Рождественские повести - Чарльз Диккенс

Вон сутяги идут, мистер! - сказала вдруг Клеменси не слишком доброжелательным тоном.

- А! - воскликнул доктор и пошел к калитке навстречу гостям. Здравствуйте, здравствуйте! Грейс, долгая! Мэрьон! К нам пришли господа Сничи и Крегс, где же Элфред?

- Он, наверное, сейчас вернется, отец, - ответила Грейс. - Ему ведь надо готовиться к отъезду, и нынче утром у него было столько дела, что он встал и ушел на свете. Доброе утро, джентльмены.

- С добрым утром, леди! - произнес мистер Сничи, - говорю за себя и за Крегса. (Крегс поклонился.) Мисс, - тут Сничи повернулся к Мэрьон, - целую вашу руку. - Сничи поцеловал руку Мэрьон. - И желаю (желал он или не желал, неизвестно, ибо на первый взгляд он не казался человеком, способным на теплое чувство к другим людям), желаю вам еще сто раз счастливо встретить этот знаменательный день.

- Ха-ха-ха! Жизнь - это фарс! - задумчиво рассмеялся доктор, засунув руки в карманы. - Длинный фарс в сотню актов!

- Я уверен, однако, - проговорил мистер Спичи, прислонив небольшой синий мешок с юридическими документами к ножке стола, - что вы, доктор Джедлер, никоим образом не захотели бы сократить в этом длинном фарсе роль вот этой актрисы.

- Конечно нет! - согласился доктор. - Боже сохрани! Пусть живет и смеется над ним, пока может смеяться, а потом скажет вместе с одним остроумным французом: "Фарс доигран; опустите занавес".

- Остроумный француз, - сказал мистер Сничи, быстро заглядывая в свой синий мешок. - ошибался, доктор Джедлер, и ваша философия, право же, ошибочна от начала до конца, как я уже не раз объяснял вам. Говорить, что в жизни нет ничего серьезного! А что же такое суд, как, по-вашему?

- Шутовство! - ответил доктор.

- Вы когда-нибудь обращались в суд? - спросил мистер Сничи, отрывая глаза от синего мешка.

- Никогда, - ответил доктор.

- Ну, если это случится, - продолжал мистер Сничи, - вы, быть может, измените свое мнение.

Крегс, от имени которого всегда выступал Сничи и который сам, казалось, не ощущал себя как отдельную личность и не имел индивидуального существования, на этот раз высказался тоже. Мысль, выраженная в этом суждении, была единственной мыслью, которой он не разделял на равных началах со Сничи; зато ее разделяли кое-какие его единомышленники из числа умнейших людей на свете.

- Суд теперь слишком упростили, - изрек мистер Крегс.

- Как? Суд упростили? - усомнился доктор.

- Да, - ответил мистер Крегс, - все упрощается. Все теперь, по-моему, сделали слишком уж простым. Это порок нашего времени. Если жизнь - шутка (а я не собираюсь это отрицать), надо, чтобы эту шутку были очень трудно разыгрывать. Жизнь должна быть жестокой борьбой, сэр. Вот в чем суть. Но ее чрезмерно упрощают. Мы смазываем маслом ворота жизни. А надо, чтобы они были ржавые. Скоро они будут отворяться без скрипа. А надо, чтобы они скрежетали на своих петлях, сэр.

Изрекая все это, мистер Крегс как будто сам скрежетал на своих петлях, и это впечатление еще усиливалось его внешностью, ибо он был холодный, жесткий, сухой человек, настоящий кремень, - да и одет он был в серое с белым, а глаза у него чуть поблескивали, словно из них высекали искры. Все три царства природы - минеральное, животное и растительное, - казалось, нашли в этом братстве спорщиков своих представителей: ибо Сничи походил на сороку или ворона (только он был не такой прилизанный, как они), а у доктора лицо было сморщенное, как мороженое яблоко, с ямочками, точно выклеванными птицами, а на затылке у него торчала косичка, напоминавшая черенок.

Но вот энергичный красивый молодой человек в дорожном костюме, сопровождаемый носильщиком, тащившим несколько свертков и корзинок, веселый и бодрый - под стать этому ясному утру, - быстрыми шагами вошел в сад, и все трое собеседников, словно братья трех сестер Парок, или до неузнаваемости замаскированные Грации, или три вещих пророчицы на вересковой пустоши *, вместе подошли к нему и поздоровались с ним.

- Поздравляю с днем рождения, Элф! - весело проговорил доктор.

- Поздравляю и желаю еще сто раз счастливо встретить этот знаменательный день, мистер Хитфилд, - сказал Сничи с низким поклоном.

- Поздравляю! - глухо буркнул Крегс.

- Кажется, я попал под обстрел целой батареи! - воскликнул Элфред останавливаясь. - И... один, два, три... все трое не предвещают мне ничего хорошего в том великом море, что расстилается передо мною. Хорошо, что я не вас первых встретил сегодня утром, а то подумал бы, что это не к добру. Нет, первой была Грейс, милая ласковая Грейс, поэтому я не боюсь всех вас!..

- Позвольте, мистер, первой была я, - вмешалась Клеменси Ньюком. - Она гуляла здесь в саду, когда еще солнце не взошло, помните? А я была в доме.

- Это верно, Клеменси была первой, - согласился Элфред. - Значит, Клеменси защитит меня от вас.

- Ха-ха-ха! - говорю за себя и за Крегса, - сказал Сничи. - Вот так защита!

- Быть может, не такая плохая, как кажется, - проговорил Элфред, сердечно пожимая руку доктору, Сничи и Крегсу и оглядываясь кругом. - А где же... Господи боже мой!

Он рванулся вперед, отчего Джонатан Сничи и Томас Крегс на миг сблизились теснее, чем это было предусмотрено в их деловом договоре, подбежал к сестрам, и... Впрочем, мне незачем подробно рассказывать о том, как он поздоровался, сперва с Мэрьон, потом с Грейс; намекну лишь, что мистер Крегс, возможно, нашел бы его манеру здороваться "слишком упрощенной".

Быть может, желая переменить тему разговора, доктор Джедлер велел подавать завтрак, и все сели за стол. Грейс заняла место хозяйки, и предусмотрительно села так, что отделила сестру и Элфреда от всех остальных. Сничи и Крегс сидели в конце стола друг против друга, поставив синий мешок между собой для большей сохранности, а доктор занял свое обычное место против Грейс. Клеменси, как наэлектризованная, носилась вокруг стола, подавая кушанья, а меланхолический Бритен, стоя за другим, маленьким, столом, нарезал ростбиф и окорок.

- Мяса? - предложил Бритен, приближаясь к мистеру Сничи с большим ножом и вилкой в руках и бросая в гостя вопрос, как метательный снаряд.

- Непременно, - ответил юрист.

- А вы желаете? - спросил Бритен Крегса.

- Нежирного и хорошо прожаренного, - ответил сей джентльмен.

Выполнив эти приказания и положив доктору умеренную порцию (Бритен как будто знал, что молодежь и не думает о еде), он стал около владельцев юридической конторы настолько близко, насколько это позволяли приличия, и строгим взором наблюдал, как они расправлялись с мясом, причем он один лишь раз утратил суровое выражение лица. Это случилось, когда мистер Крегс, чьи зубы -были не в блестящем состоянии, чуть не подавился; тогда Бритен, внезапно оживившись, воскликнул: "Я думал уж, ему крышка!"

- Ну, Элфред, - сказал доктор, - давай поговорим о деле, пока мы завтракаем.

- Пока мы завтракаем, - сказали Сничи и Крегс, которые, видимо, не собирались прекращать это занятие.

Элфред не завтракал, а дел у него, должно быть, и без того хватало, но он почтительно ответил.

- Пожалуйста, сэр.

- Если и может быть что-нибудь серьезное, - начал доктор, - в таком...

- ...фарсе, как жизнь, сэр, - докончил Элфред.

- ...в таком фарсе, как жизнь, - подтвердил доктор, - так это, что мы сегодня накануне разлуки жениха в невесты празднуем их день рождения... ведь это день, связанный со многими воспоминаниями, приятными для нас четверых, и с памятью о долгой дружбе. Впрочем, это не относится к делу.

- Ах, нет, нет, доктор Джедлер! - возразил молодой человек. - Это относится к делу, прямо к нему относится, и нынче утром об этом говорит мое сердце, да и ваше также, я знаю, - только не мешайте ему. Сегодня я уезжаю из вашего дома; с нынешнего дня я перестаю быть вашим подопечным; наши давние дружеские отношения прерываются и уже не возобновятся в том же самом виде, зато нас свяжут иные отношения, - он взглянул на Мэрьон, сидевшую рядом с ним, - но они столь значительны, что я не решаюсь говорить о них сейчас. Ну, ну, доктор, - добавил он, повеселев и слегка посмеиваясь над доктором, - есть же хоть зернышко серьезности в этой огромной мусорной куче нелепостей! Давайте согласимся сегодня, что хоть одно-то есть.

- Сегодня! - вскричал доктор. - Что он только болтает! Ха-ха-ха! "Согласимся сегодня". Надо же выбрать из всех дней всего нелепого года именно этот день! Да ведь сегодня - годовщина великой битвы, разыгравшейся тут, на этом самом месте. Ведь здесь, где мы теперь сидим, где я видел сегодня утром, как плясали мои девочки, где только что для нас собирали яблоки, с этих вот деревьев, корни которых вросли не в почву, а в людей, здесь погибло столько жизней, что десятки лет спустя, уже на моей памяти, целое кладбище, полное костей, костной пыли и обломков разбитых черепов, было вырыто из земли вот тут, под нашими ногами. Однако из всех участников этой битвы не наберется и ста человек, знавших, за что они сражаются и почему, а из всех легкомысленных, но ликующих победителей - и сотни, знавших, почему они ликуют. Не наберется и полсотни человек, получивших пользу от победы или поражения. Не наберется и полдюжины, согласных между собой насчет причин этой битвы, или ее последствий, и, короче говоря, никто не составил себе о ней определенного мнения, кроме тех, кто оплакивал убитых. Ну, что же тут серьезного? - докончил со смехом доктор. - Сплошная чепуха!