Анатолий Серов - Зинаида Чалая

— Пожалуйста, товарищ Серов!

Анатолий подумал, потом спросил:

— Знаете, что такое «лестница смерти»? Нет? Так слушайте. Бывает в воздухе такая кутерьма, когда и нам плохо, и противник не знает, как ноги унести. Представьте себе: бьются друг против друга десятка полтора самолетов. В ходе боя располагаются таким образом, что образуется как бы вертикальная лестница. — Серов живо изобразил это руками. — Я преследую одного фашиста, прижимаю его к земле, а надо мной висит второй и норовит попасть из пулеметов мне в хвост в то время, как его самого сверху берет на прицел наш летчик. А наш летчик тоже находится ниже третьего противника, а третьего жмет опять-таки наш. И так все «выше и выше». Самый нижний, мой, которого я загоняю в тартарары, уже летит носом в землю, сейчас врежется, нет ему спасения. Прекрасно! Но по инерции, по проклятой, адской инерции пикирования я следую за ним….

Молодые курсанты авиаклуба с жадным вниманием следили за каждым словом и движением Анатолия.

— Я помню другой подобный случай, он произошел не со мной, а с моим товарищем на Дальнем Востоке. Он, видно, плохо рассчитал. Вел свое звено строем на пикирование, дал сигнал: делай, как я, и пошел. Пикировал так низко, что не успел выйти и врезался в землю, а за ним и первый из ведомых. Другой успел выскочить.

Он помолчал, задумавшись. Слушатели притихли.

— Это ЧП разбирали во всех подразделениях нашей бригады. Мы тренировались, пока полностью не отработали эту фигуру. Главное — не терять самообладания при самых неожиданных обстоятельствах, возникающих внезапно, тут же принимать и выполнять новое решение, не теряя ни секунды, ни доли секунды. Вот и в этой самой «лестнице смерти» мы изворачивались так, чтобы, когда надо выйти из пике, не дать врагу пройтись пулеметной очередью по моему борту во время разворота. Отрубит крыло, тогда «греми» на землю. Тут гляди в оба. Зевать строго запрещено. Дай-ка мне твой блокнот, — обратился он к молодому журналисту, — я тебе сейчас на память начерчу эту лестницу.

Другие курсанты тут же стали писать и чертить в своих записных книжках. Один спросил:

— Что вы считаете самым главным в летной подготовке?

— Так отрабатывать технику пилотирования, чтобы в полете не замечать машину. Она — как бы часть, продолжений тебя самого.

— А приборы? Это ведь только раньше брали ухарством, игнорировали приборы и гробили машины.

— Игнорировать приборы ни в коем случае нельзя.

— Тогда объясните свою мысль, товарищ полковник.

— Вам непонятно?

— Да нет же, все ясно, — стали наперебой объяснять другие юноши. — В совершенстве владеть техникой, а потом не замечать ее.

— Интересно, как это не замечать? Тут тебе руль управления, мотор, баки, приборы высоты, температуры, скорости, расхода горючего… Да как же не следить, не учитывать всего этого?

— Целый иконостас! — расхохотался Анатолий. — Это напоминает мне одного знакомого поэта. Хороший поэт, хорошие слова писал, боевые песни. Так вот встретил его недавно в клубе писателей, спрашиваю, думает ли он о разных правилах, когда пишет стихи? Оказывается, когда он был начинающим, то о правилах не думал — песни лились рекой. Правда, в них и воды было не дай бог! А потом засел за науку стихосложения. Размеры, рифмовка, жанры начал различать — тоже серьезная техника! Но пока учился, плохо стал писать, хоть брось! Стихи получались вымученные, пел, как говорится, не своим голосом. Но терпел. Зато когда освоил эту технику, когда она стала как бы его плотью и кровью, он уже о правилах забыл, как они формулируются, и писал лучше прежнего, богаче, сильнее, и свой голос появился, и народу стал ближе, понятнее. Теперь уж талант и знания не позволяют ему писать плохо, фальшивить.

Слушатели прекрасно понимали, о чем он говорит. Дружно смеялись, брали на заметку каждое слово прославленного мастера пилотажа.

— Наша техника, ребятушки, другого рода. Но одно есть общее: знание, помноженное на талант и смелость, — это высшая степень мастерства. Если я и машина — одно, если мне не нужно каждую минуту заглядывать в святцы, на приборы, если я всем существом чувствую и знаю все, что мне нужно знать, тогда я могу не только отражать атаки врага и сам атаковать его, но и следить за моими товарищами и вовремя приходить к ним на помощь. Мое внимание рассредоточено, как полагается, но оно и сосредоточено в момент маневра, когда я ощущаю состояние моей машины, как свое собственное. Вот такое дело, братцы. Понятно?

— Это кажется мечтой.

— Искусство приходит не сразу, а в результате опыта.

Беседа увлекла не только осоавиахимовцев, но и самого Серова. Узнав, что они тоже готовятся ко Дню авиации и даже создали свою пятерку наподобие серовской, он особенно оживился и попросил, чтобы они показали свое умение в воздухе.

Ребята произвели на его глазах несколько полетов. Он внимательно следил в особенности за совместным пилотажем звена. Потом провел разбор полетов. Обещал и в дальнейшем держать связь с аэроклубом.

Обрадованные в высшей степени осоавиахимовцы провожали его до самолета.

— А какая ваша любимая песня, Анатолий Константинович?

Он ласково окинул их взором и подумал: «Вот люди моложе его, совсем зеленая, новая поросль летунов, и вот он разговаривает с ними, как „старичок“»! Однако, весело тряхнув головой, он ответил:

— Любимая песня дальневосточников — «По долинам и по взгорьям».

Уже возле самолета он объяснил курсантам «змейку» — маневр, который применял Серов, когда необходимо было уходить из-под вражеского обстрела. Показал движениями кисти руки этот полет зигзагами с неожиданными поворотами, мешающими противнику использовать стрельбу с упреждением (то есть не прямо по движущейся цели, а впереди нее, когда стрелок угадывает ее направление).

— Сейчас покажу, — вдруг сказал он новым друзьям.

По его приказу они отбежали от самолета. Серов поднялся в воздух и действительно показал эту фигуру, к великому восхищению осоавиахимовцев.

Спустя некоторое время Серов узнал, что молодые пилоты, втайне от начальства, уходя за облака, пробовали проделать «змейку». Анатолий Константинович добился, чтобы им разрешили тренироваться открыто.

Наступил День советской авиации.

Венцом праздника были признаны полеты пятерки.

Вел пятерку Анатолий Серов.

Пять ярко-красных небольших самолетов с быстротой снарядов пересекли голубое небо и одновременно стали набирать высоту. Вот они разом, как один, низвергаются с высоты в пике и так же одновременно выходят из него, могучим и гордым ревом сотрясая воздух.