Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

Азиатик удалился. Спор, спрятав лицо, неподвижно лежала на постели.

– Ярче, я сказал! – Вителлий нетерпеливо прихлопнул по ладони клинком. – Да-да, ты несчастна, вполне убедительно. Так несчастна, что тянешься под кровать за кинжалом. Давай, лезь за ним.

Спор подняла безумные глаза. Она оправила измочаленное платье, откинула растрепанные волосы и сунула руку под кровать. Кинжал был бутафорский, из мягкого дерева. Спор уставилась на него. На лбу собрались морщины, зубы застучали. По подбородку струилась кровь из распухшей губы.

– Ты что, не помнишь текст? – гаркнул Вителлий. – «Надо мной надругались…»

– Надо мной надругались, – прошептала Спор, не сводя глаз с кинжала.

– Громче!

– Надо мной надругались! – выкрикнула Спор. Через секунду она продолжила голосом тусклым и глухим: – Мне не снести позора. Царский сын отмстил мне за добродетельность, ибо нет за мной других преступлений. Я призываю богов узреть мои страдания. Пусть воздаянием за мою смерть станет падение дома Тарквиниев…

– Плохо! Ты выучила роль, но говоришь неубедительно, а голос постоянно куда-то пропадает. Это кульминация пьесы, такой тебя все и запомнят. Неужели тебе безразлично? Завт ра придется сыграть получше. Итак, мы знаем, что будет дальше. Если тебе не хватает храбрости – взгляни на статую и вспомни Нерона. Что сказал Нерону, моля его остаться, последний преторианец, который покинул Золотой дом? «Разве трудно умереть?» Ха! Золотые слова в наши дни!

Спор обеими руками взяла бутафорский кинжал и, неотрывно глядя на него, нацелила себе в грудь.

– Ладно, достаточно, – сказал Вителлий. – Лукреция мертва. Публика потрясена. Безжизненное тело останется на постели до конца пьесы, пока убитый горем муж поднимает народ на бунт. Секст Тарквиний несет заслуженное наказание, и хор исполняет последнюю часть. Ты больше не понадобишься, евнух. Ты и твои друзья свободны. Возвращайтесь к себе. И повторяй свою роль!

В разодранном платье и с испорченной прической Спор кое-как сошла с подиума. Сдерживавший Эпиктета преторианец посторонился и позволил рабу подойти. Луций с Эпафродитом встали и вышли из зала.

Едва они шагнули в коридор, как перед ними вырос Азиатик. Он крепко схватил Спора за подбородок и расплылся в похотливой улыбке.

– Понравилось? – осведомился он. – Мне так очень.

Спор попыталась отстраниться, но Азиатик не пустил.

– Завтра развлечемся по-настоящему, у всех на глазах.

– Только… не перед публикой! – прошептала Спор.

– Разумеется, перед публикой! В этом и смысл. Правда, возбуждает? Пощупай, как я распалился при одной только мысли о том, что сделаю с тобой у всех на глазах. – Азиатик сунул ее руку себе между ног и прошептал на ухо: – Чем не кинжал? А когда я тебя отымею и ты полезешь под кровать, там будет ждать не игрушка, а настоящий клинок. – Он сунул в ухо Спору язык. Та пискнула, извиваясь. Он укусил ее за мочку, глубоко впившись зубами в плоть.

Спор высвободилась и с плачем побежала по коридору.

Луций и его спутники лишились дара речи. Азиатик запрокинул голову и расхохотался.

Вителлий позвал его из пиршественных покоев:

– Азиатик! Оставь евнуха в покое. Скоро мерзкой тварью натешишься. Иди сюда. Надо отрепетировать твою финальную речь!

Преторианцы, сопроводившие их обратно в обиталище Эпафродита, не ушли, а встали в караул снаружи.

Спор отвергла все попытки утешения и заперлась в своей спальне.

Эпафродит сел на террасе с видом на луга и озеро Нерона и спрятал лицо в ладонях. Эпиктет нервно расхаживал, теребя бороду и что-то бормоча.

– Неужели он всерьез? – произнес Луций. – Вителлий и правда хочет…

– Совершенно понятно, чего он хочет, – перебил его Эпафродит. – Завтра Спора, консорта двух императоров, докатившегося до презреннейшей роли шлюхи, прилюдно изнасилуют и заставят покончить с собой на радость Вителлию и его дружкам.

– Во всем виноваты Сенека и Нерон, – заявил Эпиктет.

Эпафродит устало взглянул на него:

– С чего ты взял?

– Вителлий попросту продолжает их начинание и делает следующий шаг. Сенека непристойными драмами обесценил саму идею театра, потакая низменным желаниям и нагнетая бессмысленный ужас, сводя смысл пьесы к безнадежности и кошмару. Нерон превратил казни в публичные зрелища и возвысил их до уровня искусства, каким его видел наряду со своими испорченными друзьями: сожжение людей заживо и побуждение быков к насилию над девушками под гогот и рукоплескания толпы. Теперь свои разнузданные фантазии намерен воплотить на сцене Вителлий, пока его приспешники будут поглощать щучью печенку и фазаньи язычки.

– Нельзя ли как-то предотвратить бесчинство? – озаботился Луций. – Возможно, Спору лучше бежать из города?

Эпафродит покачал головой:

– Преторианцы стоят у дверей неспроста. Если взглянешь с террасы – увидишь и других гвардейцев. Вителлий не позволит Лукреции сбежать до завтрашнего пира.

Луций оставил секретаря и отправился к Спору. Из-за двери доносился плач. Он позвал подругу. Она не ответила, но через какое-то время рыдания стихли. Луций вновь окликнул ее, в ответ – гробовое молчание. Тогда он налег на дверь. Она была заперта, но замок оказался слабым – он лишь означал для рабов, что входить не следует. Пинарий поднажал плечом. Запор поддался, и он влетел в спальню.

Спор лежала на постели, успев привести себя в порядок и переодевшись в одно из лучших платьев, доставшееся ей от Поппеи, – зеленого шелка с золотым шитьем. Волосы Спора были уложены и заколоты, разбитое лицо – подкрашено. Она уже не выглядела смятенной – напротив, казалась собранной; даже слишком, по мнению Луция. На полу возле кровати валялась на боку пустая серебряная чаша.

Спор стеклянными глазами смотрела в потолок. Она проговорила заплетающимся языком:

– Луций, в последние месяцы ты был мне верным другом.

Тот опустился на колени у кровати:

– Спор, что ты наделала?

– Не докучай мне вопросами, Луций. Времени нет. Но я рада, что ты пришел. И рада, что это ты, а не кто-то другой. Потому что мне нужно кое-что сказать тебе. Хочу признаться.

– О чем ты?

– Я виновата…

– В чем?

– Нерон умер из-за меня.

– Нет, Спор. Ты сама не знаешь, что говоришь.

– Слушай меня, Луций! Нерон умер из-за меня – и по моей же вине покончил с собой твой отец.

Луций резко втянул в себя воздух.

– Я в ответе за ужасы, которые случились после смерти Нерона… Все из-за меня…

Луций поднял пустую чашу:

– Спор, что ты выпила? Откуда такие речи?

– Я знаю, о чем говорю, Луций. Как же мне было трудно сохранять тайну… столько месяцев…

– Ничего не понимаю.

– Тебя там не было, Луций… в конце… с Нероном… и твоим отцом. Ты не видел… и не слышал. О случившемся тебе поведал Эпафродит, но и он не знает правды. Эпиктет знает, но никому не говорил… потому что любит меня. Но ты должен знать.

Голос Спора все больше слабел. Луций склонился ниже, приблизив ухо к ее губам.

– Когда Эпиктет доставил из города новости… я выбежала ему навстречу, а все остались внутри. Потом я передала сообщение Нерону, опередив Эпиктета. Я солгала Нерону. Сказала, что сенат… проголосовал за его казнь.

– Но так и было.

– Нет! Эпиктет прибыл сообщить, что голосование не состоялось. Сенаторы все еще спорили. Им претила казнь наследника Августа. У Нерона… еще оставалась надежда. Преторианцев послали вернуть его, но для того, чтобы сенаторы обратились к нему лично, пришли к какому-нибудь… решению. Они хотели переговоров. Но я сказала Нерону иное. Солгала. Внушила, что надежды нет.

– Но почему, Спор?

– Потому что хотела его смерти! – Тело Спора свело судорогой. Лоб вдруг покрылся каплями пота. Она прерывисто вздохнула. – Только потом, когда тело Нерона доставили в Рим… сенат принял резолюцию, призывавшую казнить его. Уже посмертно. Они хотели лишь угодить Гальбе, чтобы он думал, будто именно они произвели его в императоры. Ты сам знаешь, сколько слухов, будто… Нерон жив… именно поэтому. Никто из сенаторов так и не понял, зачем Нерон покончил с собой, когда они склонялись к переговорам. Многие считают, что он жив, а самоубийство – уловка, и он еще вернется… и отомстит. – Спор схватила Луция за руку. – Но Нерон и правда мертв, Луций. Умер у меня на глазах. И я видела смерть твоего отца. Он не убил бы себя… Нерон не сделал этого первым. Вина целиком на мне. Я не понимала… что погибнет столько людей… если я обману… Нерона.

– Но зачем, Спор? Почему ты желала Нерону смерти?

– Я возненавидела его… к концу. Наверное, любила… когда-то. Не знаю. Меня постоянно терзал стыд… из-за того, что он со мной делал… чего от меня хотел. Кто я такая, Луций? Мальчик, которого твой отец однажды заметил в Золотом доме и познакомил с Нероном? Поппея? Или… Лукреция? Почему все пытаются сделать из меня кого-то?

Спор снова скорчилась, лицо исказилось. Глаза блестели, как битое стекло.