Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

В следующем году концепцию Блума потеснил другой академический блокбастер – книга Пола Кеннеди «Взлет и падение великих держав», – в котором американцам было сказано, что хорошие новости для них закончились. Кеннеди был историком экономики и военного дела, он не интересовался Платоном или Ницше, которые ни разу не упоминаются в его работе (там есть Токвиль, но только в роли того, кто предсказал, что однажды главным врагом Америки будет Россия)[66]. По Кеннеди, главное совсем не в том, что США являются демократической страной; ключевой факт в том, что они создали империю, а потому вынуждены страдать от имперского перенапряжения. Великие державы приходят в упадок потому, что экономические и технологические достижения, которые позволили им занять господствующие позиции, не способствуют выполнению военных обязательств, необходимых для того, чтобы остаться на достигнутом уровне. И США в этом плане ничем не отличались. Их дни в роли правителей мира сочтены. Они не смогут долго сдерживать своих соперников (ЕС, СССР, Японию, Китай). Сколько осталось времени? Кеннеди не хотел давать точного ответа, не в последнюю очередь потому, что хорошо понимал: у советской империи проблем еще больше, чем у американской. Ни та, ни другая еще не подошли к концу. Несмотря на экономические трудности, испытываемые СССР, Кеннеди твердо стоит на своем: «Это не значит, что СССР скоро рухнет» [Kennedy, 1987, р. 513]. По его прогнозам, соперничество сверхдержав должно было продлиться еще примерно 20 лет. Но потом все ставки будут биты.

О книге Кеннеди много говорили по ходу президентских выборов 1988 г. Джордж Г.У. Буш был вынужден отстаивать глобальные претензии Америки, защищая их от критики своего демократического соперника, Майкла Дукакиса, который исходил из более мрачных предсказаний. Такие предсказания помогают продавать книги, но выборы выигрываются на оптимизме. К моменту, когда Буш отслужил на своем посту около года, аргументация Кеннеди стала казаться безнадежно устаревшей. «Холодная война» была завершена, а поскольку никаких вменяемых соперников у США не было, Америка и ее политическая система получили, похоже, абсолютное преимущество. Но если 1989 год показал, что Кеннеди ошибался, кто же тогда оказался прав? Тот факт, что целое десятилетие до распада советской империи преобладали пессимисты, означал, что истинных пророков следует искать в более далеком прошлом. Намного более далеком. А потому людьми, как стало принято думать, прозревшими будущее, были признаны старики, которые долгие годы вели свою борьбу в одиночестве. В 1989 г. на Западе пророками и героями революционного поворота стали Кеннан и Хайек.

Кеннана в 1989 г. нахваливали как самого мудрого из мудрых человека, который сумел все это предвидеть. В апреле он предстал перед сенатским Комитетом по иностранным делам, и каждый из тех, кто к нему обращался, не преминул отметить, насколько он польщен оказаться с ним в одном помещении. Кеннану, тщеславному человеку, которого недооценивали целых 40 лет, эти похвалы были по душе. Тем не менее единственный вопрос, на который он ответил с некоторым интеллектуальным удовлетворением, – это вопрос о том, можно ли считать победу в «холодной войне» плохими новостями для Америки. Разве стране не нужен был вызов, чтобы она сохраняла свои добродетели? Да, это так, – согласился Кеннан.

Дело в том, что Кеннан был не слишком доволен исполнением своего предсказания о распаде советской власти. Войну, получалось, выиграли люди, которые не понимали, что делают. Они не выучили свой урок, и теперь он боялся, что они его никогда не выучат. «В этом я не вижу ничего обнадеживающего», – написал он летом, вскоре после того, как за вклад в борьбу его наградили Президентской медалью Свободы (цит. по: [Gaddis, 2011, р. 673]). Когда в ноябре была разрушена Берлинская стена, он не отказался от своего мнения. Все это происходило слишком быстро, слишком импульсивно, несдержанно. Во времена драматических перемен ключевым словом должно быть «осторожность». Никто не должен слишком увлекаться. Никто не должен верить, что оказался прав.

Особенно Кеннану хотелось, чтобы политические лидеры Америки не думали, что их курс, который они приняли во время «холодной войны», оказался правильным. Хуже всех были сторонники Рейгана. Кеннан был в отчаянии от президентства Рейгана, которого он считал предвзятым глупцом. Он не отказался от этой позиции, несмотря на то, что на втором сроке Рейган попытался сделать многое из того, чего больше всего хотел и Кеннан, включая значительное сокращение ядерных арсеналов. Проблема Рейгана заключалась в том, что любые взвешенные действия сопровождались стремлением трактовать весь мир в манихейских категориях, что было слишком типично для бездумного демократического мнения. С точки зрения Кеннана, Рейган представлял собой худшие стороны демократии: безответственно потакая толпе, он в итоге сделал кое-что хорошее, но не по тем причинам, которые должны были быть, а это можно считать столь же опасным, как если бы он и вовсе ничего не сделал. События 1989 г. не слишком убедили Кеннана в том, что мир стал безопаснее: в нем все еще имелось слишком много ядерного оружия. Но благодаря этим событиям мир определенно стал глупее, поскольку утвердилась упрощенная байка о демократическом триумфе. Отличным примером этой глупости стало неуместное рвение в деле объединения Германии. Кеннан думал, что спешка, с которой люди пытались заполучить победные трофеи, была гротескной и абсурдной.

В 1974 г. Кеннан доказывал, что Советы попались в ловушку неумения признавать собственные ошибки, поскольку они подписались под детерминистской теоретической системой, утверждавшей, что они всегда правы. Теперь же он боялся, что в ту же самую ловушку попался и Запад. Его личная неудача в 1989 г. состояла в том, что никто не хотел выслушивать от него такие вещи. Человек, которого хвалили, был Кеннаном 1947 г., который в одно оптимистичное мгновение своей жизни изложил свое видение далекого будущего, но не Кеннан, который следующие 40 лет провел, пытаясь внести поправки в сказанное им ранее. С его собственной точки зрения, долгая борьба в одиночестве, необходимая, чтобы ткнуть американскую демократию носом в ее собственные ограничения, продолжалась. Кеннану в 1989 г. было 85 лет, но он нисколько не утратил своих способностей, а потому его недовольство кажется особенно красноречивым. К нему относились как к старику, который некогда опередил свое время. За несколько лет до этого один комментатор из «New York Times» написал, что мир обращался теперь к Кеннану не за конкретными советами, а за «проблесками необычной и даже мистической пророческой силы» (цит. по: [Gaddis, 2011, р. 673]). Он не был пророком, которого не услышали в собственной стране; его ценили как пророка, тогда как