту категорию вполне подхожу, я заранее просверлил под орден дырку в кителе и с нетерпением ждал возвращения на базу… И награда нашла героя. Пусть не орден, а медаль. Но зато какая – «За боевые заслуги»!

После завершения спецоперации вонь в отсеке сохранялась ещё неделю. Мы уже вернулись на базу, я отстоял два дежурства по кораблю, и только тогда в отсек можно было заходить, не зажимая нос и не морщась. Но что такое запах и разные неудобства, когда мы сделали такое дело! Да и медаль «За боевые заслуги» – это вам не просто так! Наградили, правда, не меня, а разведчика.

По возвращении с моря Дмитрий Петрович сразу пошёл на повышение, и уже через два года я встретил его майором! Не знаю, совершал ли он ещё какие-то подвиги на невидимом фронте, но слышал, что с уходом на пенсию его покровителя карьера Дмитрия Петровича резко затормозилась. Лет двадцать потом его не могли выгнать со службы за пьянство, которое со временем приняло совсем уж крайние формы, потому как с такой наградой столь заслуженного человека выгонять было никак нельзя. Даже если в личной медицинской книжке его значился как официальный диагноз «хронический алкоголизм»!

Глава 35 Интервью по законам жанра, или На каких людях держится земля русская

Как-то уж так повелось в литературе про подводников, что для оживления сюжета обязательно нужна авария, желательно с человеческими жертвами, в идеале же – с полным затоплением корабля. То же самое наблюдается и в кинематографе. Автор или режиссёр, берущийся за эту тему, просто обязан втиснуть в сюжет какой-нибудь взрыв, поступление воды в отсеки или, на худой конец, пожар. Благодаря чему у