Ибо сильна, как смерть, любовь… - Инна Карташевская

Она говорила насмешливо, совсем как при жизни, и от того, что ее слова были самыми обычными, мой ступор вдруг прошел и даже страх почти улетучился, и я смог заговорить. Я только не имел понятия, что мне ей сказать, но вдруг у меня само собой вырвалось — Мики, я так рад тебя видеть. Это здорово, что ты вернулась.

— Ну, предположим, я не вернулась, — грустно улыбнулась она, — так как это, могу тебе сразу сказать, невозможно. Мне просто удается приходить сюда к вам, ну, скажем, на время. Понимаешь, когда я здесь работала, я все время хотела уйти, найти себе другое место. Ну, а потом, когда заболела, я думала только о том, какое было бы счастье, если бы я снова могла вернуться и сидеть здесь. А теперь меня просто бесит то, что здесь творится. Объясни мне, куда смотрят хозяин и главный бухгалтер. Их что, это устраивает? А самое обидное, что я здесь все исправляю, а когда я ухожу, все исчезает, и я ничего не могу с этим поделать. Слушай, ты очень спешишь? Может, поможешь мне?

— Да я с удовольствием, — совершенно искренне сказал я, — А что нужно делать?

— Подожди, у тебя, наверное, времени нет. Уже поздно и тебя ждут дома.

— Никто не ждет. Мои уехали в гости к родителям жены. Так что я свободен. Что нужно делать?

— Сядь за тот стол, ты ведь уже не боишься меня?

— Не боюсь, — твердо ответил я, хотя, конечно, немного соврал.

— Правильно. В конце концов, ты ведь здоровый мужик, а я слабая женщина, что я могу тебе сделать? Да я и не собираюсь. Пойми, я осталась той же, кем и была. Это… скажем, событие ничего не изменило. Конечно, мне обидно и тяжело, что я разлучена со своими детьми. Знаешь, — она счастливо улыбнулась, — моя младшая дочка опять ждет ребенка, и в этот раз, кажется, у нее получится. Вот только меня возле нее не будет и некому будет порадоваться вместе с ней.

У нее на глаза навернулись слезы.

— Мики, но раз ты можешь приходить, почему ты приходишь сюда, а не домой? Ты же могла бы навестить ее.

— Ты что, этого делать нельзя, я же напугаю ее и у нее снова может быть выкидыш. Ты вон взрослый мужчина и то так испугался, что на тебя паралич напал. Ты думаешь, я этого не заметила? Просто дала тебе время прийти в себя.

А потом, я не знаю, сколько еще я смогу возвращаться. Вдруг это ненадолго. А они уже оплакали меня, теперь только-только начали немного привыкать, успокаиваться, а тут вдруг опять все сначала. Нет, я лучше незаметно буду за ними присматривать.

— А можно у тебя спросить что-то?

— Смотря что.

— Ну, самое главное. Что ТАМ?

Ее лицо мгновенно стало серьезным, даже суровым, и она покачала головой.

— Этого я не могу тебе сказать, не спрашивай.

— Но почему?

— Это не моя тайна.

— А чья? — тихо спросил я.

— Бога. Вам нельзя об этом знать, это основное условие. Но ты не переживай, в свое время все равно каждый узнает это.

Он улыбнулась, как будто удачно пошутила. А потом прибавила уже совсем другим тоном.

— Ну, что поработаешь со мной? Смотри, я буду класть на твой стол бумаги, а ты обводи ручкой то, что я написала. Тогда оно сохранится.

— Но ведь завтра все это увидят.

— Ну, конечно, для этого ты мне и нужен.

— Но что я скажу им?

— Да ничего. Скажешь, что не имеешь понятия, откуда это взялось. На тебя никто и не подумает, ты же не бухгалтер и в бухгалтерии не разбираешься. Ты бы даже если бы и хотел, все равно не смог бы ничего исправить. Давай, принимайся за работу.

Она стала передавать мне бумаги, кладя их на мой стол и стараясь не дотрагиваться до меня. Мне кажется, я понимал почему. В свое время, когда у меня умер отец, прощаясь с ним на кладбище, я поцеловал его в лоб. У меня было такое чувство, будто я целую камень, настолько твердым и холодным он был. Вероятно, Мики, хоть и производила впечатление живой, на ощупь была такой же и не хотела, чтобы я это почувствовал. Мы проработали часа два, когда она, наконец, выпрямилась и довольная откинулась на спинку кресла.

— Ну, на сегодня хватит. Я, наверное, тебя совсем замучила. Спасибо тебе, Рома. Иди уже домой, мне тоже пора уходить. Я думаю, тебе не стоит никому об этом рассказывать, да никто и не поверит тебе. Вот завтра шороху здесь будет, а?

Она довольно засмеялась.

— Я еще увижу тебя? — спросил я вставая.

— Не думаю, — сказала она. — Скорее всего, нет. Я теперь буду приходить только по субботам или воскресеньям. Лучше все-таки, чтобы люди не видели меня. Но я буду оставлять тебе знаки, чтобы ты не переживал за меня. Хорошо?

— Какие знаки, где я их найду?

— Найдешь, найдешь, сам догадаешься, — она снова засмеялась. — Прощай, Рома.

— Прощай. Ты ведь не сердишься на меня?

— За что? За то, что обманул меня, когда сказал, что твой отец умер не от рака? Не сержусь, конечно. Ты ведь старался для меня. Спасибо тебе за это тоже. А теперь тебе лучше уйти, я должна возвращаться.

Я вышел из комнаты, потом машинально вызвал лифт, поехал вниз и вышел из конторы. В голове царил полный сумбур. Повинуясь силе привычки, с полностью отключенным мозгом, я дошел до своей машины, включил мотор и бессознательно соблюдая все правила дорожного движения доехал до дома. Было уже поздно, но ни есть, ни спать я не мог. Почти до утра я проворочался в постели, не зная, что и думать, и серьезно опасаясь, что на самом деле, ничего не было, а я просто сошел с ума. Под утро я все-таки заснул и, конечно, опоздал на работу. Когда я как всегда поднялся на четвертый этаж, там толпилась вся контора. Две новые бухгалтерши истерически кричали, что так не оставят и все равно найдут того, кто испортил им документы и книги, а новый помощник главного бухгалтера молча рассматривал исправления. Он прекрасно понимал, что документы не испорчены, а наоборот, исправлены. Вот только у кого хватило наглости и знаний, чтобы это сделать?

— Хорошо, что вы, наконец, пришли, Роман, — сказал он увидев меня. — Судя по карточкам, вы вчера уходили последним. Кто был еще в конторе?

— Никого не было, — твердо сказал я. — Может быть, кто-нибудь пришел после, этого я не знаю. Но я в ваших бумагах ничего не писал. Я не бухгалтер по специальности, и ничего в них не понимаю.

Он досадливо махнул на меня рукой и снова уставился в документы. А я поспешил уйти оттуда, чтобы меня не разоблачили. Когда я проходил по коридору мимо кабинета главного бухгалтера, то увидел, что он стоит посреди комнаты и явно ждет меня. Когда я поравнялся с его дверью, он оживился и поманил меня рукой, а когда я зашел, плотно закрыл дверь и молча уставился на меня.

— Я не писал в книгах и ничего не исправлял, — тупо повторил я, не зная, чего он от меня хочет. — Я не бухгалтер…

— Брось, Рома, — спокойно прервал он меня. — Я прекрасно знаю, что это не ты исправил.

— А кто? — глупо спросил я, почему-то догадываясь, что он сейчас скажет.

— Она, — ответил он, и глаза его заблестели сумасшедшим блеском.

— Но как же… — начал, было, я, но он прервал меня.

— Я двадцать лет проработал с ней, мне ли не знать ее почерка. Так она вчера была здесь?

И он требовательно посмотрел мне в глаза.

Прости, Мики, произнес я про себя. И не в силах обманывать его, молча кивнул головой.

— Так, — очень довольный, он потер руки. — Значит, она все-таки приходит сюда. Конечно, она здесь двадцать лет проработала. Мы вместе начинали, не может же она вдруг все так бросить на произвол судьбы.

— Так, когда она здесь бывает? — вдруг обратился он ко мне.

Господи, да он же сумасшедший, холодея, подумал я, видя, как у него в глазах зажглась довольная хитринка, и он не перестает потирать руки.

— Роман, — он умоляюще посмотрел на меня. — Я знаю, наверное, она не разрешила тебе говорить, но мне можно. У нас сейчас серьезная проблема, и она мне очень нужна. Не с этими же мне советоваться, — он презрительно кивнул на закрытую дверь. — Что они вообще понимают. Им кроме зарплаты, ничего здесь не нужно. Ну, Рома?

— По субботам и воскресеньям, когда стемнеет, — вырвалось у меня.

— Ага, очень хорошо, — обрадовался он. — Ну, все, Рома, иди. Спасибо тебе. Больше никому ничего не говори. Нас все равно не поймут, — и он вдруг подмигнул мне.

Я пошел к лестнице, уже окончательно не понимая, на каком я свете. Зачем я ему подтвердил, что она была. А вдруг мне это все привиделось? А вдруг у меня было временное умопомрачение, и я сам все исправил?

Я открыл дверь и пошел вниз по лестнице, не переставая думать об этом. И вдруг вспомнил. Микки ведь сказала, что будет оставлять мне знаки. Я остановился и огляделся. В глаза мне бросился забытый фанерный щит. Я подошел к нему, отодвинул немного и посмотрел. Возле стенки лежала небольшая кучка окурков.