«Метаморфозы» и другие сочинения - Луций Апулей

Между тем, пока родители мальчика горевали, рыдая и плача, приходит и крестьянин, исполнивший обещание, и требует, чтобы надо мной была совершена решенная операция. Кто-то ему отвечает: — Сегодня нам не до того, а вот завтра сколько угодно, можешь не только естество, а и голову этому проклятому отрезать. В помощниках у тебя недостатка не будет.

27. Этим было достигнуто то, что гибель моя отложена была на следующий день. И я был благодарен благодетельному отроку за то, что он по крайней мере на один денечек отсрочил мое смертоубийство. Но даже такого краткого промежутка для моей благодарности и покоя дано мне не было; мать отрока, оплакивая жестокую смерть сына, плача и рыдая, одетая в траурные одежды, обеими руками раздирая покрытые пеплом волосы, с воплями, переходящими в крики, поражая ударами грудь свою, врывается в мое стойло и начинает так: — А этот, полюбуйтесь, в полной безопасности уткнулся в ясли и предается своей прожорливости, только и знает, что набивает свою ненавистную и бездонную утробу жратвой, ни над моими бедами не сжалится, ни об ужасном несчастьи с своим хозяином не вспомнит, а словно презирает и небрежет о моей старости и убожестве и полагает, что даром пройдет ему такое злодеяние! Кто угодно может счесть его за невинного: ведь вполне естественно строить надежду на спасение вопреки нечистой совести на самых жалких попытках. Призываю богов справедливых в свидетели, негоднейшая скотина, хотя бы ты и добился какого-нибудь голоса в свою пользу, только бессмысленного идиота можешь ты убедить, что ты ни при чем в жестоком этом деле, когда ты и копытами мог защитить бедного мальчика, и укусами врага отогнать. Мог ты частенько его самого лягать, а от смерти с таким же жаром уберечь не мог? Конечно, ты должен был бы взять его себе на спину и спасти от кровожадных рук этого разбойника, вместо того чтобы, покинув и бросив своего товарища, наставника, спутника, пастыря, убегать одному. Разве тебе неизвестно, что даже те, кто умирающим в спасительной помощи отказывают, подлежат наказанию, как преступившие добрые нравы? Но недолго, убийца, будешь ты бедам моим радоваться. Скоро я дам тебе почувствовать, насколько природные силы могут увеличиваться от горя.

28. Сказав это, она обеими руками развязала свою повязку и, связав ею мои ноги заднюю с задней, переднюю с передней и плотно затянув, чтобы лишить меня возможности сопротивляться, схватила кол, которым обыкновенно подпирала дверь в стойле, и принялась меня колотить, пока палка от собственной своей тяжести не выпала у нее из рук. Тогда, жалея, что так быстро устали ее мускулы, подбежала она к очагу и, вытащив оттуда горячую головню, стала совать ее прямо мне в пах, покуда я не принужден был прибегнуть к последнему способу защиты, а именно пустить ей в лицо и глаза струю жидкого кала. Почти ослепнув и задыхаясь от вони, убежала от меня эта язва, а не то погиб бы ослиный Мелеагр от головни безумствующей Алтеи.275

1. На рассвете пришел некий юноша из ближайшего города, как мне показалось, один из слуг Хариты, той девушки, что вместе со мной у разбойников одинаковым несчастьям подвергалась. Он подсел к огню, товарищи тесно окружили его, и он сообщил странные и зловещие вести о кончине Хариты и о бедствиях, постигших все семейство. Начал он таким образом:

— Табунщики, овцепасы и вы, волопасы, нет у нас больше Хариты, и по несчастному случаю не без спутников отправилась на тот свет бедняжка. Но чтобы лучше вы поняли, начну с начала, а происшествия таковы, что, попадись они людям более ученым, которые имеют счастье пером владеть, те могли бы в виде повести передать все это бумаге.

В соседнем городе жил молодой человек благородного происхождения и по деньгам, как было известно, достаточно богатый, но привыкший к распущенности, проводивший дни по кабакам, в обществе продажных женщин, с утра в попойках, вступивший в конце концов в шайку разбойников, даже обагривший руки в крови, — по имени Тразилл.276 Каков он был на самом деле, такова о нем была и слава.

2. Как только Харита созрела для брака, он явился первым из женихов и с большим старанием добивался ее руки, но хотя он превосходил своих соперников и богатыми подарками старался склонить родителей на согласие, дурная слава о нем помешала, и он, к немалой обиде своей, получил отказ. Когда хозяйская дочка вышла за доброго Тлеполема, тот не перестал питать потерянной для него любви, усиленной негодованием за отвергнутое предложение, и задумал кровавое преступление. Найдя в конце концов случай проникнуть в дом, он приступил к злодеянию, давно уже обдуманному им. В тот день, когда девушка благодаря ловкости и доблести своего жениха освобождена была от зловещих ножей разбойников, тот, высказывая преувеличенную радость, вмешался в толпу поздравляющих, поздравил их с настоящим благополучием, пожелав от всей души счастливого потомства, и, будучи помещен нашими хозяевами благодаря блестящей своей родословной в ряды самых почетных гостей, скрыв злодейский свой замысел, делал вид человека, одушевляемого самыми дружественными чувствами. Уже постоянными разговорами и частыми беседами, иногда даже участием в трапезах и попойках он делался все ближе и ближе, незаметно для самого себя стремясь к любовной гибели. И в самом деле, разве начальное пламя жестокой любви не услаждает нас легким паром, потом же, разгораясь от непрерывного тления, не до конца сжигает нас безмерным жаром?

3. Долго в конце концов раздумывал Тразилл, как бы найти удобный случай для разговора наедине, но все менее и менее представлялась возможность получить доступ к прелюбодейной Венере, окруженной множеством стражи; не виделось способа расторгнуть узы свежего и все крепчающего чувства, да и сама неискушенность девушки, если бы она даже была согласна на то, на что согласна она не была, служила бы немалой помехой к нарушению супружеской верности; и тем не менее, себе на гибель, стремился он к невозможному, как будто это было возможным. Ведь если страсть с каждым днем овладевает нами все сильнее и сильнее, то, что в обычное время мы считали за трудноисполнимое предприятие, тут нам кажется легким и сбыточным; итак, обратите внимание, прошу вас, со всею тщательностью выслушайте, на какие крайности способно исступленное чувство.

4. Однажды Тлеполем, по приглашению Тразилла, отправился на облаву охотиться, если только охотиться будут за дикими козами, так как на охоту за другими зверями, вооруженными клыками, зубами или рогами, Харита его не пускала. Лесистый холм, покрытый тенистым и частым кустарником, скрывал от взоров доезжачего диких коз, но выпускаются, чтобы поднять зверя из логова, породистые охотничьи собаки; они, помня выучку, разбиваются на своры и занимают кругом все выходы, вначале ограничиваясь глухим рычанием, потом по внезапно данному знаку оглашают воздух громким, нестерпимым лаем. Но показывается совсем не дикая коза, не робкая лань, не кротчайшая из всех животных оленица, а огромный, не видавший еще охоты кабан, с толстым мозолистым загривком, колючий от вставших дыбом на шкуре волос, косматый от поднявшейся по хребту щетины, скрежещущий покрытыми пеной зубами, извергающий пламя из грозных глаз, подобный молнии в диком нападении трепещущей пастью. Прежде всего ударами клыков направо, налево вспорол он до смерти слишком дерзких собак, которые следовали по его пятам, затем растоптал наши ничтожные сеточки, жалкие преграды для его нападений, и проследовал вперед.

5. Мы же все, пораженные ужасом, с непривычки к таким опасным охотам, к тому же бессильные и недостаточно вооруженные, прячемся поглубже под прикрытие листьев и деревьев, меж тем как Тразилл, видя обстоятельства благоприятными для его коварных замыслов, обращается к Тлеполему с такой лукавой речью:

— Как, мы, по примеру подлой этой челяди, поддалися страху и пустому испугу и упустим из рук такую завидную добычу? Почему бы нам не вскочить на коней, почему не припуститься в погоню? Ну-ка, бери свой нож, а я захвачу копье. — И вот в одну минуту они уже сели на лошадей и во весь опор пустились преследовать зверя. Но тот, не забыв природной силы своей, оборачивается для защиты и, пламенной горя жестокостью, стиснув зубы, колеблется, на кого первого наброситься. Первый Тлеполем оружие свое всадил в спину зверя, но Тразилл, минуя кабана, копьем разрывает поджилки задних ног у лошади, на которой ехал Тлеполем. Животное осело, истекая кровью, и, повалившись навзничь, невольно сбрасывает седока на землю. Не медлит неистовый вепрь, но, ринувшись на лежащего, раздирает ему сначала одежду, а когда тот хотел приподняться — и самому ему наносит клыком глубокую рану. Но добрый друг нисколько не смутился начавшейся бедой, полагая, что такое опасное положение не может вполне удовлетворить требование его жестокости, и когда раненый, стараясь удержать кровь из покрытых ранами своих бедер, жалостно взывал к нему о помощи, он поразил его копьем в правый бок с тем большей уверенностью, что полагал раны от оружия выдать за следы звериных клыков. Затем без труда прикончил вепря.