Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

– Ну пожалуйста!

– Так и быть. Мы собирались привести в движение голову, руки, ноги и пальцы. Все это было не так страшно, как кажется. Эверарду даже удалось придумать систему, позволяющую Христу закатывать глаза к небесам. Головной болью стало другое – как обеспечить движение жидкостей, крови и слез по телу? После долгих экспериментов мы разработали систему, основанную на трубках-сосудах из индийской резины, а это, заметь, случилось еще до того, как Маке опубликовал свою работу о свойствах каучука! Мы работали всю зиму, а трубки продолжали трескаться. Наконец наступил март, и наш первый удачный эксперимент завершился – нам удалось доставить слезы Христа к его глазам (это были капельки китового жира). Эверард и я не сомневались в успехе до тех пор, пока нас не посетили оба противника сразу – помощник архиепископа и архиепископ собственной персоной, вернувшийся из путешествия в Перу. Два идиота осмотрели наше незаконченное творение. Они выискивали недостатки, но молчали. До самого конца. Наконец архиепископ повернулся к Эверарду и молвил: «Христос не плакал на кресте».

«Это всего лишь деталь в изображении Великого Чуда».

«Не деталь, – ответил архиепископ. – Это богохульство. Тебе придется убрать слезы».

Эверард стоял на своем, однако архиепископ был непреклонен. Он процитировал главу и стих Евангелия, сообщив нам, что придется удалить слезные протоки. К несчастью, в чем-то он был прав. Тогда мы забросили то, на что потратили месяц кропотливого труда, и стали разбираться с кровью. Для нее мы использовали, если я правильно помню, смесь воды с кошенилью, так как тесты со свиной кровью неизбежно приводили к закупориванию резиновых сосудов. Эверард и я провели трубки от проколотых гвоздями ног к увенчанному терном лбу. Резервуар с жидкостью управлялся архимедовым винтом,[95] который, в свою очередь, соединялся с неким подобием вертела. – Аббат изобразил вращение. – Все остальное – очень просто. Винт примыкал к полому поршневому штоку. Когда его вертели, камера закрывалась, поршень двигался вперед, заставляя кровь поступать к нужным отверстиям. Мы проводили эксперименты не раз и не два, в разных условиях. И каждый опыт оказывался успешным.

В пасхальное воскресенье перл создания Эверарда был готов к привлечению всеобщего внимания и восхищения. Мы привели механического Христа в необходимую позу, выражающую почти такие же муки, какие испытывали и мы, его изобретатели.

Прихожане не отводили глаз от пурпурного занавеса, ведь они не знали, что за ним. Только пальцы Христа торчали наружу. Эверард всегда отличался сообразительностью. Ему хватило ума, чтобы понять: томление публики – залог нашего успеха.

Пасхальную проповедь архиепископа слушали с меньшим вниманием, чем обычно. После нее позвали нас. Эверард стянул покрывало, и взгляды прихожан упали на механического Христа, распятого на необыкновенно кровавом кресте (такое распятие Эверард видел в Риме). Мы выждали несколько минут, пока не стихнут удивленные возгласы прихожан. Затем Эверард удостоил меня чести продолжить. Все шло как по маслу. Я повернул две ручки у основания креста и опустил давление. Глаза без слез закатились к небу, и в этот момент по голове Господа заструилась кровь.

Кровь, да. Сначала она потекла из правой ноги, затем из левой ноги, потом из левой руки и далее – из правой. Самые раны в виде крошечных дырочек вокруг лба кровоточили так, чтобы заставить прихожан подумать о свершившемся чуде. Один из наиболее богатых гостей немедленно пожертвовал церкви крупную сумму денег. Поэтому архиепископ решил, что ему тоже полагается немного славы. Он поднялся с места и произнес A.M.D.G. – Ad Majorem Dei Gloriam,[96] девиз «Общества Иисуса».

Десятинное блюдо заполнилось на первой же службе с такой скоростью, какой не ожидали от Пасхи. Когда пожертвования были собраны, нам велели выключить изображение Господа. Я ослабил давление, закрыл клапаны и накинул покрывало – мантию подарил епископ в знак одобрения нашего проекта – обратно на святое тело.

Выпроводить собравшихся из церкви оказалось нелегко. Дети (а ведь они самые непослушные и непоседливые прихожане!) хотели остаться до следующей службы. И могу тебя заверить, даже архиепископ со своими праведными речами не мог ничего с ними поделать. Как раз в тот момент, когда процессия людей направлялась к выходу, один паренек заглянул под занавес. И он заметил, что там кое-что неладно. «Смотрите!» – крикнул он, показывая на темное пятно, расплывающееся по ткани. Я снял покрывало, чтобы посмотреть, в чем дело. Мне стоило подождать с этим. – Аббат сокрушенно покачал головой. – Не знаю почему, но кровь не остановилась. Она текла, текла и текла. Я попытался накрыть Христа так быстро, как только мог, но паренек заорал: «Ее нельзя остановить! Ее нельзя остановить!!!» Все занервничали. Люди бормотали молитвы, руки перебирали четки.

Кровь так и не остановилась, пока резервуар не опустел. Только тогда струйки прекратили бежать по телу, и к этому времени кровь пролилась на алтарь и на мраморный пол.

На следующей службе церковь была переполнена. Люди собрались не для того, чтобы услышать проповедь, а дабы лицезреть нашего механического Спасителя. Только его на месте не оказалось. От него остались лишь красные пятна на полу, напоминавшие о его скоропостижном отбытии. Нас заставили вынести Христа в перерыве между службами. Архиепископ обозлился на Эверарда. Он сказал, что проблема будет решена сразу после окончания пасхального богослужения. И никто не удивился, что десятинное блюдо в этот раз было гораздо легче.

Вечером мы попытались пролить свет на случившееся, однако архиепископ не захотел нас слушать. Ему представился случай опорочить Эверарда, умного и мудрого человека, которому он всегда завидовал. Мы прослушали длинную проповедь, в которой нас обвинили в богохульстве. Эверард пытался объяснить причины случившегося и даже извинялся, хотя и не слишком искренне. Его не слушали. Казуистика архиепископа была достойна любой из антирелигиозных комедий Вольтера! (Кстати, писатель тоже в свое время получил образование у иезуитов.)

«Ваше изобретение нельзя починить, – сказал архиепископ. – Его необходимо уничтожить!»

Вот тут-то взорвался сам Эверард. Он заорал: «Да, уничтожить! Как делали это еретики в средневековье!!!»

Архиепископ разозлился настолько, что изо всех сил залепил механическому Иисусу по голове, и она скатилась с плеч. Эверард, в свою очередь, разразился крепкими ругательствами на латыни и выбежал прочь.

Оставшуюся неделю я отмывал пятна краски с мантии, алтаря и мраморного пола. Только это было не самое ужасное. Мне запретили видеться с моим наставником. Две недели спустя Эверарда расстригли. Мое наказание – благодаря богатству семьи, да и по младости лет – оказалось не таким строгим. Но я не мог жить без наставлений учителя и потому тоже решил уйти. Да только Эверард потерял веру и рвение. Он даже утратил свои инструменты. Орден оставил их себе. Думаю, ты можешь понять, как тяжело учитель воспринял сие лишение.

Клод понимающе кивнул.

– Гнев Эверарда оказался заразным. Вскоре и я стал презирать Церковь. После моего ухода из ордена мы вновь встретились. Или, можно сказать, вместе «сбились с истинного пути». Мы организовали общество бывших теологов. Нашим девизом стала следующая фраза: «Христос умер за наши грехи. Неужто и нам умирать за его?!»

Я пытался поднять дух своего наставника, опубликовав его заметки об изготовлении механического Христа. Примерно два года мы пытались разобраться в записях. Видишь ли, Эверард перенял отвратительную привычку Кирхера – он никогда не беспокоился по поводу записывания собственных мыслей, ведь они казались ему очевидными. А потом Эверард просто о них забывал. Люсьен Ливре, он один согласился напечатать нашу книгу.

Издание опубликовали за мой счет. Вызвало ли оно волнение в обществе? Нет, совсем нет. На механическую составляющую и вовсе внимания не обратили. Это отсутствие всякого интереса добило Эверарда. Последовав примеру своего величайшего творения, он истек кровью в затхлом подвале неподалеку от Дижона. Я остался один, с пачкой нераспроданных книг в руках и с чувством глубокого одиночества в сердце. Только исследования немного утешали меня. И я был достаточно богат, чтобы таким образом освободить себя от боли. По крайней мере чтобы попытаться это сделать. Я тратил огромные деньги на все, что хоть как-то меня интересовало, до тех пор, пока это не перестало быть возможным. Причины такого сокращения средств тебе известны. По этим же причинам мне пришлось вновь связаться с Ливре.

«Часы любви» отлично сочетались с Коллекцией за Занавеской. Конечно, то, что мы делали, было ничем по сравнению с моими прежними начинаниями, но я нуждался в деньгах. Кроме того, в тебе, Клод, я увидел талант, коим сам никогда не отличался. Я решил, что мало-помалу передам тебе все свои знания. Поэтому и начал работу над мадам Дюбуа. Так я хотел продемонстрировать таланты, которые Церковь пыталась задавить. Только мой план провалился. Я разменял себя по мелочам, потерял веру, необходимую для изготовления автоматов. Но подозреваю, эта вера есть в тебе!