Вампир Лестат - Энн Райс

Но ведь теперь она не обыкновенная женщина. Как и я не обычный мужчина. При одной мысли об этом у меня на мгновение кровь застыла от ужаса.

– Пойдем же! Я хочу снова прогуляться по крышам! – нетерпеливо воскликнула она. – Хочу отправиться на бульвар Тамплиеров. Мне не терпится увидеть театр, который ты купил и который после закрыл. Ты покажешь мне его?

Говоря это, она не сводила с меня пристального взгляда.

– Конечно, – ответил я. – А почему нет?

Вечная, как мне казалось, ночь наконец-то близилась к завершению. Когда мы вновь очутились на освещенной лунным сиянием набережной Иль-Сен-Луи, до рассвета оставалось еще два часа. Вдалеке, там, где я ее и оставил, я увидел привязанную кобылу. В суете, начавшейся после нашего исчезновения, животное, должно быть, никто не заметил.

Мы осторожно прислушивались, надеясь уловить хоть какие-нибудь звуки присутствия Никола или Роже, но дом был погружен в тишину и казался пустым.

– Во всяком случае, поблизости их нет, – шепнула она. – Может быть, они ушли куда-нибудь?

– Квартира Ники! – воскликнул я. – Из окон его квартиры можно наблюдать за моей лошадью, и они могли приказать кому-либо из слуг следить за нею и немедленно сообщить, если мы вдруг вернемся.

– Тогда нам лучше оставить ее здесь и украсть другую.

– Нет, это же моя лошадь! – возразил я и почувствовал, как она еще крепче сжала мне руку.

Снова наш старый друг – то самое неизвестное существо. На сей раз оно двигалось по другой стороне острова, вдоль берега Сены и по направлению к левому берегу.

– Все, исчез, – сказала она. – Пошли, мы можем украсть другую кобылу.

– Подожди. Я попытаюсь заставить ее оборвать привязь и прискакать к нам.

– А ты можешь это сделать?

– Сейчас увидим.

Я сконцентрировал всю свою волю и мысленно приказал кобыле встать на дыбы, разорвать повод, которым она была привязана, и подойти ко мне.

Не прошло и секунды, как она уже тянула и дергала кожаный повод, потом попятилась и оборвала его.

Громко цокая подковами по камням, она приблизилась к нам, и мы вмиг оказались на ее спине. Габриэль села впереди, а я пристроился за ней и, собрав в руках обрывки поводьев, пустил кобылу в бешеный галоп.

В тот момент, когда мы пролетали по мосту, я явственно ощутил какое-то движение вокруг и услышал ропот в умах смертных.

Однако нас уже поглотила гулкая темнота Иль-де-Ая-Сите.

Как только мы оказались в башне, я зажег просмоленный факел и повел Габриэль в подземную темницу. Времени на осмотр верхних помещений башни уже не оставалось.

Пока мы спускались по выщербленным ступеням, она остекленевшим взглядом медленно осматривалась вокруг. Алое одеяние сияло на фоне черных камней. Чувствовалось, что царящая под землей сырость вызывает в ней отвращение.

Заметив, что ее беспокоит мерзкий запах, доносящийся из тюремных камер, я мягко объяснил ей, что он не имеет к нам никакого отношения. Когда мы достигли наконец подземного склепа и захлопнули за собой тяжелую, окованную железом дверь, запах совершенно перестал ощущаться.

В свете факела виднелись низкие своды потолка и три огромных каменных саркофага с высеченными на крышках изображениями.

Она совсем не казалась испуганной. Я предложил ей выбрать один из саркофагов и попробовать, сумеет ли она самостоятельно поднять его крышку. В крайнем случае я мог сделать это за нее.

Она внимательно рассмотрела высеченные изображения. Меньше чем через минуту она уже сделала выбор. Но это был не женский саркофаг, а тот, на котором был изображен рыцарь в полном вооружении. Медленно сдвинув в сторону крышку, она заглянула внутрь.

Сил у нее, конечно, было меньше, чем у меня, но все же вполне достаточно.

– Не бойся, – подбодрил я.

– Я не боюсь. Тебе не стоит волноваться на этот счет, – мягко ответила она.

Голос у нее был бархатным и слегка печальным. Поглаживая пальцами холодный камень, она о чем-то задумалась.

– В эту минуту твоя мать, наверное, уже лежала бы в гробу, – заговорила она. – Комнату наполнили бы отвратительные запахи и дым от сотен свечей. Ты никогда не задумывался о том, как унизительна сама по себе смерть? Совершенно посторонние, чужие люди сняли бы с нее одежду, обмыли ее и снова одели – они увидели бы, как истощена и измучена она жизнью, стали бы свидетелями ее полнейшей беззащитности в этом последнем сне. А столпившиеся в коридоре посетители стали бы шептаться между собой о том, какое у них хорошее здоровье, стали бы говорить, что в их семьях никто никогда не болел и они понятия не имеют, что такое чахотка. «Ах, бедняжка маркиза!» – восклицали бы они, а потом принялись бы интересоваться друг у друга, были ли у нее свои деньги, а если были, оставила ли она их своим сыновьям. А старуха, пришедшая, чтобы забрать в стирку испачканное белье, непременно стащила бы одно из колец с руки покойницы.

В ответ я лишь согласно кивал головой. На самом же деле, хотелось сказать мне ей, мы стоим посреди подземного склепа и собираемся улечься в каменные кровати, а компанию нам составят разве что крысы. И все же это лучше, чем то, о чем только что говорила она. Ибо в вечных скитаниях по темным, полным ужасов просторам есть своя мрачная прелесть.

Она выглядела уставшей, замерзшей и какой-то потухшей. Уже засыпая, она вытащила что-то из кармана.

Это были золотые ножницы, которые она прихватила с туалетного столика в одном из домов предместья Сен-Жермен. Безделушка сверкнула в свете факела.

– Нет, матушка! – воскликнул я, и сам удивился тому, как громко прозвучал мой голос, гулким эхом отдаваясь от каменных сводов.

Высеченные на саркофагах фигуры показались мне бесстрастными и безжалостными свидетелями того, что должно было сейчас произойти. Боль пронзила сердце, и я буквально замер на месте.

Ужасные звуки… лязг… шорох… и вот уже ее прекрасные локоны лежат на полу.

– О-о-о-о-о… матушка! – только и смог вымолвить я.

Опустив голову, она поворошила их кончиком башмака, потом вновь взглянула на меня, и я увидел перед собой юношу, лицо которого обрамляли слегка вьющиеся пряди волос. Но глаза у нее совершенно слипались. Она протянула ко мне руки и уронила на пол ножницы.

– А теперь мне необходимо отдохнуть, – прошептала она.

Я заверил ее, что все дело лишь в приближающемся восходе солнца. Оказывается, она слабела гораздо раньше, чем я. Она повернулась и направилась к саркофагу. Я подхватил ее на руки, и глаза ее тут же закрылись. Сдвинув крышку подальше вправо, я осторожно опустил ее внутрь и дал ей возможность устроиться поудобнее.

Во сне ее обрамленное вьющимися волосами лицо было совершенно гладким и юным.

Мне вдруг показалось, что она умерла, ушла от меня навсегда, что мне не удалось совершить волшебное превращение.