Книжный на левом берегу Сены - Керри Мейер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сhérie, — мягко произнесла Адриенна. — Твоя мама умерла. В отеле. Она оставила длинное письмо.
— Умерла? С письмом?
Хотя теперь звучали простые и понятные ей слова, Сильвия никак не могла постичь их смысла.
Пока до нее не дошло.
Письмо. Длинное письмо.
— Как она это сделала? — прошептала Сильвия, и в ее голове непрошенно вспыхнула жуткая картина, как ее мать висит в петле из простыни.
— Таблетки.
Прижав руку к груди, Сильвия стала хватать ртом воздух — то ли пытаясь продышаться, то ли сухо всхлипывая.
Адриенна подвела ее к ближайшему стулу и бережно усадила. Были ли они на кухне? В спальне? Сильвия не понимала, и позже никаких воспоминаний об этом у нее не сохранилось. Как не сохранилась в ее памяти сколько-нибудь связная картина следующих часов, остались лишь обрывки подернутых черной пеленой впечатлений: они с Адриенной едут в отель; ее мать лежит застывшая на постели, на простынях и подушках рвота; Сильвия отталкивает протянутую кем-то чашку чая, пока утрясает формальности, вызывает коронера, чтобы составил заключение о смерти, и гробовщика, чтобы забрал тело. А на дворе стоит поздний июнь, теплый, солнечный. Сезон свадеб.
Те жуткие часы она будет вспоминать еще много недель — и лет. Просыпаясь среди ночи, дрожа на скомканных, влажных от пота простынях, липших к ее телу, она будет вспоминать тех мальчишек в Сербии, которые в панике прятались в мусорные баки, напуганные каким-нибудь невинным громким звуком. Будет вспоминать Мишеля, о тяжелых бессонных ночах которого отказывалась говорить Жюли. А теперь у нее самой была рана, слишком глубокая, чтобы ее зарастить, такая глубокая, что затронула ее кости, артерии, вены.
Фунт плоти, на который она, сама того не желая, обменяла свою жизнь.
Я так виновата перед тобой, так виновата, мама.
Если бы только я была внимательнее.
Если бы я только прислушалась к предостережениям Киприан.
Если бы я только проводила с тобой больше времени.
Если бы я только отнеслась к тебе с большим пониманием. С большей нежностью.
Если бы у меня только было больше времени.
Сильвия всерьез подумывала скрыть правду от отца и сестер. Самоубийство было глубоко личным решением ее матери, и свое письмо она адресовала только Сильвии, больше никому.
— И ведь мама сделала это здесь, в Париже, — сказала она Адриенне ранним утром следующего дня. Она уже чувствовала подступающую мигрень, тяжесть уже сковала затылок, грозя через несколько часов превратиться в безжалостно давящий кулак, но, несмотря на риск того, что ее вот-вот стошнит, она продолжала глоток за глотком пить кофе и курить. — Она ведь могла покончить с собой в Калифорнии. Наверное, не хотела, чтобы кто-нибудь еще знал.
— В некотором смысле это комплимент, — заметила Адриенна.
— И проклятие.
— Всякая трагедия несет в себе дар.
Сюзанна. Были времена, когда и дня не проходило без того, чтобы Сильвия не думала о потерянной Адриенной первой любви. Но потом… она уже и не помнила, когда в последний раз вспоминала Сюзанну, и на тебе, та снова преследует их.
— Ты часто думаешь о ней?
— Уже меньше. И сейчас уже безо всяких сожалений.
Кулак теперь вовсю вдавливался в череп, к глазам подступила новая волна слез, но в голове Сильвии вдруг всплыл неизбывный вопрос, который она годами носила в себе, и он сорвался с ее губ, прежде чем она успела остановить его.
— Почему Сюзанна все-таки вышла замуж?
Светло-голубые глаза Адриенны потемнели от давней печали.
— Ее родители считали, что деньги его семьи обеспечат лечение, в котором она нуждалась.
— И значит, ей пришлось прожить последние месяцы в браке по расчету? — Что за унижение!
— Во всяком случае, он был добр к ней. Он любил ее многие годы. И сам чуть не умер от горя, что так быстро ее потерял.
— И все его деньги ничем ей не смогли помочь?
— Ничего уже нельзя было сделать. Слишком долго она тянула, не желала и слышать о замужестве. — Адриенна говорила с трудом, и Сильвия поняла, что подруга пытается сглотнуть тяжелый ком давней вины. — Я должна была еще много лет назад убедить ее выйти за него. Но думала только о себе, эгоистка.
— Ты самая неэгоистичная душа на всем свете, — сказала Сильвия.
— Нет, chérie, не я, ты.
Сильвия горько рассмеялась.
— Тогда почему моя мать покончила с собой?
— Ты все равно не смогла бы остановить ее.
Откуда тебе знать?
— Вот и Сюзанна любила тебя так сильно, что все равно не послушалась бы тебя и не стала бы раньше выходить замуж, как бы ты ее ни уговаривала, — предположила Сильвия, потому что более правдивого объяснения придумать не смогла.
— Я и сама повторяю себе то же.
Еще до открытия лавки Сильвия отправила телеграмму в Калифорнию отцу и сестрам:
МАМА СЕГОДНЯ УМЕРЛА СКОРБЛЮ ВСЕМ СЕРДЦЕМ ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ С ЛЮБОВЬЮ СИЛЬВИЯ
Вечером того пустого тоскливого дня Сильвия дома села за письменный стол и попыталась объяснить родным, как все случилось. «Мама приняла слишком много таблеток», — написала Сильвия и привела строчки из предсмертного письма, в которых та выказывала желание упокоиться на кладбище Пер-Лашез рядом с Оскаром Уайльдом, Фредериком Шопеном и Оноре де Бальзаком. Еще она пространно жаловалась, что чувствует себя слишком измученной, потерянной и подавленной, но никого, кроме себя, в том не винит — ничего из этого Сильвия ни словом, ни намеком не упомянула. На днях Элинор снова поймали на магазинном воровстве. «Я сгораю от стыда, — писала она. — Моя любовь к мирской красоте — мое грехопадение, и я очень благодарна тебе, что ты утаила от отца тот последний случай, потому что, боюсь, он никогда бы не простил мне — не столько сам мой проступок, сколько толкнувшие меня на него причины, и они приводят меня в полное отчаяние». В конце Сильвия добавила, что последние строчки прощальной записки Элинор были о том, как сильно та тоскует по семье.
Дописав прискорбно далекое от истины письмо, Сильвия проскользнула в густую темноту спальни и обвила руками Адриенну, а та всю ночь крепко обнимала ее.
Глава 22
Четвертое июля наступило через две недели после смерти матери и выпало на понедельник. Невзирая ни на что, праздник отметили в предшествующие
