Ганнибал. Роман о Карфагене - Гисперт Хаафс

Антигон отчетливо представлял себе, какой тяжелейший выбор предстоит сейчас сделать Ганнибалу. Сражения Великой Сицилийской войны происходили далеко за пределами Карт-Хадашта. В случае новой войны бои почти неминуемо развернутся на пунийской земле. Если Ганнибал со своей небольшой армией направится туда, охваченную огнем восстаний Иберию можно считать навсегда потерянной. На Сицилии закрепились римляне. Полное превосходство римского флота не позволяло перебросить на остров войска. О походе в Италию нечего было даже думать. Считавшаяся оплотом Рима богатая и достаточно сильная Массалия вполне могла в случае войны закрыть пунийским судам доступ в прибрежные воды.

Оставалось лишь ждать начала войны с могущественным врагом. И тогда сразу же станет ясно, где и как развернутся военные действия.

— Ну как, метек? У нас с тобой по-прежнему мир? — Ганнон добродушно улыбался и, казалось, вот-вот готов был протянуть руку и ласково погладить плечо Антигона.

Таверна «Пещера терпких на вкус наслаждений» находилась довольно далеко от гавани, на площади рядом с Большой улицей. В этот первый полуденный час в небольшом низком зале народу было очень мало. Веселые огоньки светильников тускло отсвечивали на гладких, покрытых воском и смолой стенах и радостно вспыхивали на краях стеклянных кубков. Антигон равнодушно смотрел на возвышавшуюся перед ним гору маринованных овощей, варенных в соленой воде угрей и омаров, и лимонных долек. Он был настолько занят мыслями о римских послах, из-за задержки на Сицилии только вчера прибывших в город, что даже не услышал вопроса Ганнона и лишь вяло пошевелил рукой.

— Вообще-то я согласен с тобой относительно исхода возможной войны, — Антигон отхлебнул вина, смешанного с пряностями и горячей водой, и решительно отодвинул от себя кубок. — Но скажи, великий Ганнон, какую цену ты готов заплатить за мир?

— Смотря что потребуют наши римские друзья, — Пун сыто рыгнул и поправил чуть сдвинувшуюся войлочную шапку.

— Они — твои друзья. Моих я выбираю более тщательно.

Ганнон хмыкнул, запустил руку в чашу с наперченным просом и бросил горсть в рот.

— А не важно. — Он стер куском ткани остатки соуса с бороды, и она из бурой стала опять седой. — Сегодня вечером мы будем обсуждать решение, которое затронет всех. Подумай, метек, что лучше: выкладывать горы серебра за изначально проигранную войну или пойти на небольшие уступки, которые никак не отразятся на нашем с тобой благосостоянии?

— И что же ты предлагаешь им уступить?

— Иберию. — Ганнон бросил в рот вымоченную в уксусе сардину и принялся тщательно жевать.

— Всю Иберию?

— Именно, — снисходительно улыбнулся Ганнон, ковыряя в зубах. — Если честно, тамошнее серебро и прочая добыча приносят прибыль прежде всего будущим виновникам войны.

— Римлянам?

— Баркидам, — с каменным лицом ответил Ганнон, — Разумеется, мы все получили свою долю, но весь продажный сброд дружно встал на сторону Гадзрубала, Ганнибала и высокочтимого члена Совета Бомилькара.

— Вспомни, великий Ганнон, — хитро подмигнул ему Антигон, — какие празднества ты устраивал на площади Собраний. Так почему же ты теперь упрекаешь Баркидов за то же самое?

— Я никого не упрекаю. Власть получит тот, кто может за нее заплатить. Но, возможно, нам всем придется заплатить очень дорого. Камни Сагунта еще обрушатся на наши головы.

— Говори лучше — Заканты. Это не римский город.

— Он был союзником Рима. А теперь слушай меня, метек. — Он облокотился на стол и начал обстоятельно загибать пальцы: — Во-первых, мы попытаемся убедить римлян оставить нам как можно больше земли и сохранить все торговые привилегии. Во-вторых, мы предложим им провести границу севернее Мастии. Напомню, что южнее ее находятся серебряные рудники, которые останутся у нас. Третье. К сожалению, нам придется возместить причиненный сагунтинцам ущерб и возвратить всю захваченную там военную добычу. Четвертое. Численность войск в Иберии уменьшается примерно на одну треть, чтобы Рим знал: ему оттуда ничто не угрожает. Пятое. Мы предложим римлянам подписать договор о дружбе и союзе на следующих условиях: наши армия и флот приходят к ним на помощь, а они навсегда отказываются от каких-либо притязаний на Ливию.

— Будешь еще загибать пальцы на второй руке, пун? — еле сдерживаясь, спросил Антигон и судорожно сжал рукоять бронзового ножа.

— Нет. — Ганнон откинулся на спинку сиденья и взял кубок с вином.

— А ведь твой дед и отец в свое время дали достойный ответ Марку Атилию Регулу, который вроде бы тоже потребовал оказывать римлянам помощь в войнах кораблями и воинами. Выходит, ты хочешь сделать город зависимым от Рима?

— Гордость, метек, — это одно. А возможность выжить да еще и обогатиться — это совсем другое, — досадливо Отмахнулся Ганнон.

— Согласен. Но, по-моему, ты по-прежнему неверно оцениваешь истинные намерения Рима. Даже если они примут твои предложения… Ливию нельзя защитить от их посягательств, ибо они всегда могут передумать. И заключить с Римом договор — все равно что пытаться чеканить монеты из ветра или сплести канат из песка.

— Хватит поэзии, метек.

— Ах, ну да, я забыл, что образные сравнения тебе не по вкусу. Но правда заключается вот в чем. Во-первых, нужно быть воистину глупцом и трусом, чтобы просить Рим оставить Карт-Хадашту его исконные владения, а именно Ливию. А во-вторых, неужели ты всерьез надеешься сохранить за нами серебряные рудники?

— А почему нет? — Ганнон нервно покрутил в пальцах кубок, его глаза смотрели цепко и настороженно.

— А потому, что предложенную тобой границу нельзя защитить. Это всего лишь произвольно проведенная по карте черта. В тех местах нет ни рек, ни гор, ни крепостей, — с готовностью объяснил Антигон. — И потом, знай, что иберы к югу от границы немедленно восстанут, а сильно уменьшенное войско не сможет с ними справиться. В итоге мы потеряем всю Иберию, и, если весть об этом дойдет до Нумидии, восстания могут вспыхнуть во всей западной части Ливии. Но может случиться и так, что римляне закрепятся на севере Иберии и уже через три года тамошние племена поймут, что под властью пунов им жилось гораздо свободнее. Тогда они поднимутся, и пламя этого пожара неизбежно перекинется на юг. Ты невольно втягиваешь нас в войну, Ганнон, хотя вроде бы на словах хочешь ее избежать.

— Вообще-то мы могли бы сами уйти из Иберии…

Внезапно Антигон понял, что вождь «стариков» колеблется и уже далеко не так уверен в себе. Грек просиял и радостно осушил кубок.

— Теперь я понимаю… Совет чуть ли не единодушно согласился принять заложников из Заканты. Баркиды роздали добычу народу. Ты знаешь, что на вечернем заседании неминуемо потерпишь поражение. Значит, ты хочешь, чтобы я заставил Баркидов согласиться на уступки римлянам?

— Никто другой этого не сможет, — пухлые губы Ганнона растянулись в ехидной улыбке, но в змеиных глазах застыл страх.

— Считаю наш разговор законченным, — как бы сочувствуя, улыбнулся Антигон. — Напоследок скажу лишь, что, если Карт-Хадашт падет, Риму будет принадлежать вся Ойкумена. Или ты всерьез полагаешь, что Македония сможет остановить натиск легионов? А Афины, Пергам — это, сам понимаешь, несерьезно.

— Но Риму нужно не так много.

— Ему нужно все! Карт-Хадашт — последняя преграда на его пути. Египет уже давно исполняет волю Сената. Сирия далеко, и потом, Селевкиды всегда могут укрыться в горах Бактрии. Значит, все побережье Внутреннего моря окажется в руках римлян. Ты этого хочешь, Ганнон?

— Хочу — не хочу, какая разница, — пун брюзгливо поморщился. — Это же лучше, чем гибель.

— Ждет ли нас она, не знаю, но рабства точно не избежать. Нет, Ганнон, я не буду убеждать Баркидов ползать на брюхе перед Фабием. В своих расчетах ты забыл о Ганнибале и его армии. Неужели ты думаешь, что он покорно воспримет весть о выполнении желаний римлян!

— Посмотрим.

Еще до начала заседания Большого Совета Антигон успел встретиться с Бостаром и вождем «молодых», бывшим суффетом Бомилькаром, и убедил их непременно предоставить слово Ганнону.

Всю вторую половину дня Антигон провел в банке. За это время к ним зашло всего несколько посетителей. Город словно поник под незримой тяжестью. Антигон неоднократно подходил к окну и всякий раз убеждался, что жизнь в гавани вот-вот замрет. Значительно меньше стало кораблей, стоящих возле мола. Купцы, приказчики, ремесленники, стражники в темных плащах, капитаны, матросы и негры-носильщики толпились, разделившись на несколько групп, у свайного причала. Все ждали исхода судьбоносного заседания Совета. Даже обычно ярко горевшие огни в установленных на столбах больших каменных чашах вроде бы потускнели и едва-едва могли прорезать голубоватую пасмурную мглу.