Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

Как и в 1918 г., возникло сильное искушение побороть смущение, переписывая историю по мере ее развертывания. У победы много отцов. 10 ноября, на утро после того, как Берлинская стена была разрушена, Вилли Брандт прибыл в город и заявил ликующей толпе, что она наконец взяла судьбу в свои руки. «Это прекрасный день, – сказал он, – которым завершилось долгое путешествие». Однако всего лишь пятью годами ранее Брандт согласился с тем, что разделение Германии, причиной которого была «холодная война», уже нельзя считать временным и что объединение нескоро станет пунктом политической повестки. События 1989 г. подтвердили правоту многих. Но это не значит, что они знали, что случится именно то, что случилось.

Некоторым казалось, что говорить о собственной правоте еще рано. С дезориентацией, возникшей из-за победы, можно было справиться, отрицая, что демократия действительно одержала победу. Кеннан был одним из тех, кто выступил против трактовки событий 1989 г. как доказательства правоты западной демократии. Он стоял на том, что поражение одной стороны нельзя принимать за победу другой. Тот факт, что Советы проиграли «холодную войну», не означает, что демократии ее выиграли.

Этот образ мысли в 1989 г. был довольно распространен. Многие комментаторы предупреждали о том, что не надо торопиться с выводами, произвольно толкуя текущие события и находя подтверждения своим словам там, где таких подтверждений нет. Некоторые боялись, что 1989 год может стать ловушкой для демократии, поскольку она выучит неправильные уроки. Демократии могут стать более безрассудными, а не менее, поскольку они перестанут думать, что им надо о чем-то беспокоиться. Ошибки своих соперников они примут за подтверждение собственных достоинств. А потому станут жертвой старого демократического заблуждения – уступят своим порокам и назовут их добродетелью.

Конечно, не могли не появиться и те, кто увидели в 1989 г. не что иное, как подтверждение своей правоты. «Холодная война» была долгой, запутанной, компромиссной и компрометирующей борьбой, но благодаря окончательному исходу все снова стало просто. Демократия победила. Победа была не только настоящей, но еще и полной. Наиболее известную формулировку мысли о том, что из затянувшихся сражений XX столетия демократия вышла очевидным победителем, дал Фрэнсис Фукуяма в своей статье «Конец истории», опубликованной в 1989 г. Основной тезис Фукуямы играл на руку триумфалистам. Однако сам он таковым не был. Тон его статьи был скорее предостерегающим, чем восторженным. Как и Токвиль, он боялся, что демократия не сможет понять природу своего успеха. То, что Фукуяма заработал репутацию публичного интеллектуала, ставшего лицом безудержного демократического оптимизма 1989 г., не вполне обосновано. Его выкладки не слишком помогали понять события, происходившие в этом году одно за другим. Однако он, сам того не желая, позволил предугадать некоторые из проблем, поджидавших в будущем.

Любому человеку, которому довелось пережить 1989 г., понять этот год было трудно. Было ясно, что происходит нечто судьбоносное. Но сложно было выяснить, какой из этого извлекать урок. Демократии доказали свою долгосрочную устойчивость. Но намного менее очевидным было то, как они это сделали и что это значит для будущего. Знание о собственных скрытых силах, которое было дано демократическим режимам, не привело к их большему самопознанию или самоконтролю. Из мук XX в. демократия выходила победительницей. Но она не сильно поумнела на своем опыте.

Пророки

Кто же все-таки сумел понять, что случится? Перебирая многочисленные прогнозы, сделанные в 1980-е годы, трудно найти хоть кого-нибудь, кто действительно предсказал бы произошедшее. Это не значит, что люди не понимали, что вокруг них происходило. Практически всем было ясно, как внутри системы, так и за ее пределами, что у Советского Союза большие проблемы, причем задолго до того, как он развалился. В 1980-е годы западные интеллектуалы, когда приезжали из России, уже не рассказывали о том, что увидели будущее. Те, кто на самом деле там побывали, обычно возвращались с чувством смутной подавленности – Россия представлялась им мрачным местом, куда вообще не стоит ездить: слишком все неустроенно, неудобно и опасно.

Но на Западе лишь немногие ощущали уверенность в грядущем роспуске советской власти. В 1980-е годы в западных демократических странах оказались крайне востребованы книги, предсказывавшие провал, а не победу. Отчасти это объясняется тем, что демократические режимы всегда ждут подобных книг: продать рассказы о гибели проще. Но также в этом отражалось общее ощущение того, что настоящий кризис еще впереди. В 1984 г. французский интеллектуал Жан-Франсуа Ревель опубликовал книгу под названием «Как умирают демократии», к которой очень серьезно отнеслись по обе стороны Атлантики (позже Пегги Нунан включила ее в список книг, которые в Белом доме времен Рейгана прочли буквально все). Ревель доказывал, что, хотя Советский Союз бьется в предсмертной агонии, не исключено, что за собой в могилу он утянет и западную демократию. Он писал: «Вполне возможно, что в конечном счете демократия окажется лишь исторической случайностью, кратким промежутком, который заканчивается у нас на глазах» [Revel, 1984, р. 3]. Когда наступал решающий момент, демократиям не хватало духа для вступления в последнюю схватку: обычно они топтались на месте, шли на уступки врагам и потакали своим избирателям. Советы были лучше к этому подготовлены. Почти все сказанное Ревелем не было новым: его основной тезис о демократических слабостях представлял собой сборную солянку хорошо известных идей, взятых из общепринятых источников (Платона, Токвиля, Ницше). Но он нашел преданных читателей, поскольку этот аргумент легко отстаивать как в хорошие времена, так и в плохие. Казалось, что Запад наконец-то вот-вот выиграет «холодную войну». «Ага», – сказал Ревель, – именно поэтому нам и нужно призадуматься. Для демократии хорошие новости – это всегда замаскированные плохие новости.

В США к концу 1980-х годов внимание общественности было приковано к двум другим книгам, в которых рассказывалось, почему все намного хуже, чем кажется. В 1987 г. все поголовно читали «Закат американского разума» Алана Блума, ставший невероятным бестселлером, в котором объяснялось, почему из-за распущенности и постмодернизма американские университеты превращались в безнравственные дворцы удовольствий. Блум был историком идей, одним из учеников которого являлся Фукуяма. Он утверждал, что постепенно распространяющийся релятивизм съедает демократию заживо. Как и Ревель, Блум в доказательстве своей основной мысли опирался на обычные источники (Платона, Токвиля и Ницше), хотя у него был проведен новый кастинг злодеев (Мик Джаггер изображался большей угрозой для западной демократии, чем Карл Маркс). Книга эта, если прочесть ее сегодня, покажется не слишком уравновешенной. Но тогда ей удалось зацепить страстное стремление к философской достоверности