По следам рыжей обезьяны - Джон Мак-Киннон

Необходимость разделения территории между самцами, угрожающий характер их демонстративного поведения и рева и все вторичные половые признаки взрослых самцов: их громадные размеры и такие внушительные «украшения», как лицевые валики и длинная шерсть, — все это говорит о том, что между самцами существуют сильнейшее соперничество и борьба. Но вот за что они борются? Наиболее очевидный ответ — и это мнение разделяют также даяки на Калимантане, — что соперничество идет из-за самок. Если бы самцы привлекали самок своим ревом, это объясняло бы и половой диморфизм, и соперничество между самцами. Иногда самки идут к ревущим самцам, но чаще они избегают этих потенциально агрессивных животных и потихоньку прячутся, пока те пройдут мимо, или уходят сами. Собственно говоря, как раз менее голосистые и менее устрашающие полувзрослые самцы пользуются гораздо большим успехом у прекрасного пола.

По зоологическим понятиям преимущество индивидуума определяется его способностью оставлять потомство. Это зависит не только от того, отцом какого количества потомков он может стать, но и от того, насколько им удастся продолжить род в свою очередь. Им также необходимо определенное положение в иерархии, пропитание и в особенности территория, на которой они будут размножаться.

Мне кажется, что именно в этом и лежит решение загадки ревущих самцов. Возвещая о своем присутствии и проявляя свой дурной характер, такой самец может потерять возможность размножения для себя лично, но одновременно он мешает спариваться и своим соседям. По сути дела он создает вакуум, охраняя территорию, где популяция орангов меньше, чем могла бы прокормить эта территория. Таким образом, он обеспечивает свое потомство достаточным пространством, а следовательно, и изобилием пищи, чтобы они могли расти и продолжать род после него. Такова наилучшая тактика продолжения своего рода.

Таким образом, стратегия самцов по отношению к размножению делится, очевидно, на две фазы: полувзрослый дает жизнь как можно более многочисленному потомству, во взрослом состоянии он обосновывается на месте и защищает свое потомство в нескольких поколениях. Его шансы на семейную жизнь уменьшаются, зато его значение как хранителя территории возрастает.

Быть может, старые самцы некогда играли более серьезную роль в популяциях орангутанов, и только сравнительно недавно преимущество в продолжении рода перешло к полувзрослым самцам. Геологические эпохи сохранили огромное количество ископаемых зубов орангутанов, и некоторые из них датируются плейстоценом, более чем полмиллиона лет назад. Эти зубы гораздо крупнее зубов современных орангутанов — очевидно, доисторические животные были раза в два больше своих потомков. Так как и в наше время орангутаны-тяжеловесы с трудом передвигаются в кронах, их гигантские предки должны были еще чаще ходить «пешком». Возможно, они бродили по земле большими группами, как современные гориллы, под защитой колоссальных самцов. В отличие от своих современных сверстников эти патриархи были повелителями своих подданных и могли выбирать себе самок по вкусу в пределах своей группы.

Эти первобытные оранги обитали в лесах и лесистых горах на юге Китая, но холодный период оледенения прогнал их на юг, в тропические области — в теперешнюю Индонезию. В те времена существовали перемычки, соединявшие Яву с Малайским полуостровом через Суматру и с Китаем через Калимантан, Филиппины и остров Тайвань. Когда наступило общее потепление, страны на севере стали снова пригодными для орангов, но море, поднявшееся из-за таяния льдов, затопило материковые мосты, оставив рыжих обезьян «в плену» на островах Калимантан, Ява и Суматра.

Обезьяны, эволюция которых проходила в лесах субтропиков, оказались вынужденными жить в тропических джунглях, где вся пища находилась наверху, в полосе лесных крон, которые позволяли передвигаться по древесным воздушным путям, куда не могли добраться хищные звери. Естественный отбор давал преимущество животным, чей размер более соответствовал жизни на вершинах деревьев, поэтому из поколения в поколение орангутаны мельчали. Эти более подвижные лесные оранги уже не нуждались в общественном образе жизни, более того, он их связывал, так что группы стали распадаться несколько странным образом, что мы и наблюдаем в наши дни.

Если бы орангу пришлось приспосабливаться только к изменениям местообитания, все было бы в порядке, но в плейстоцене в Индонезии появилась еще одна напасть — Человек каменного века. На Яве первобытный человек расселился очень быстро. Плодородные низменные равнины, а затем и более высокие места расчищались и осваивались людьми, вследствие чего обезьяны были оттеснены обратно на отдельно стоящие вулканы, где еще сохранились остатки леса, и вскоре они стали вымирать.

Более гористые острова — Калимантан и Суматра — оказались гораздо менее заманчивыми для человека, и он проникал в глубь лесов значительно медленнее. Обугленные остатки из пещер Найя в Сараваке доказывают, что оранги были дежурным блюдом в меню Человека каменного века — их было слишком легко добыть с помощью копья или духовой трубки. Взаимоотношения орангутана с человеком, не только как жертвы и охотника, но и как конкурентов, питающихся одними и теми же плодами, — это история долгая и бурная. Везде, куда бы ни проникал человек, исчезали оранги — одни попадали в котел, других вылавливали и приручали для забавы, а остальным просто негде было жить, потому что места их обитания уничтожались. Но проследить за тем, чтобы этот процесс не привел к окончательному и бесповоротному исчезновению рыжих обезьян с лица земли, как это случилось на Яве, пока еще в наших силах. Животных сейчас достаточное количество, осталось и немало лесов, где бы мог сохраниться этот редчайший вид, но на орангутана жестоко ополчились время и человеческая алчность. Он сумел пережить и хищничество первобытных племен, и нашествие натуралистов-коллекционеров и спортсменов-охотников XIX века, и отвратительную браконьерскую торговлю крадеными детенышами в нынешнее время, но у него не остается ни малейшего шанса на выживание, когда его родные леса вырубают — все равно, ради сельского хозяйства или на древесину.

До недавних времен вырубка леса на древесину на Суматре проводилась малыми темпами. Люди валили деревья вручную, топорами, а буйволы выволакивали бревна. Механические пилы и грузовики заменяют этот допотопный метод, но самой главной угрозой существованию оранга на Суматре все же является неудержимо растущее население, пользующееся расточительным методом подсечно-огневого земледелия. Крутые, неприветливые склоны в резерватах Лангкат и Гунунг-Лёсер — вот, быть может, лучшая защита для обитающих там животных. На Калимантане, однако, все обстоит как раз наоборот. Плотность населения там относительно невелика, но древесина — один из главных природных ресурсов страны, и ее вывоз облегчается сплавом по большим судоходным рекам. На Калимантане и в Сабахе валка леса растет такими устрашающими темпами, что орангутан ни за что не успеет приспособиться к ним. К великому сожалению, Улу-Сегама, где я встретил такое множество рыжих обезьян, уже предназначена для концессий по заготовке древесины, и, несмотря на старания де Сильвы и других, Сабах для них тоже не может служить надежным и просторным резерватом. В Сепилоке и национальном парке на горе Кинабалу диких орангов, очевидно, слишком мало, чтобы они могли надолго обеспечить выживание вида. Резерваты на юге и востоке Калимантана пока что являются надежным убежищем для жизнеспособных популяций орангутанов, но и здесь их уже теснят компании по добыче леса.