Кровавые девы - Барбара Хэмбли

Но Исидро уже исчез.

29

В лаборатории доктора Тайсса они нашли ампулы с нитратом серебра. Их хватило, чтобы сделать уколы девяти птенцам, которых Эшер обнаружил спящими в подземелье монастыря и одного за другим вытащил на свет. Все они сгорели на верхней ступеньке, не просыпаясь, стоило только ему вытолкнуть их за дверь на паперть, в величественное сияние рассветного неба. Как и говорил Исидро, они были слабы и уязвимы.

Лидия сказала:

— Это нечестно. Они никому не причинили вреда.

— Никому, — согласился Эшер. — Ты уверена, что не причинят и впредь?

Видимо, она тоже вспомнила шепчущие голоса во тьме подвала, потому что не стала больше возражать и даже предложила помочь ему вынести спящих вампиров из часовни. Эшер отказался. Он сам чувствовал себя до крайности измотанным, но его пугала бледность ее губ и то, как она поспешно опустилась на ступени. Когда он вытолкнул наружу последнее тело, Лидия сказала:

— Это девятый. В часовне их было десять.

— Знаю.

— Я не видела Женю. Ту девочку, которая пыталась защитить нас от остальных. Это она сбежала и пришла ко мне во флигель в пятницу вечером… и невольно навела на меня других вампиров.

— Нам нужно найти ее, — устало ответил Эшер. — Но сначала давай разберемся с лабораторией. Скоро здесь будет полиция.

— Сомневаюсь. Петронилла подкупила кого-то из полицейского начальства, чтобы обеспечить себе защиту. Но ты прав. Не будем искушать судьбу.

Время близилось к полудню, и действовать пришлось быстро. Эшер разбил приборы и свалил осколки в одну из раковин, Лидия опорожнила все найденные флаконы с кровью, сывороткой и реагентами, одновременно прочесав лабораторию и крохотный кабинет Тайсса в поисках записей. Стопки исписанной бумаги она сложила во вторую раковину и подожгла.

— Лучше бы нам обойтись без пожарников, — сказал Эшер.

Лидия не стала спрашивать, почему. Судя по ее молчанию, она и так это понимала.

Взяв лампы, они обыскали подземелье, и в середине дня нашли Исидро.

Испанец укрылся в одном из боковых тоннелей, где кости давно умерших монахов по-прежнему лежали в неглубоких нишах; поверх тянулся широкий выступ, откуда скалились черепа.

Сквозь прорехи в черной рясе Эшер разглядел оставленную пулей рану на плече — сочащееся сукровицей темное отверстие с обугленными краями, но поскольку Исидро, в отличие от мадам Эренберг, не проводил на солнце долгое время, накапливая его разрушительную мощь, ничего более страшного с ним не произошло. Рядом с вампиром лежал золотой перочинный ножичек с монограммой ИИ, на его лезвии виднелись следы крови; неподалеку обнаружилась и серебряная пуля, которую Исидро извлек из себя, прежде чем поддаться сну.

Во сне его лицо расслабилось, но оставалось таким же непроницаемым, как и в часы бодрствования. Он снял золотое кольцо-печатку и положил на камень рядом с головой, словно знал, что за ним придут.

«Ну вот мы и пришли», — подумал Эшер.

В кармане пиджака у него лежало две ампулы нитрата серебра, в руках он нес молоток и два кола из древесины боярышника, найденные в нижнем ящике стола в кабинете Тайсса.

Мы все знали, что рано или поздно придем к этому.

Он бросил взгляд на лицо Лидии, белое от усталости. Очки отражали свет лампы, как глаза какого-нибудь насекомого, скрывая ее чувства.

Если бы не Исидро, она была бы мертва. А с ней — она успела сказать ему — и ребенок, которого она носит. Ребенок Лидии. Его ребенок.

Эшер не хотел надеяться, не хотел испытывать пьянящую радость, которая охватила его в прошлый раз… но чувства оказались сильнее. Надежда и в самом деле была частью жизни.

Но и мертвым было чем одарить живых…

Стоит ему проснуться, и он начнет убивать. Эшер смотрел на спокойное лицо спящего вампира, на длинные белые ресницы и уродливые восковые шрамы, которые становились невидимыми, когда вампир бодрствовал и мог обмануть чужое сознание. Ему придется убивать, чтобы ускорить выздоровление и восстановить силы, дающие ему власть над разумом смертных. Силы, позволяющие соблазнять людей во сне.

Эшер знал, что ему надлежит сделать, будто тогда, в Праге, он успел поклясться в этом своему старому наставнику. И все же он спросил, понимая, насколько глупо звучат его слова:

— Что нам делать?

Лидия отвернулась и едва слышно ответила:

— Он не убивал Маргарет Поттон.

Словно одно это имело значение.

— Знаю.

Она взглянула на него, собираясь что-то сказать, и Эшер быстро продолжил:

— Он просил меня не говорить тебе.

Она не спросила, почему, но Эшер видел, что карие глаза жены наполнились слезами.

— Он то, что он есть, Лидия. Он не может изменить свою природу. И ему лучше, чем всем остальным, известно, что эта дверь закрыта.

Теперь пришла ее очередь говорить «Я знаю».

— Но из всех вампиров, да и из живых людей, пожалуй, он единственный, кто понял — или мог бы понять, — что Петронилла Эренберг поступила так из-за любви к мужчине. Не из верности кайзеру, Джейми, нет, и не из желания заполучить всех схваченных немецких социалистов, или кем там кайзер собирался с ней расплачиваться. Только Симон знал, что остановить ее можно, лишь разрушив ее мечту. Лишив ее надежды жить с человеком, которого она любила.

Она обхватила себя руками за плечи — в катакомбах было холодно — и снова посмотрела на лицо Исидро.

Эшер подумал, может ли вампир слышать их во сне, который, как он часто повторял, был непохож на сон смертных. И на что ОН надеется?

— Было бы лучше, если бы мертвые окончательно умерли, а живые оставались с живыми, — продолжила Лидия после короткого молчания. — Так он сказал. Знаешь, это он отправил телеграмму несчастному фон Брюльсбуттелю. Точнее, поручил это одной нищенке…

— Точно так же, как мне он поручил сопровождать его в путешествии.

Это соблазн, Джейми…

Вы станете соучастником в каждом совершенном им убийстве…

Недаром ему приснилось кровавое озеро.

Эшер не чувствовал ничего, только пустоту и страшный холод.

— Решай, — шепнула Лидия. — Я буду наверху.

— Ты сможешь..?

— Смогу. Здесь недалеко.

Выход и в самом деле был почти рядом. Большая часть времени ушла на поиски потайного убежища, когда они шли, разматывая за собой припасенную Эшером бечевку.

Лидия подняла лампу, и по лицу Исидро скользнули тени, невесомые, как призрачная полуулыбка.

— Теперь в темноте никого нет.

Когда через полчаса он поднялся из подземелий, она сидела в окружающей двор крытой галерее, греясь в солнечном пятне. В грязной сорочке, его заляпанном кровью пиджаке и рубахе и брюках Исидро она походила на маленького оборванца. Обхватив руками колени, она смотрела сквозь ближайший проем на две груды пепла, по-прежнему дымившиеся во дворе.

Нельзя было втягивать ее во все это. Эшер прислонился к стене. Он дрожал от усталости и никак не мог осознать, что каким-то чудом им удалось выжить. Как простить себя за то, что подверг ее такой опасности? Рисковал ее жизнью?

Даже департамент не принуждал его использовать тех, кого он любил.

На самом деле департамент вообще не поощрял любовь.

Нельзя служить Богу и маммоне… но если бы удалось понять, кому из двух он служил в департаменте, стало бы ему от этого легче?

Бессонные ночи и дни без отдыха и пищи притупили его разум и вымотали тело, оставив лишь бесконечную усталость. Он знал, что там, во тьме подземелья, правильного выбора не было. Исидро спас Лидию и его ребенка. Лидия оставила за ним право решать, поскольку любила их обоих, знала, что представляет собой Исидро, и согласилась принять волю мужа. Но согласие не уберегло бы ее от чувств и снов, от которых просыпаешься среди ночи с влажными от слез щеками. Не только немцы не желали думать о том, на что станет похож мир после выигранной ими битвы. Эшер помнил мертвенное безмолвие тех дней, когда она, отдалившись от всех, горевала о потерянном ребенке, зная, что ничего уже нельзя изменить.

Если она не простит ему его выбор…

Он не знал, что ему тогда делать.

Когда он приблизился, Лидия повернула к нему голову и, пошатываясь, встала на ноги. Она всегда была худой, теперь же он и вовсе поднял бы ее одной рукой, как хрупкую красно-белую лилию. Случись по-другому, и он, вернувшись в Петербург, нашел бы ее мертвой…

На свете есть много врат, через которые проходишь только в одну сторону.

— Я не смог.

И Лидия бросилась в его объятия, жадно целуя его в губы, а затем разразилась слезами облегчения.

Когда Эшер вернулся в монастырь двумя днями позже — через сутки после того, как уведомил Охранное отделение о якобы дошедших до него слухах о творящихся там ужасах и получил от Разумовского приказ уничтожить лабораторию Тайсса в лечебнице, — Исидро в подвале уже не было. Вампир больше не тревожил его сны и никак не давал о себе знать, хотя все те недели, что они с Лидией путешествовали через Европу на пути домой, Эшера преследовали не самые приятные сновидения. Они останавливались в небольших городах — в Минске, Кракове или Брно, — потому что Эшер чувствовал себя неуютно при одной мысли о ночи в Праге или Варшаве. Что же касается Жени, то ее так и не нашли.