Каторга - Влас Дорошевич

Нищенство, как профессия, мало дает на голодном Сахалине. Просить милостыню на языке каторги называется с т р е л я т ь. И это громкое слово, имеющее такое мирное значение, приведшее в первый раз и меня в смущение, сыграло большую роль в жизни каторжанина Мариана Пищатовского. Геркулес, добродушнейшее в мире существо, страшный только во время эпилептических припадков, - он подошел к начальнику, посетившему тюрьму, с самой добродушной фразой:

- А я вас подстрелить хочу...

- Убрать! В кандалы! - крикнул натурально отшатнувшийся в сторону начальник.

И Пищатовский несколько месяцев отсидел в кандалах, решительно не понимая, - за что. Полжизни прожившему в каторге, ему и невдомек, что ведь не весь же мир говорит на каторжном языке! С тех пор каждый раз, как перепуганный начальник посещал тюрьму, Пищатовского уводили и заковывали. Жалуясь мне на свои заключения, добряк особенно жаловался на это:

- В жизнь свою мухи не убил (он из дисциплинарных), а что терплю. Как самый отъявленный. И за что? - За то, что на чаек, на сахарок подстрелить хотел. Обрадовался: вот думаю, доброе начальство, - гривенничек даст. Вот те и обрадовался!

Для слова "просить", "идти по миру", у каторги есть и другое выражение, историческое, пришедшее из Сибири, - с т р е л я т ь с а в а т е й к и. "Саватейками" в Сибири называются очень вкусные сдобные лепешки, которые пекутся на сметане. Зажиточный сибирский крестьянин считает долгом совести, делом хорошим "для души", подать бродяге варнаку - "саватейку". Отсюда "стрелять саватейки" значит на каторжном языке также и идти бродяжить. Но - увы! - в сахалинской каторге это выражение стало уже совсем историческим. На голодном Сахалине не то, что "саватеек", хлеба-то нет. Сахалинский поселенец не сибирский крестьянин: у голодного не поешь. В Сибири крестьянин кормит бродягу, и за то бродяга ни за что ничего у крестьянина не тронет. А голодный сахалинский бродяга режет у поселенца на корм и корову и последнюю лошадь. За то и поселенцы охотятся за бродягами, ловят, а то и убивают.

- Здесь Сакалин, батюшка, всякому до себя! - говорят на этом острове, где человек человеку поневоле волк.

Перейдем теперь к выражениям, означающим наказание. Во всех в них звучит ирония. Эта ирония напоминает мне ту улыбку, кривую, довольно "плохую", похожую скорее на гримасу, с которой человек идет ложиться на "кобылу".

- Стало быть, так порядок того требует.

Каторга не любит слова "вешать". Она называет это з а с л у ж и т ь в е р е в к у. Это какая-то инстинктивная боязнь страшного слова доходит до того, что даже палач, рассказывая вам, как он повесил 13 человек, ухитряется как-то избежать неприятного слова, а если и произносит его, то словно давится и как будто конфузится. Точно так же каторга не любит слова "розги" и предпочитает ироническое название л о з ы. Плети каторга зовет м а н т а м и - слово, которое произносится всегда иронически. А вообще получить плети называется - п о л у ч и т ь н а г р а д н ы е. Причем получить их в высшем, определенном законом, размере называется заслужить п о л н я к. Для слова "карцер" у каторги есть два выражения - п ч е л ь н и к или с у ш и л к а, при чем употребительнее последнее: оно ироничнее.

- А где такой-то? Что я его третий день не вижу?

- Сушится!

Значит, сидит в темном карцере.

Чтобы увернуться от всех этих прелестей, начиная с мантов, продолжая лозами и кончая сушилкой, каторжанину нужно быть или уж особенно ф а р т о в ы м, или уметь ф е л ь д и т ь.

Этот совершил 20 преступлений и попался только на 21-м, а тот и на первом "вляпался", да так, что пришел на 20 лет. За тем числится десятка полтора человеческих жизней, а он пришел, как бродяга, на полтора года "за скрытие родословия": отбудет и опять уйдет, а другой, - каторга это знает, - ни за что сидит, и будет сидеть весь долгий срок. Тот на глазах у всех ушел и пробрался в Россию, а другой и версты от тюрьмы не отошел: поймали, дали "наградные" и посадили "с продолжением срока". Все заставляет каторгу верить в слепой случай. Только случай, - и ничего больше. Даже суд, по ее характерному взгляду, "это - карты". Вера в случай - вот истинная религия каторги, в судьбу, в фортуну. От слова "фортуна" и происходит слово ф а р т. Собственно, оно означает "счастье", но, Боже, что подчас на Сахалине называется "счастьем!" Соответственно этому и слова "фарт", "фартовый" имеют много значений.

- Он человек фартовый! - говорят про человека, когда хотят сказать, что это человек добрый, широкая натура, - человек, готовый помочь ближнему безо всякой даже выгоды для себя.

- Он ф а р т о в е ц! Он человек фартовый! - говорят с завистью и про человека, которому сходят с рук всякие гадости.

А когда поселенец говорит про сожительницу, или каторжанин про жену, добровольно за ним последовавшую: "она пошла на фарт", - мне не нужно объяснять вам значения этого выражения.

Слово ф е л ь д и т ь означает "обманывать". Но в то время, как каторжанину "пришивают бороду", - начальство только б е р у т н а ф е л ь д у. Ф е л ь д а означает обман, хитрость, лукавство именно перед начальством. Говорят, что слово "фельда" специально сахалинское и появилось на свет в то время, когда смотрителем Воеводской тюрьмы был некто Фельдман, о котором я уже упоминал. Тогда только хитрость, только лукавство могло спасти каторжанина от мант и лоз: Фельдман не признавал непоротых арестантов. Арестанты и фельдили перед Фельдманом, как Фельдман, кормивший тюрьму сырым хлебом и экономивший на "припеке", фельдил перед начальством. Историческое объяснение, не лишенное интереса.

Низкопоклонство и наушничество - два самых испытанных приема "фельды". Для них у каторги есть два выражения: б и т ь х в о с т о м и у д а р и т ь п л е с о м. В сущности, "он бьет хвостом" или "он ударяет плесом" значит, что арестант ловко уклоняется от наиболее трудных работ. Но так как для этого есть на каторге только два средства: подольщаться и наушничать, то каторга и говорит про людей, лебезящих перед начальством:

- Ишь, словно рыба на песке: так и бьет плесом, - не трожь, мол.

Выражение "бить хвостом" показывает вам, как каторга смотрит на доносчика. Она зовет его л я г а ш е м или с у ч к о й. Он перед начальством "бьет хвостом". Она и обращается с ним, как с собакой. Накляузничать на каторжном языке называется л я г н у т ь или с в е з т и т а ч к у. А обвинить перед начальством человека так, чтоб он уж и не выкарабкался, называется - его совсем уж з а с ы п а т ь.

За это каторга знает одно наказание, которое она с каторжным юмором называет: н а л и т ь к а к б о г а т о м у, т. е. сильно избить, бить "пока влезет", и, чтоб человек не видел, кто его бьет, н а к р ы т ь т е м н у ю, т. е. закутать ему голову халатом.

- Двойная польза, - объясняют каторжане, - и головы во зле не прошибут, - жив останется, и уж "нальют как богатому": орать не будет.

Как и все измученные, исстрадавшиеся, озлобленные, с издерганными нервами люди, каторжане любят злить и мучить других. Беда, если каторга, умеющая тонко подмечать у людей слабости, заметит, что человек с к и п и д а р н ы й, т. е. его можно легко рассердить. Тогда з а с к и п и д а р и т ь такого человека, из него о г н я д о б ы т ь - первое удовольствие для каторги. Есть изумительные мастера по этой части. И я только диву давался, как они тонко знают свое начальство. Если бы начальство хоть в сотую часть так знало их! Скажет слово, кажется, самое невинное, а глядишь, господин смотритель уже "заскипидарился".

- Я только, чтобы по закону...

Господин смотритель краснеет:

- А вот я тебе покажу закон! Лишенный всех прав, а туда же рассуждать лезет и учить. Законник он! Ты бы, мерзавец, лучше об законе думал, когда грабить шел.

- Да мне что ж! Я только, чтобы, как по инструкциям...

Смотритель даже подпрыгивает на месте. Если бы тут не было "писателя".

- Я тебе выпишу инструкции! Ты учить, учить меня?!

- Зачем учить! Мне только, чтобы, что по табели полагается, выдавали.

- По табели? По табели??!

Смотритель весь побагровел.

- Да вы успокойтесь, - говорю я ему, - ну, чего вам волноваться! Стоит ли?

- Нет, какова каналья! Как сыплет: по закону, по инструкции, по табели!..

А каторга, глядя на эту сцену, - вижу, - давится со смеху. Смотрителя в п у з ы р е к з а г н а л и, - на языке каторги так называется довести человека до неистовства, когда он уже "землю роет".

- Ну, зачем ты? - спрашиваю потом каторжанина.

- А он этих самых слов очинно не любит. Ему что хошь говори, ничего. А вот "табели" он особенно не уважает!

- Да ведь выпороть за это может.

- И очень просто!

- Ну, зачем же ты, чудак-человек?

- Эх, ваше высокоблагородие, не понять вам нас. Посидели бы как мы, не стали бы спрашивать "зачем?". Зло возьмет. Сорвать хочется.

"Заскипидарить", "огня добыть", "в пузырек загнать", - все это выражения применительно к начальству. Это каторга уважает. Задеть, оскорбить ни за что ни про что своего брата, это каторга презирает и называет у к у с и т ь. Она смотрит на человека, делающего это, как на шальную собаку, которая кусает людей ни за что ни про что. Она презирает это и вечно этим занимается.