Роман о девочках (сборник) - Владимир Высоцкий

Беспокоит меня еще мое оформление, моя книжка трудовая, но я пока стараюсь про это не думать. Хочу думать, что все будет хорошо.

Лапа! Передавай всем привет. Целуй ребенка. Целую, люблю и скучаю ужасно.

Володя.

P. S. Пиши авиа. Это немного быстрее. А то я все узнаю с большим опозданием. Все.

3 августа 1964 года, Латвия,

Айзкраукле – Москва, Л. Абрамовой

Два письма за все это время – не маловато ли, лапа? Почему-то сегодня думал, что обязательно получу письмо, но не тут-то было. У меня и мысли разные. Что, если вдруг встретила какого-нибудь очередного Рацимора, и он тебе что-нибудь сказал? Или… ну в общем, всякие домыслы. Но… что бы ни было – без писем твоих плохо. Ладно!

У нас было 2 дня выходных. В Ригу мы не ездили, потому что ждали Милку. Она приехала. Живет у нас в палатке. В лагере шепчутся и недоумевают – думают, что опять баба к Яловичу. Потом кто-то пустил слух, что к Абдулову, а потом, что ко мне, но все эти разговоры затихли, и вопрос остался открытым. Но на Яловича косятся. Скоро к нему должна приехать Марина, – вот тогда что-то будет.

Распределились так – Пешкин с женой, Ялович с Милкой, а мы с Севкой, как самые скромные и благородные, – бродяжим по палаткам – нынче здесь – завтра там.

Вчера нам дали по 5 рублей квартирных. Это за весь месяц, и все решили загулять на лоне природы. Я, лапочка, вообще забыл, что такое загулы, но, однако, от общества не отказываюсь и даже напротив, люблю, когда вокруг весело, – мне самому тогда тоже, – это разбивает мое собственное о себе мнение – будто я только под хмелем веселюсь. Так вот. Я, как самый главный министр Москвы, выпросил в столовой 4 кг мяса, сделал заготовку для шашлыка, вымочил в уксусе с луком. А вечером, часов в 9, сделали мы мангал из кирпичей и жарил я на углях шашлык. Все пили за мое здоровье. А Ялович вопил, что он никогда ничего подобного не ел и что это лучше, чем у грузин, узбеков и евреев, вместе взятых. Было действительно вкусно.

Здесь все понакупили транзисторы «Спидолы», и мы ежедневно слушаем крамольные передачи про нас и музыку. Но… про нас – мы сами знаем, где у нас чего… а музыка действительно хорошая. Я очень научился хорошему бою на гитаре. Приеду – покажу. Песню мою, наверное, будут петь, она всем понравилась. Все! Пока больше до твоего письма писать не буду. Целуй Аркашку крепко, а я вас обоих (или троих) люблю и целую.

Володя.

15 августа 1964 года,

Рига – Москва, Л. Абрамовой

Лапа! Наконец-то собрался тебе написать. Совсем не было времени. А сейчас по порядку. Нахожусь я на съемке за 15 км. Ждем 6-й день погоду, и вдруг крик: «У Высоцкого сын родился» – и телеграмма про громадного нашего ребенка. Я ужасно обрадовался, хотя думал – девочка и даже купил ей кое-что розовое и желтое, но это ничего, им – детям, – на вкус и на моды плевать. Так вот, – стал я психовать – будет солнце или нет. Бог есть, Люсик, оно – светило – выглянуло, и мы сняли эти проклятые 4 дуба, и я на «газик» и в погоню за поездом. Еле успел.

Сразу приехал на Беговую и – к тебе. Очень жаль, что на следующий день не смог, но я перевозил комод, ходил к Любимову (там все в порядке, закончу здесь – и туда), а потом на «Мосфильм» и в аэропорт. Все были поражены точностью, и все спрашивали, видел ли я тебя и дитю (я так думаю, Сергея или Алексея). Тебя я видел, лапа, ты очень красивая, только бледная. Я тебя очень люблю. А я теперь стал настоящий отец семейства (фактически, но не де-юре – это в ближайшее будущее), и я теперь чувствую, что буду бороться за мир, за счастье детей и за нравственность.

У нас здесь были неприятности (в автомобильной катастрофе погибла наша буфетчица – совсем молодая девчонка и покалечились еще двое). А вчера во время съемки раскроил лоб в 2-х местах главный герой. Его шили вдоль и поперек, и он держался. Я съездил к Толяну. Он страшно обрадовался и шлет тебе приветы, поздравления, поцелуи и восторги и советует от 3-го пока воздержаться. Он нормально выглядит, только нос немного переломан.

Так что везет мне. Вдобавок я опоздал на съемку, был жуткий крик и угрозы денежных репрессий, но это без меня, а когда я приехал, никто ничего не сказал, я отшутился. Они все меня немного побаиваются, и это хорошо.

Люсенок мой! Когда тебя выпишут, как маленький, кормишь ли ты его?

Я знаю, – тебе трудно будет сразу писать, но ты на открытке 3 слова, потому что у мамы испорчен телефон, а т<елефон> Влад<имира> Аркадьевича я забыл. Его тоже надо мне. Тогда я буду звонить.

Сейчас посылаю маме твоей много шерсти, больше 1 кг. Все говорят – великолепной. Она обещала связать обоим. Хорошо бы и тебе. Ты попроси. Вообще я все время о вас думаю. А Аркашка наш самый лучший ребенок в мире. Он за меня цеплялся и чуть не плакал, когда я уходил, и я тоже. Люсик! Любимый! Береги себя и наше потомство!

Целую тебя, малыш!

Володя.

Все ребята и Марина тебя нежно целуют, а Н. Эсадзе привет, а Марина и Ялович таинственно переглядываются. Что-то будет?

19 августа 1964 года, Латвия,

Айзкраукле – Москва, Л. Абрамовой

Люсик! Хороший мой! Ты уже дома. Мама мне прислала телеграмму и сообщила. И там написала, что ребенок прелестный. Как ты обходишься с двумя? Какой малыш? Какой у него голос? Я очень скоро приеду насовсем и буду тебе помогать.

Лапа! Ты прости меня, что я опоздал с поздравлением. Но… у нас очень оригинально работает почта – открывается после нашего отъезда на съемку и закрывается перед приездом. Пусть тебе считается подарком пальто.

У нас такие новости. Были мы все в гостях у Толи в Дзинтари. Он – со своей знакомой, с которой у него был роман года 2 назад, когда он лежал в больнице, она его посещала и подолгу была милосердной сестрой, а потом вывезла на взморье, ей 24 года, она не Толиного возраста. Может, женится, наконец. Она переводчица. Только что была в арабских странах и понавезла кучу тряпья и только о нем разговаривает, – это довольно противно. А потом Толя с ней приехал к нам, ходили мы за грибами, их здесь куча, ели их у костра. Толян обалдел, говорит: «Как хорошо!», но уехал в Москву – ему на работу надо.

Погода снова хорошая – солнце. Но нам теперь солнце не нужно, нам нужно пасмурно, – и сегодня мы бездельничаем. Яловичи уехали в Ригу – покупать Генке пальто (его пальто украли в студии).

Люсик! Пожалуйста, отдай маме мои 2 пары ботинок, пусть отдаст починить, а то ходить совсем не в чем. Пальто мне дает Толя, так что с этим все хорошо, а ботинок Толя не дает, у Толи нет ботинок, у него только пальто, и это плохо!

Приехали из Москвы художники, говорят, что очень хороший материал, очень красиво, и Эдуардо не Филлипо воспрянул духом и начал работать с актерами. Это ужасно. Я ему намекнул, но он не расстроился и сказал, что Эйзенштейн тоже не любил, а он его ученик. Оператор за крупные планы требует мзду, я обещал. Вообще же стараюсь меньше в аппарат лезть, потому что неинтересные сцены, а уж потом буду, как Ливанов: он, как бы его ни поставили, – растолкает всех и – на крупный. Ялович это показывает, очень смешно.

Я сегодня буду звонить маме. По-моему, у нее исправили телефон, и все узнаю.

Лапа! Как тебе, наверное, трудно. И, наверное, ребенку младенец не очень-то дает спать. И как Аркашка отнесся к появлению брата? Он все бегал и показывал «Уа-уа». Интересно – кто ходит по магазинам? Потому что когда тебя не было, – в доме тоже было не густо. Бывает ли моя мама, как мои вторые родители, в больнице были, ребенка видели? Чего все кругом говорят про ребенка и что он делает? Скоро это все я сам увижу. Пока все, лапа! Целую тебя крепко и очень люблю. Целуй обоих малышей!

Володя.

20 апреля 1965 года,

Ленинградская область, кафе «Молекула»

(Записка слушателям)

Дважды был в кафе «Молекула». Очень приятно, что в другом городе можешь чувствовать себя как дома.

Не думайте, прослушав мои песни, что я сам такой!

Отнюдь нет!

С любовью,

Высоцкий.

20 декабря 1965 года, Москва – Анадырь

Магаданской области, И. Кохановскому

(Фрагменты)

Васечек, дорогой! Сука я, гадюка я, подлюка я! Несовейский я человек, и вообще – слов и эпитетов нет у меня! И жаль мне себя до безумия, потому никчемный я человек! Оказывается, ты уехал почти полгода назад, а я и не заметил, как они пролетели, потому – гулял я, в кино снимался, лечился и т. д., и т. п., и пр., пр. Начну по порядку. Летом снимался в «Стряпухе», Съемки под Краснодаром, станция Красногвардейская. Там, Гарик, куркули живут! Там, Васечек, изобилие, есть всякая фрукта, овощ и живность, окромя мяса, зато гуси, ути, кабанчики. Народ жаден. Пьет пиво, ест, откармливает свиней и обдирает приезжих. Ничего, кроме питья, в Краснодаре интересного не было, стало быть, про этот период – все. После этого поехал в Гродно сниматься в фильме «Я родом из детства» Минской студии. Там все хорошо. Скоро поеду к ним досниматься в Ялту. Написал туда, для фильма, три песни, скоро выйдет – услышишь. Играю там изуродованного героя войны, пою и играю, пью водку – в общем, моя роль. <…> Ну а теперь перейдем к самому главному. Помнишь, у меня был такой педагог – Синявский Андрей Донатович? С бородой, у него еще жена Маша. Так вот, уже четыре месяца, как разговорами о нем живет вся Москва и вся заграница. Это – событие номер один. Дело в том, что его арестовал КГБ. За то, что он печатал за границей всякие произведения: там – за рубежом – вот уже несколько лет печатается художественная литература под псевдонимом Абрам Терц, и КГБ решил, что это он. Провели лингвистический анализ – и вот уже три месяца идет следствие. Кстати, маленькая подробность. При обыске у него забрали все пленки с моими песнями и еще кое с чем похлеще – с рассказами и так далее. Пока никаких репрессий не последовало, и слежки за собой не замечаю, хотя – надежды не теряю. Вот так, но – ничего, сейчас другие времена, другие методы, мы никого не боимся, и вообще, как сказал Хрущев, у нас нет политзаключенных. <…> А теперь вот что. Письмо твое получил, будучи в алкогольной больнице, куда лег по настоянию дирекции своей после большого загула. Отдохнул, вылечился, на этот раз, по-моему, окончательно, хотя – зарекалась ворона не каркать, но… хочется верить. Прочитал уйму книг, набрался характерностей, понаблюдал психов. Один псих, параноик в тихой форме, писал оды, посвященные главврачу, и мерзким голосом читал их в уборной.