«Метаморфозы» и другие сочинения - Луций Апулей

При таких речах вдруг пришло мне в голову прыгнуть как сумасшедшему, чтобы меня приняли за отчаянно дикого и торг не состоялся. Но замысел мой предупредил покупатель, который поспешил уплатить семнадцать денариев, которые с удовольствием взял желавший отделаться от меня хозяин, и сейчас же, привязав меня на пеньковую спартанскую веревку, передал Филебу, каким именем обозначался новый мой владелец.

26. Тот, получив нового слугу, повел меня к своему дому и, едва ступил на порог, закричал: — Девушки, вот я вам с рынка хорошенького раба привел! — А девушки эти оказались толпой развратников, которые сейчас возликовали нестройным хором ломающихся, хриплых, писклявых голосов, думая, что для их услуг припасен действительно какой-нибудь невольник; но, увидя, что не дева подменена ланью,293 а мужчина — ослом, они сморщили носы и стали по-всякому издеваться над своим наставником, говоря, что не раба он купил, а мужа себе. — Смотри только, — твердили, — не забери одному себе такое сокровище, дай и нам, твоим голубкам, кое-чем попользоваться.

Щебеча между собою таким образом, они привязали меня к яслям неподалеку от себя. Находился там некий юноша, достаточно плотного телосложения, искуснейший в игре на флейте, купленный ими в складчину на малые сбережения из общей кассы, который, когда они носили по окрестностям статую богини, ходил вместе с ними, играя на трубе, а дома без разбора служил общим любовником. Когда он увидел меня в доме, охотно засыпал мне обильного корма и весело проговорил: — Наконец-то явился заместитель в несчастных моих трудах! Только живи подольше и угоди хозяевам, чтобы отдохнули уже уставшие мои бедра. — Услышав такие слова, я призадумался об ожидающих меня новых невзгодах.

27. На следующий день, надев пестрые рубашки и безобразно размалевав лица бурой краской, искусно подведя глаза, выступили они, украсившись повязками, шафранными платьями, шелковыми и из тонкого полотна; у некоторых были белые туники с нашитыми развевающимися языками из пурпурной материи, поддерживаемые поясами, ноги обуты в желтые туфли; а изображение богини, закутанное в шелковый покров, водрузили они на меня; сами же, обнажив руки до плеч, несли огромные мечи и секиры и прыгали, испуская крики, возбуждаемые звуком трубы, в бешеном священном танце. Прошли они немало хижин, наконец достигли дома зажиточного жителя; как только они вступили в него, сейчас же воздух огласился нестройными воплями, и они в исступлении принялись носиться, закинув голову, сладострастно поворачивая шею, так что свисающие волосы развевались колесом, некоторые на бегу кусали свои плечи и, наконец, двусторонними ножами, которые у них были при себе, сами себя начали полосовать. Один из них особенно старался: из глубины груди вырывалось у него прерывистое дыхание, и он изображал дикое исступление, словно на него снизошел дух божий, как будто божеское присутствие, вместо того чтобы усовершенствовать человека, делает его более слабым и больным.

28. Но смотри, какого вознаграждения заслужил он от небесного провидения! Притворным образом начал он громогласным вещанием уничижать самого себя и обвинять в том, будто он в чем-то проступился против священных законов религии и что он должен от собственных рук получить справедливое за это возмездие. Наконец, схватывает бич, который у этих полумужчин совершенно особого вида, сплетенный из полосок овечьей волны с длинной бахромой и многими затвердениями на концах, и принялся наносить себе узелками этими удары, защищенный от боли необычайным присутствием духа. Можно было видеть, как от разрезов меча и от ударов бича земля закраснела нечистой кровью этих скопцов. Обстоятельство это возбудило во мне немалую тревогу; при виде такого количества крови, вытекшей из ран, подумал я: а вдруг случится так, что желудок странствующей богини пожелает ослиной крови, как некоторые люди бывают охочи до ослиного молока. Наконец, не то утомясь, не то удовлетворясь бичеванием, прекратили они кровопролитие и стали собирать в широкие подолы от многих пожертвователей медные деньги, даже и серебряные; кроме того, дали им бочку вина, молока, сыра, немного пшеницы, а некоторые подали и ячменя для носителя богини; все это они с жадностью забрали и, запихав в специально для подобной милостыни приготовленные мешки, взвалили мне на спину, так что я, обремененный тяжестью двойной поклажи, двигался одновременно как храм и как кладовая.

29. Таким образом, переходя с места на место, они обирали все окрестности. Придя наконец на какую-то ферму, на радостях от хорошей поживы решили устроить они веселое пиршество. Посредством ложного предсказания вытянули они у какого-то крестьянина самого жирного барана, чтобы удовлетворить этой жертвой алчущую Сирийскую богиню, и, приготовив все как следует к ужину, пошли в баню; помывшись там, они привели с собою как сотрапезника здоровенного мужика, превосходно наделенного силой бедер и паха; не поспели они закусить кое-какими овощами, как, не выходя из-за стола, грязные эти скоты, почувствовав бесстыдные позывы к крайним выражениям беззаконной похоти, окружили толпой парня, раздели, повалили навзничь и принялись осквернять гнусными своими губами. Не могли глаза мои выносить долго такого беззакония, и я постарался воскликнуть: — На помощь, граждане! — но никаких букв и слогов у меня не вышло, кроме ясного, громкого, поистине ослиного «О». Раздалось же оно совершенно не ко времени. Потому что из соседнего села прошлой ночью украли осленка, и несколько парней отправилось его отыскивать, с необыкновенной тщательностью осматривая все закутки; услышав мой рев в закрытом помещении и полагая, что в доме скрыто похищенное у них животное, чтобы наложить перед всеми руку на свою собственность, неожиданно всей гурьбой вваливаются они и застают представшую их очам гнусную пакость; они сзывают соседей и всем рассказывают про позорнейшее зрелище, подняв на смех чистейшее целомудрие священнослужителей.

30. Удрученные таким позором, молва о котором, быстро распространившись, сделала их для всех, по заслугам, ненавистными и отвратительными, они около полуночи, забрав свои пожитки, потихоньку покинули ферму; сделав добрую часть дороги до появления утренней звезды и к полному дню достигши безлюдной равнины, они долго совещались между собой, затем, решив предать меня смерти, сняли с меня изображение богини и положили ее на землю, освободили меня от всякой сбруи, привязали к какому-то дубу и своим бичом с бараньими костяшками начали меня хлестать чуть не до полусмерти; был один среди них, который все грозился своей секирой подрезать мне поджилки за то, что я якобы нагло попрал его стыдливость, но остальные, принимая во внимание не столько мое спасение, сколько положение лежащей на земле статуи, сочли за лучшее оставить меня в живых. Итак, снова нагрузив меня и угрожая блестящими мечами, доезжают они до какого-то довольно значительного города. Одно из первых лиц города, вообще человек набожный, но особенно чтивший нашу богиню, заслышав бряцание кимвалов и тимпанов и звуки разнеженных фригийских мелодий, выбежал навстречу богине и, предложив ей гостеприимство, обещанное им по обету, нас всех ввел в ограждение просторного своего дома, божество же старался умилостивить высшим почитанием и обильными жертвами.

31. Здесь, как помню, жизнь моя подверглась одной из самых крайних опасностей. Некий фермер послал в подарок хозяину часть своей охотничьей добычи, огромный и жирный олений окорок; повесить его имели оплошность за кухонными дверями недостаточно высоко, так что какая-то собака, тоже своего рода охотник, тайком стащила его и, радуясь добыче, поскорей убежала, покуда никто ее не увидел. Обнаружив пропажу и коря себя за небрежность, повар долгое время проливал бесполезные слезы, потом, удрученный тем, что хозяин того гляди потребует обеда, боясь свыше меры, он попрощался с малолетним сыном своим и, взяв веревку, собирался повеситься. Несчастный случай с мужем не ускользнул от его верной жены, она обеими руками развязала роковую петлю и говорит: — Неужели ты так перетрусил от этого несчастья, что совсем лишился разума и не видишь, как божественный промысел сам тебе посылает выход? Если ты от горя не совсем потерял соображение, выслушай меня внимательно: отведи этого чужого осла в какое-нибудь скрытое место и там зарежь, отдели его окорок вместо пропавшего, свари с разными приправами и подай хозяину за олений.

Негодному плуту улыбнулась мысль спастись ценой моей жизни. И, похвалив свою половину за умный совет, он принялся точить кухонный нож.

1. Так негоднейший кровопийца готовил против меня оружие, я же, видя настоятельную необходимость принять какое-либо решение в столь опасную минуту и не тратя времени на долгие размышления, постановил бегством избавиться от надвигающейся гибели и, сейчас же оборвав веревку, которой был привязан, со всех ног пускаюсь удирать, для обеспеченья безопасности поминутно лягаясь задними ногами. Быстро пробежав ближайшие сени, незамедлительно врываюсь я в столовую, где хозяин дома совершал жертвенный пир294 вместе со жрецами богини, причем в беге моем разбиваю и опрокидываю немало столовой посуды и пиршественных столов. Недовольный таким безобразным разгромом, хозяин отдает приказание меня, как норовистое и непослушное животное, увести со всем тщанием и запереть в определенное место, чтобы я вторичным буйным появлением не нарушил мирной трапезы. Защитив себя такой хитрой выдумкой и избавившись от неминуемой гибели, я от души радовался спасительному заточению.