Ближе некуда (СИ) - Леру Юлия

— Понятно, — я не стала переспрашивать, понимая, что это «кое-что» наверняка связано с планом Клифа и касается джорнаков.

Хотелось спросить его, почему он не интересуется здоровьем своей обожаемой Ар-ки, но что-то удержало меня от вопросов. Да, передо мной был все тот же товарищ детских игр Терн, но все же что-то в нем неуловимо изменилось. Дело не во внешности и вдруг появившейся в облике мужественности, нет, здесь было что-то другое. Или это другое было во мне? Мне не хотелось говорить об Ар-ке здесь и сейчас. Мне не хотелось, чтобы образ моей подруги вставал между нами, чтобы мы хоть немного побыли просто вдвоем… Инфи великий, о чем я думаю? Я что, сошла с ума?

— Если ты поел, нам лучше идти, — сказала я неожиданно сухо даже для себя самой.

Терн стряхнул с рук крошки и молча кивнул. Взявшись за веревку со своей стороны, он потянул за нее, и мы двинулись дальше.

Взобравшись на пригорок, за которым начинался спуск к деревне, я все-таки услышала имя Ар-ки, сорвавшееся с его губ. Но это был не тот контекст, которого я ждала.

— Ар-ка писала мне, что у тебя умер отец, — сказал Терн.

Я повернула голову. Он смотрел вперед, навстречу усилившемуся на возвышении ветру, и эмоций на его лице я разглядеть не смогла.

— Да, почти сразу после твоего отъезда, — сказала я.

— Мне очень жаль.

— Да, мне тоже.

Отца задрал на охоте белый медведь. Его искали несколько дней, пока, наконец, совершенно случайно не наткнулись на его замерзшие останки почти на другом конце Леса на Холме. Мама говорила, что медведь просто разорвал его пополам. Она не позволила мне на него посмотреть, когда его принесли прощаться, не позволила мне и проводить его в последний путь. Живительное пламя Инфи приняло его в свои объятья уже давно, но я до сих пор не могла представить себе отца мертвым. Для меня он куда-то ушел… надолго ушел, но обязательно вернется, когда сможет.

Мы, не сговариваясь, остановились на самом краю. Оглядели ровные ряды домов, встречающих нас ласковым желтым светом окон, гладь озера, осколком зеркала блестевшую чуть левее.

— Ну, вот ты и дома, — сказала я, не зная, зачем.

Терн повернулся ко мне. Его темные в ночи глаза искали что-то в выражении моего лица, и, кажется, нашли. Я не поняла, что происходит, а он уже сжал мою голову в своих ладонях и мягко дотронулся губами до моих губ.

Это был не дружеский поцелуй, но и не поцелуй парня, который хочет встречаться с девушкой. Мне показалось, я ощущаю горечь на губах, но все же я не смогла отстраниться до тех пор, пока он сам этого не сделал.

Отшатнувшись, я испуганно огляделась, словно вокруг не было этой шумящей ветреной пустоты, а мы не стояли на склоне совсем одни.

— Зачем ты это сделал? — спросила я.

— Уже совсем ночь, — сказал он, — нам нужно поспешить, или твоя мама снарядит за тобой спасательный отряд.

Круг второй

Первое мое воспоминание о Ли-ре — самое смутное и самое теплое — относится к моему самому раннему детству. Мне было года два, я лежала у себя в кроватке, и вдруг оказалась у нее на руках, визжа, как поросенок, которого дернули за хвост.

— Ну, хватит, хватит, Одн-на! — говорила Ли-ра, стягивая с меня мокрые штанишки. — Ты просто перешла, со всеми бывает, со всеми.

Она подняла голову и крикнула куда-то вглубь дома:

— Онел-ада! Девочка перешла в первый раз, все нормально!

Я помню волосы своей матери, темные, длинные и шелковистые. Я зарывалась в них руками и представляла себе, что это мои волосы, что я — красавица из сказки, и что волосы могут спрятать меня от притворщиков, которые бродят вокруг каждое полнолуние. После того эпизода с Ли-рой я начала вспоминать и другую мать. Ее кудрявые волосы вовсе не были похожи на шелковистые локоны Онел-ады, а в голосе чаще звучало раздражение, чем ласка.

— Присмотри уже за ней, ты ведь старший! — говорила она светловолосому мальчику, стоящему у кровати, на которой лежала я. — Мне некогда, у меня белье не глаженное лежит.

Мальчику не очень хотелось смотреть за мной, но он терпеливо сидел рядом, иногда подолгу, глядя, как я раскладываю снова и снова картинки с буквами в ряд или строю башню из кубиков.

— Как тебя зовут? — спросила я однажды.

Он серьезно посмотрел на меня и шмыгнул носом.

— Вовик.

— А я — Одн-на, — сказала я.

— Ты не Одна, ты Нина, — сказал Вовик.

— Нет, — запротестовала я. — Я не Нина.

— А вот и нет.

— А вот и да!

Я размахнулась и ударила мальчика кубиком по голове. В ответ он вцепился мне в руку и больно ущипнул. Я заревела, прибежала злая мама и рассадила нас с Вовиком по углам. Я кричала изо всех сил, что я Одн-на, до тех пор, пока мама не шлепнула меня по попе, чтобы я поплакала, по ее словам, «за дело». Я ревела и говорила ей, что у меня есть другая мама, с которой я хочу жить, называла ее злой и говорила, что я не ее дочка. Махнув рукой, мама ушла в кухню, готовить обед.

Когда мне исполнилось два звездокруга, Ли-ра объяснила мне, что меня зовут и Нина, и Одн-на. Я живу одновременно в нескольких мирах, у меня несколько мам и несколько пап, и все они меня любят. Просто не все знают про то, что есть несколько миров.

— Ты родилась по-настоящему только здесь, — сказала Ли-ра. — Твоя душа принадлежит Инфи — нашему богу, властителю всех имеющихся душ. Твоя душа может переходить из одного тела в другое. Как солнечный луч достает до самого дальнего уголка нашего мира, так и твоя душа может в мгновение перенестись в самый дальний уголок бесконечности.

— Но почему тогда я живу всего лишь в одном теле? — спросила я. — Мне не нравится та мама. Хотя Вовик хороший, когда не пытается отнять у меня кукол.

— Этот мир выбрала твоя душа, — сказала Ли-ра. — Возможно, она выберет какой-то другой. Возможно, нет. Все зависит от Инфи. Ты можешь прожить несколько жизней, а можешь всего две. На все воля Инфи.

— Получается, кто-то останется без души? — спросила я с удивлением.

Ли-ра засмеялась.

— Кто-то из них еще не родился. Кто-то уже умер в момент твоего рождения. Нести ответственность за чужую жизнь тяжело, милая. Посмотрим, как ты справишься с одной жизнью. Может быть, Инфи решит, что ты достойна, и даст тебе еще одну.

Но время шло, и больше я ни в кого не переходила. Свыкшись с Ниной, я перестала обижаться, когда меня называли по имени, даже подружилась с Вовиком, который уже совсем скоро вырос и стал Владимиром Ивановичем. Он закончил педагогический институт в тот год, когда я распрощалась со школой — и позже хорошим другом моего парня, Саши. Того самого, из-за которого я впервые и прыгнула через Червоточину.

А вот с мамой у меня не очень сложилось. Несмотря на то, что я попила из нее кровушки, пока не поняла, что со мной не так, меня она любила. А вот я… я была холоднее, чем должна была быть. Плача, несколько раз я признавалась Ли-ре в том, что не могу ответить любовью на любовь женщины, которая меня так же родила и воспитывала, как Онел-ада. Но Онел-ада была моя, по-настоящему моя. В моем сердце она занимала особое место. Кроме нее там жили только Ли-ра, Ар-ка и Терн, а на остальных у меня был отведен маленький уголок в чулане, куда почти не проникал свет. Мы было стыдно, но с собой поделать я ничего не могла.

После возвращения Терна, после его поцелуя все стало еще запутаннее и тяжелее.

В тот вечер Ар-ка пришла ко мне, светясь от счастья. Назавтра Пана устраивает прием по случаю возвращения сына. Небольшое торжество только для своих, и, конечно же, без нас с Онел-адой обойтись было нельзя. Ар-ка налила себе воды с приправами, взяла с тарелки свежую булочку и приняла объяснять нам с мамой, во сколько нужно будет прийти и как она рада тому, что ее ненаглядный жених вернулся.

Где-то на середине разговора о том, что праздник, кажется, будет последним в этот лунокруг из-за джорнаков, я поняла, что меня тяготит присутствие моей лучшей подруги. Поцелуй Терна жег губы. Возвратившись домой, я остановилась перед дверями и умыла снегом горящее лицо, но холод не смог погасить пожар, пылающий внутри. Я чувствовала себя предательницей. Сколько лет мы были неразлучны: я, Ар-ка и Терн, а теперь вдруг я позволила себе то, о чем никогда даже не задумывалась. Это глупо и нечестно. Во всем виноват Терн. С чего бы вдруг он стал целовать меня?