Камрань, или Последний 'Фокстрот' - Юрий Николаевич Крутских

случались. Во время Карибского кризиса, например, к берегам Кубы были посланы такие же дизелюхи, как наша. В Саргассовом море часть из них была обнаружена. Американские эсминцы устроили настоящую охоту. Несколько суток наши лодки держались под водой, совершая различные манёвры, пытаясь оторваться. Но когда разрядились аккумуляторные батареи, оставаться под водой стало невозможно, и лодки всплыли под прицелами неприятельских орудий и фотокамер. Узнав об этом, министр обороны разразился проклятиями в адрес командиров, требуя отдать их под суд. Он не понимал, почему подводные лодки всплыли, так как был уверен, что на задание были отправлены атомоходы…

Расстояние между нами и АУГ быстро увеличивалось, и скоро контакт был окончательно потерян. Доложив об этом малоприятном факте вышестоящему командованию, мы получили приказ всплывать и следовать в надводном положении на базу для получения пряников и, что называется, на пряники. Пряники предназначались доблестной разведке, всё остальное – командиру.

Всплыв, уже не таясь, посреди Южно-Китайского моря, командир решил не спешить с возвращением на базу и дал экипажу время для приведения себя в порядок.

Скажу вам честно: подводная служба порой – это настоящий курорт. Лодка лежит в дрейфе, словно огромный обездвиженный кит. Вокруг, куда ни обратишь взгляд, насыщенным ультрамарином разливается гладкая безбрежная пустыня. На небе – узор белого мрамора с голубыми замысловато закрученными прожилками. Мелодичными переливами ритмично плещутся волны у борта. Вода тёплая, ласковая и до того прозрачная, что брошенная с мостика пустая консервная банка, опускаясь на дно, минут десять крутится, играет и сверкает, пока не пропадёт в глубине.

Провентилировали отсеки, запустили дизеля на заряд АБ и с нескрываемым удовольствием занялись личной гигиеной. Командир разрешил выход наверх и на палубу. Из отсеков потянулись бледные, опухшие, щурящиеся от солнечного света существа. Утреннее, ещё не жгучее солнце и приятный освежающий ветерок мигом подсушили потные и липкие тела моряков, вылезших из душного чрева субмарины под открытое небо. У надводного душа в ограждении рубки образовалась шумная очередь. Боцман снарядил брандспойт, чем существенно ускорил процесс помывки. Были слышны только его покрикивания:

– Спиной! Боком! Повернулся! Быстро! Отходи! Следующий!

Упругие струи лупили, разбиваясь в пыль о чахлые чумазые тела. Многие подходили по второму и по третьему разу. Пенные хлопья шампуня вздымались на палубе всё выше и выше, переваливались за борт и стекали в море. Ультрамариновая синева воды контрастно оттеняла вдоль бортов лодки мыльную кайму, которая расползалась всё шире и шире. Мне оставалось только с завистью смотреть на этот праздник плоти. Сразу после всплытия наступило время моей вахты, поэтому личная гигиена откладывалась ещё на несколько долгих часов. Тут же рядом командир, откинув в сторону обычную свою суровость, подобрев лицом, выспрашивает у доктора что-то по медицинской части:

– …ты, док, не умничай. Настоящий врач начинает лечить ещё здорового человека, который ещё только собирается заболеть. Так вот, объясни мне простым и понятным языком...

Что хотел выяснить командир, узнать не удалось, тут его на мостике сменил помывшийся и растёршийся полотенцем, розовый, как поросёнок, старпом. Почёсываясь во всех местах, куда доставали руки, командир тоже спустился на палубу и через несколько секунд заревел блаженно под струями, которыми его принялся окатывать боцман.

После помывки и большой приборки на палубе разворачивается настоящий банно-прачечный комбинат: все мылят, трут, полощут, выжимают. Флагами расцвечивания трепыхается на леерах и антеннах постиранное бельё. За время плавания бравый вид моряков основательно поблёк, и очень хорошо, что командир догадался дать несколько часов на приведение себя в порядок, чтобы по приходу в базу можно было сойти на берег человеком.

На небе уже ни облачка. Постепенно поднимаясь всё выше и выше, солнце начинает жарить палубу и копошащихся на ней людей. После обеда – традиционный адмиральский час. Влажные, провонявшие потом матрацы вынесены наверх сушиться. На них, соорудив из простыней хитроумные тенты, отдыхают, укрывшись от жгучего солнца, разморённые моряки. Внизу, кроме вахтенных, нет ни одной живой души, и никого туда никакими силами уже не загонишь.

На палубе у носового бульба штурман, выйдя в народ, делится своим боевым опытом с молодыми матросами. Человек десять «карасей», плотно обступив, слушают с открытыми ртами его воспоминания об Афганистане. В горящих глазах парней читаются зависть и разочарование. Зависть к штурману за то, что ему удалось побывать и проявить себя на настоящей войне, а разочарование – оттого, что им это уже не удастся.

Солнце припекает, подсушивает зудящие расчёсы и прыщи на немытом теле. Я с наслаждением трусь спиной о тумбу репитера гирокомпаса, стараясь не смотреть на счастливчиков, плескающихся внизу на палубе. Впереди ещё достаточно времени и, чтобы не скучать, решаю полностью отдаться исполнению служебных обязанностей. Взяв бинокль, тщательно протерев окуляры, я с самым серьёзным видом приступаю к делу: обратив взгляд к горизонту, старательно, буквально сантиметр за сантиметром, осматриваю водную поверхность. Нам уже не требуется соблюдать скрытность, часа через два-три мы двинемся в надводном положении на базу, но бдительность проявлять всё равно следует.

Однообразную рябь моря время от времени оживляли летучие рыбки, пролетающие, словно стрекозы, у самой поверхности воды. Порой они падали на палубу. Ни птиц, ни другой какой живности видно не было. На горизонте не наблюдалось ни одного корабля. Я уже собрался было опустить бинокль и опять потереться обо что-нибудь спиной, как взгляд мой привлёк какой-то странный предмет. Чёрная точка то появлялась, то пропадала в провалах между гребнями волн. Расстояние до неё было не меньше мили, и как я ни вглядывался, не мог понять, что же это такое. Передав старпому бинокль, я пальцем указал направление. Минуту тот безуспешно пытался найти то, что меня заинтересовало, но так и не смог. Я предложил дать ход и двинуться в том направлении. Старпом смотрел на меня недоверчиво, он явно считал, что мне всё показалось, и не хотел прерывать заслуженный отдых экипажа. Поднявшийся на мостик командир, уже чистый и благоухающий лосьоном после бритья, сомневаться не стал. Он тут же приказал всем покинуть палубу, дал электромотором малый ход и направил корабль туда, куда указывал мой палец. Через минуту я вновь обнаружил чёрную точку прямо по курсу и передал бинокль командиру.

Очень скоро таинственный предмет можно было различить невооружённым глазом. При ближайшем рассмотрении им оказался огромный пластиковый пакет, блестящий, как чёрный бриллиант, под лучами солнца. Сразу подходить вплотную командир не решился, мало ли какой там может быть сюрприз. Времена были ещё суровые – а вдруг какая-нибудь хитроумная мина? С юношеским задором и комсомольским энтузиазмом я предложил собственноручно сплавать до