Анна Иоанновна - Игорь Курукин

Только она, находясь на самом верху властной пирамиды, могла даровать милости — чины, «деревни», жалованье (о выдаче которого в то время надлежало нижайше просить само «императорское величество») и прочие «награждения» и умалять или вовсе отменять наложенные на подданных наказания и штрафы. Куда бы ни пошла императрица — везде её ожидали неизбежные челобитчики с прошениями. Тщетно на протяжении всего XVIII столетия грозные указы запрещали их подавать мимо надлежащих государственных «мест» в руки монарху. Но как быть, если канцелярии не отвечали, судебные дела тянулись десятилетиями, а вышестоящие начальники попирали законы? Простоватая княгиня Прасковья Борисовна Голицына по-родственному одолжила у князя Василия Петровича Голицына 300 рублей под залог дорогого складня с алмазами. Деньги отдала, но фамильную драгоценность так и не вернула; в суд обращаться было бессмысленно, поскольку заклад княгиня отдала жадному родственнику «бесписменно». Оставалась одна надежда — на монаршую справедливость{347}…

Понятно, как попадали к императрице прошения генералов, придворных или гвардейских офицеров. Конечно, сиятельному кабинет-министру князю Алексею Михайловичу Черкасскому было нетрудно выпросить себе бесхозный «отписной двор» покойного генерал-майора Корчмина «со всяким каменным и деревянным строением». Но как же надо было исхитриться, чтобы во время очередного «выхода» царицы подать ей в руки спорное дело ямщика хотиловского яма Ивана Ульянова с прапорщиком Иваном Лопухиным или прошение крестьян приписной Ферапонтовой пустыни из-под Мосальска «о бытии оного монастыря по-прежнему особливо»!{348}

Ещё труднее было добиться, чтобы всемилостивейшая государыня заинтересовалась оказавшейся в её руках бумагой. 22 ноября 1732 года Анна передала на усмотрение Кабинета сразу 22 поданные ей челобитные — по одним ожидались поиски справок в Сенате, по другим — в Москве. Но даже если императрица проявляла интерес, он ещё не был гарантией достижения искомого результата — здесь начиналось таинство самодержавной воли. К примеру, челобитную адмирала Н.Ф. Головина о выплате задержанного жалованья Анна вручила министрам, приказав «рассмотрение учинить», а челобитную придворного «метердотеля» Лейера об отдаче ему двора бывшего кухмистра Халябли сопроводила «изустным своим указом» о положительном решении дела{349} — разница существенная! Перемена монаршего настроения могла в одночасье осчастливить уже отчаявшегося просителя — или разочаровать уверенного в успехе.

Многое зависело от того, в добрый ли час попало прошение в руки государыни, хорошо ли она знала о заслугах подателя, нашёлся ли придворный доброхот, способный вовремя обратить внимание императрицы на челобитчика. Вот камер-юнкер и шут граф Алексей Апраксин просил отменить взыскание с него доимки в 892 рубля — и императрица милостиво простила злостного неплательщика. Невозможно было в радостные дни празднования мира с турками отказать ближайшей подруге Анне Юшковой — с её мужа государыня повелела не взыскивать недоимку по подушной подати аж с 1724 по 1738 год. А вдове известного петровского промышленника Ивана Тамеса оставалось лишь ждать — её челобитную по тому же поводу «рассмотреть велено и после указ будет». Камергер, барон и соляной магнат Александр Строганов имел доступ к её величеству — и предъявил в Кабинете свою челобитную с высочайшей резолюцией; министрам оставалось только принять к сведению, что необходимо заплатить ему за поставленную соль и предоставить его подрядчикам привилегию судиться исключительно в Соляной конторе.

Фельдмаршал Миних таким же образом получил указ о выдаче ему «на экипаж» десяти тысяч рублей. Но когда он же попросил перевести пехотного прапорщика Александра Кушакова в драгуны, Анна не стала нарушать указ, запрещавший переводы из полка в полк по прошению самих офицеров: «Оставляэца при прежнем указе». Севскому Спасскому монастырю не досталась просимая Колодежская волость в Путивльском уезде, зато в далёкий Троицкий девичий монастырь в Шенкурске Анна через Ушакова послала 500 рублей на строительство соборного храма{350}.

Полковник Троицкого полка фон Ведель добился выплаты причитавшегося ему годового жалованья в 300 рублей (в связи с тратами на проезд к месту службы), а контр-адмирал Дуффус получил не только оклад на два года вперёд, но ещё и двухтысячную компенсацию расходов на покупку дома в Петербурге — до того лорд-моряк маялся на съёмных квартирах{351}. А вот Акулине Нееловой, племяннице колоритной придворной «тётки» Петра I Анисьи Толстой, не повезло. В своё время император подарил Анисье 25 дворов; на деле же «деревня» оказалась много больше — 200 дворов. После смерти тётки Акулина, очевидно, решила «справить» имение за собой, но императрица разгневалась и отобрала его в казну: «Довольно будет и того, что ей за те 25 дворов… из нашей казны выданы будут деньги». Зато безвестное лицо «кавказской национальности», покинувшее отечество в юности и не имевшее никаких документов о своём «природном шляхетстве», получило диплом на дворянство и стало «горских черкес шляхтичем Иваном Фёдоровым сыном Черкесовым» — скорее всего потому, что состояло «в услугах» при духовнике императрицы, троицком архимандрите Варлааме. В марте 1740 года Анна пожаловала дворянство комнатному истопнику Алексею Яковлевичу Милютину — тот ещё в 1714 году завёл в Москве «шёлковую, лентную и позументную фабрику», мастера которой умели делать атлас, бархат и тафту «противу иностранных не хуже»{352}.

Предпринятая перетряска государственных структур была проведена успешно, хотя и не исключала появления недовольства. Новая императрица и ее советники сумели навести порядок в высших эшелонах власти и получить реальную военно-политическую опору в лице «новой» гвардии. Не пресловутое «засилье иноземцев», а именно эта «работа с кадрами» обеспечила правлению Анны Иоанновны стабильность.

Но эта стабильность не обеспечивала прочного положения конкретных фигур. Заслуги и милости не гарантировали генералитету спокойной жизни. Даже не совершая очевидных преступлений по «первым двум пунктам», вельможа или представитель среднего шляхетства мог подвергнуться царскому гневу; тогда рушилась карьера, отбирались имения, с молотка шло имущество. Борьба придворных «партий» в царствование Анны Иоанновны часто заканчивалась «падением» той или иной вельможной фигуры с последующей конфискацией имущества, за которым тут же выстраивалась очередь. Яркий тому пример — судьба Платона Ивановича Мусина-Пушкина.