Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы - Георгий Андреевский

Туркмены пели:

К свободной, счастливой и радостной жизниШирокую Ленин дорогу нашел,И Сталин, наш вождь, сын великой отчизны,Народ от победы к победе повел.

Для тех, кто хочет знать, как это звучит по-туркменски, привожу перевод в русской транскрипции:

Ачын Ленин азатлагын тин елынБизи багта, шат дурмуша гетирдиХалкын оглы, халк сердары СталинУстунликден устунлиге стирди.

Эстонцы упирались, они не хотели в своем гимне славить великого вождя. «В гимне буржуазной Эстонии, – говорили они, – руководители государства не упоминались». Но этот довод не помог, и им пришлось сначала запеть: «Знамя ленинско-сталинское, развевайся перед нами…», а потом даже: «Великий Сталин ведет тебя (в смысле Эстонию) вперед».

Латыши эстонцев перещеголяли. В их гимне были такие слова: «Со Сталиным в сердце мы пойдем всегда вперед… Лишь в союзе с народом Великой Руси мы стали силой, что врагов сокрушает».

Победа, конечно, принесла свои плоды. Литва, Латвия и Эстония вновь стали советскими, Восточная Пруссия – Калининградской областью, страны от Польши до Болгарии и Восточная Германия тоже стали «нашими». Гражданам России было за что славить Сталина.

Да и простым людям было чем гордиться. На всю оставшуюся жизнь сохранились у них воспоминания о преодолении самих себя, о трудно прожитых годах, о тяжелом, а то и непосильном, труде, об опасностях, надеждах и потерях.

Ну а кто-то из этой гордости выдувал мыльные пузыри.

Отдав должное критике буржуазной архитектуры, архитектор Мордвинов, например, на пленуме Союза архитекторов СССР заявил: «… Среди всего этого строительного хлама (он, по всей вероятности, имел в виду достижения западных архитекторов) русская старая изба является Парфеноном». Сказано патриотично, но неосмотрительно. Всякое непомерное восхищение ставит предмет такого восхищения в смешное положение, а это хуже любой критики.

Выступавшая на совещании работников торговли в 1947 году работник Горторга Гольдман обратила внимание присутствовавших на существующую в нашей торговле тенденцию преклонения перед всем иностранным. «Сорта чая, – возмущалась она, – китайские, сорта яблок – французские, а кассовые аппараты, как правило, „Националь“„. Кассовые аппараты „Националь“ постепенно исчезли из наших магазинов. Дольше всего они задержались в «Елисеевском“, на улице Горького (Тверской), который украшали своим видом и каким-то особенным звуком, напоминающим звон.

Пройдет еще немного времени, и в стране начнутся переименования. В кондитерских магазинах исчезнут «наполеоны», «безе», «эклеры» и появятся слоеные, воздушные пирожные, трубочки с кремом и пр. «Французские» булки станут называться «городскими», а конфеты «Американский орех» – «Южным орехом». Кто-то даже предложит переименовать вольтметр в «напряжеметр».

Вообще страсть к экспериментам и нововведениям в нас иногда пробуждается необычайная. Так случилось и после войны. В 1947 году Иосиф Виссарионович Сталин дал указание колхозникам Подмосковья выращивать арбузы и дыни. Газеты запестрели заголовками типа: «Арбузы и дыни на полях Подмосковья», советами старых бахчеводов, рапортами тружеников сельского хозяйства и их фотоснимками на фоне астраханских арбузов и чарджоуских дынь. В соответствии с мудрыми указаниями вождя бахчи появились даже на Грайвороновских полях аэрации в Текстильщиках. Местные мальчишки уже готовили на них набеги, но скудная подмосковная земля и в меру теплое солнце не позволили осуществиться столь заманчивым и смелым мечтам. Арбузы в Москву продолжали завозить из Астрахани, а дыни – из Средней Азии. В 1949 году о подмосковных бахчах просто забыли, зато весной на улице Горького (Тверской), от Пушкинской площади до Белорусского вокзала и по левой стороне от здания Моссовета до Центрального телеграфа, высадили многолетние липы. Москва вообще в послевоенные годы во время цветения лип источала медовый аромат. Особенно сильно он ощущался на бульварах, где над головами гуляющих нависали пышные кроны лип. В скверах после войны снова стали высаживать цветы. Охранять их поставили специальных комендантов, которых набирали за небольшую плату из пенсионеров. 19 апреля 1948 года в парке Горького открылась бильярдная на пятнадцать столов, в которой с одиннадцати утра до двенадцати ночи москвичи «катали шары», а в мае того же года, после капитального ремонта, заработал кинотеатр «Форум». На его экране всеми красками радуги засветился фильм «Сказание о земле Сибирской». Еще летом 1947 года по Измайловскому пруду стал ходить пароходик «Пионер» с каютой на тридцать человек, а в 1948 году в доме 28 по Арбату открылась лечебница «Медпиявка», в доме 35 – кафе «Мороженое». В стране заговорили о грядущем изобилии товаров и продуктов. В кондитерском магазине в Столешниковом переулке в продаже появился торт «Рог изобилия». Рог был шоколадный и из него на поверхность торта, как звуки из граммофонной трубы, текли струи разноцветного крема. Жизнь в стране действительно становилась лучше. А главное – Москва строилась и строилась капитально. Правда, не так быстро, как бы хотелось, так что жилищный кризис стал головной болью не только начальника жилищного управления Мосгорисполкома товарища Проферансова, но и всего правительства, причем на многие годы.

В 1948 году, когда в Моссовете обсуждался вопрос о жилищном строительстве, депутат Челикин призвал внедрять в строительство «поточно-скоростной метод», а лауреат сталинской премии и автор проекта дома с часами на площади Маяковского Чечулин сказал: «Мы должны застраивать центральные магистрали столицы величественными многоэтажными домами. Эти здания строятся по индивидуальным проектам».

В феврале 1949 года было принято решение о разработке нового плана реконструкции Москвы на предстоящие двадцать – двадцать пять лет. Война изменила взгляды руководителей страны на будущую Москву. От строительства Дворца Советов, во всяком случае на данном этапе, они отказались, но от желания видеть свой город красивым и солидным отказываться никто не собирался.

Дома строились с мусоропроводами, лифтами, раздельными санузлами, чуланами и прочими удобствами. Дома попроще возводили себе некоторые предприятия. Директор ЗИСа (завода имени Сталина) Лихачев из рабочих формировал бригады строителей и строил дома. Совершенствовалась и строительная техника. В 1948 году в Москве впервые был построен дом без возведения лесов. Его построили с помощью башенных кранов. Это дом 28 по Садово-Кудринской улице. Еще до заселения жильцов в нем были установлены телефоны.

Началось в Москве и возведение высотных зданий. К пятидесятому году планировалось завершить постройку Ново-Кировского проспекта, а также окружить новыми высокими домами Пушкинскую и Смоленскую площади, площади Белорусского и Рижского (тогда Ржевского) вокзалов.

Не все эти планы осуществились. И это даже хорошо. Не был, в частности, построен 32-этажный дом в Зарядье. (На его месте возвели потом гостиницу «Россия».) А то ведь высота этого дома вместе со шпилем должна была достичь двухсот восьмидесяти метров, это в четыре раза выше Спасской башни! Можно себе представить, как бы унижала своим видом эта громадина Кремль! Зато было сделано много другого, действительно нужного. В конце сороковых годов в Москве, на Петровке, возводилось новое здание Управления московской милиции, в 1952 году было закончено строительство Кольцевой линии метро, больше стало трамвайных линий. В начале пятидесятых годов трамвайные рельсы достигли Черемушек, Химок и других отдаленных районов города, а электрички стали ходить из Москвы в Апрелевку, Новый Иерусалим, Голицыно и Крюково.

Летом, по воскресеньям, москвичи брали с боем поезда, отправлявшиеся к местам купаний. На станцию «Левобережная» по Октябрьской железной дороге они ехали не только в вагонах, но и на их крышах. На копоть и искры из паровозных труб никто не обращал внимания. Бывало, что некоторых из зазевавшихся сбивало во время прохождения составов под мостами и тоннелями, но и это никого не останавливало – так велика была в людях тяга к простым и доступным радостям: воде, воздуху и солнцу. Казалось, что сюда, к каналу «Москва-Волга», съезжалась вся Москва. На берегу не оставалось ни одного свободного места, все было забито людьми. В воде тоже становилось тесно. Парни прыгали в воду с бакена, с маленькой деревянной пристани, с плотов и речных трамваев. По рекам тогда еще ходили колесные пароходы. Колеса у них ставили по бортам. Они шлепали по воде своими лопастями, а из труб валил густой черный дым. Стараясь разогнать купающихся, пароходы страстно гудели. Особенно сильный рев был у парохода, который назывался «Гражданка». Ходили по каналу и винтовые теплоходы, белые красавцы: «Иосиф Сталин», «Вячеслав Молотов», «Клим Ворошилов». Но москвичам всего было мало, они требовали, чтобы речные трамвайчики, как до войны, ходили в Коломенское и Крылатское.