Капкан для оборотня - Валерий Иванов-Смоленский

— И кому он принадлежит?

— Числится на сестре начальника управления торговли облисполкома Плеткевича Иосифа Казимировича. Но фактически постоянно ездит на ней его сын Павел, тоже студент нархоза, факультет торговых отношений, второй курс.

— Крастонов с ним не пересекался?

— Нет, они не знают друг друга. Да и поговаривают, что этот Павел, или как его зовут дружки, Пашот, занятия в институте посещать не изволит — занят другими делами.

— Какими?

— Ошивается в окрестностях валютного магазина «Березка» и возле гостиницы «Неман», где и заканчивает обычно день гульбой в ресторане. Неоднократно задерживался милицией, но…

— Что «но»?

— Вы же понимаете, кто у него отец. Все дефициты под его началом. Тут, если потребуется, обычную водку не всегда купишь, да кусочек колбасы сырокопченой на закуску, а там…

— Да-а-а, — протяжно вздохнул прокурор, — и что, этот самый Павел отрицает, что был там в тот вечер?

— Ничуть. Равно, как и остальные четверо.

— Вот как? — хозяин кабинета от удивления промахнулся уже потухшей сигаретой мимо хрустальной пепельницы и досадливо поморщился.

— Все они утверждают, что пили вечером пиво на берегу Немана и случайно видели, как парень, похожий на Крастонова, сбрасывал девушку с берега.

— Вот же, мразь, какая… Крастонов их опознал?

— Да. Он утверждает, что это именно те молодые люди, которые напали на них вечером 21 августа.

— А вы точно уверены, что это они совершили преступление?

— Почти стопроцентно. Характеризуются все крайне отрицательно, ведут, по существу, паразитический образ жизни, в своих показаниях постоянно путаются. И, главное, следственный эксперимент, проведенный в том месте, где по их уверениям, Крастонов, якобы сбросил девушку, показал, что это невозможно.

— Почему?

— Берег реки в том месте пологий и глубина у берега небольшая. Чтобы сбросить что-то, а, тем более кого-то, нужно войти в воду, как минимум, выше колен.

— Автомашину осматривали?

— Да, сразу же, как только ее установили. Она тщательно вымыта. Эксперты утверждают, что никаких следов нет вообще, поскольку в салоне произведена химчистка.

— Не пытались выяснить, где она могла быть произведена?

— Розыскникам отправлено отдельное поручение на этот счет. Результатов пока не получено.

— Вы уже предъявили кому-нибудь обвинение? — прокурор встал с кресла, приготовившись закурить еще одну сигарету, что на него было совсем уже непохоже.

— Нет, Константин Сергеевич. Нужна серьезная доказательная база. Жду результатов экспертиз. Всего их назначено восемь. Вчера дактилоскопическая экспертиза показала, что отпечатки пальцев на осколках бутылки, которой оглушили Крастонова, принадлежат одному из подозреваемых.

— Кто же он?

— Его фамилия Ступенев. А зовут — Игорь.

Прокурор области рухнул в кресло. Его рука слепо ткнула в пепельницу незажженную сигарету. Волевое лицо исказила гримаса горестного недоумения.

Фамилия Ступенев принадлежала второму секретарю обкома партии, курировавшему, по распределению обязанностей, экономику, торговлю и правоохранительные органы. И его единственного сына звали Игорем. Об этом знали все областные чиновники, и прокурор не был исключением.

И именно он, Ступенев, только что звонил прокурору, интересуясь ходом расследования и негодуя, что до сих пор не установлены преступники.

Осведомлен был о принадлежности хорошо известной в области фамилии и следователь, который прекрасно понимал сложность положения, в котором оказался его руководитель. Он молчал, отведя взгляд в сторону. Но он не мог и представить себе все нюансы, связанные с делом, которое он расследовал.

— Ну, давай, Зотов, занимайся, — наконец сумел выдавить прокурор, — докладывай мне регулярно о результатах следствия…

Просторная приемная второго секретаря обкома была обставлена новой и стильной мебелью, выдержанной в светлых ореховых тонах. Шторы на окнах висели свежие и строгие, длинный ряд телефонов на столе выглядел устрашающе, но современно.

Оттенок старости в окружающую обстановку привносила лишь солидных лет секретарша, пережившая уже нескольких владельцев этого кабинета.

— У себя? — солидный седовласый мужчина с дипломатом в руке кивнул в сторону двери кабинета со сверкающей табличкой посередине, указывающей на ранг его обитателя.

— Да, но он сейчас занят, — насупленная секретарша, напоминала своим видом старую сову, которой, для полноты картины, хотелось вставить в покривившийся уголок рта папиросу «Беломор». Заметив, что вошедший направился было в сторону двери, она привстала и протестующе подняла руку.

— Он меня ждет, — не обращая на протест рьяной телохранительницы, пришедший, одетый в элегантный светло-серый, в едва видимую полоску, костюм, уже касался первой двери «предбанника».

— Василий Борисович, к вам Плеткевич, — успела каркнуть вдогонку в микрофон громкоговорящей связи ретивая секретарша.

В громадном кабинете Ступенев был один. Над столом на стене висел большой портрет Черненко. Ступенев сидел за столом и задумчиво перелистывал дефицитный, богато иллюстрированный журнал «Америка».

— Приветствую вас, василий Борисович.

Не дождавшись ответа, вошедший без приглашения плюхнулся в кресло, стоящее возле приставного столика для посетителей.

Хозяин кабинета, перевернув еще пару страниц, наконец, соизволил обратить на него внимание.

— А, Иосиф Казимирович собственной персоной, — лениво проронил он, демонстрируя даже голосом пренебрежительное отношение к гостю.

Еще бы — тот был всего лишь начальником управления облисполкома — мелкая сошка, по сравнению со вторым секретарем, и, фактически, уже первым лицом в области.

— Живут же загнивающие капиталисты, — как бы пожаловался хозяин, тыкая пальцем в фото роскошной двухэтажной виллы с голубыми бассейнами, ухоженными лужайками и газонами с цветами. Впрочем, в голосе его не прослушивалось ни особого восхищения, ни явного сожаления или зависти.

— С чем пожаловал? — журнал был отброшен в сторону, и немигающие глаза, (один из них слегка косил) требовательно уставились в лицо посетителя.

— Вот, — коротко ответил тот и, положив дипломат на краешек массивного дубового стола, уже щелкнул одним из двух замков.

— Ту-ту-ту-ту… — всполошенно хлопнул губами обкомовский руководитель и поднял руку, махнув ей вниз.

Грузно колыхнувшись тучным телом, он поспешно привстал с кожаного кресла и накрыл дипломат своей полной, покрытой короткими густыми волосками, кистью руки.

Вторая рука ткнула назад, в сторону искусно задрапированной занавеской двери, едва заметной в массивных дубовых панелях, обшивавших стены кабинета, — пройди-ка в комнату отдыха.

— Софья Андреевна, ко мне — никого, — буркнул он в селектор и поспешил за посетителем, уже скрывшимся в потайной комнате.

— Ты чего это… — злобно зашипел секретарь обкома в лицо бесшабашного гостя, — совсем всякую осторожность потерял?

— Да кто вас посмеет подслушивать, василий Борисович? — тот по-прежнему оставался безмятежен, но попыток открыть принесенный с собой дипломат пока не предпринимал.

— Кто-кто? Дед Пихто!

— КГБ, что ли? Так им еще в шестьдесят шестом году секретным цековским постановлением запретили вести слежку за руководителями партийных органов.

— А, ты кто — партийный руководитель, что ли? Следить могут за тобой, а попасть рядом могу и я…

— Понял, понял, понял… — рассыпался в нарочитых извинениях посетитель.

— То-то же. Что у тебя там? Давай, показывай.

Плеткевич сел за небольшой столик и положил на него дипломат. Затем открыл второй замочек и ловко откинул крышку кверху. В недавно вошедшем в моду дипломате лежали две бутылки марочного армянского коньяка «Ани», большой футляр, обтянутый синим сафьяном, и скромный сверточек, обернутый обычной упаковочной бумагой.

— Это Вашей супруге, Веронике Сергеевне, — футляр был извлечен гостем и осторожно раскрыт, — у нее через две недели день рождения.

Внутри футляра на синем бархате тяжело золотилось колье со сверкающими подвесками.

— Брильянтики, — зашептал Плеткевич, — как говорится, чистейшей воды.

— Спасибо. Непременно передам и приглашаю сразу на день рождения, чтобы не забыть.

— А — это… — гость ногтем пальца надорвал упаковку и показал две пачки серо-зеленого цвета, — денежки. Ваша доля по дагестанским делам за это полугодие.

— Валюта?

— Точно-с, двадцать тысяч североамериканских долларов.

— И, что я с ними буду делать? В сберкассу положу? — деланно осерчал Ступенев.

— Можем поменять и на наши. Нет проблем. По курсу черного рынка это составит около ста семидесяти тысяч рублей. Ваша заработная плата аж за шестьдесят лет. На эти деньги можно приобрести шестнадцать «Волг» последней модели. А если перепродать их на Кавказ…