Наташа Кампуш. 3096 дней - Наташа Кампуш

Сегодня он ударил меня кулаком в правый глаз, до искр, а также в правое ухо, я почувствовала колющую боль, звон и хруст. После этого продолжал бить меня по голове.

В лучшие дни он опять начинал рисовать себе наше совместное будущее. «Если бы я только мог тебе доверять, что ты не сбежишь… — вздыхал он в один из вечеров за кухонным столом, — я бы мог везде брать тебя с собой. Я бы поехал с тобой на Нойзидлерзее или на Вольфгангзее и купил бы тебе летнее платье. Мы могли бы купаться, а зимой кататься на лыжах. Но для этого я должен полагаться на тебя на все сто процентов — ты же сбежишь». В такие моменты этот мужчина, мучивший меня все эти восемь лет, вызывал у меня безумную жалость. Я не хотела ранить его и искренне желала ему то розовое будущее, о котором он так мечтает: он выглядел таким отчаявшимся и одиноким наедине с самим собой и своим преступлением, что иногда я почти забывала, что была жертвой — и не несу ответственности за его счастье. Но, соглашаясь с ним, я никогда полностью не поддавалась иллюзии, что все пойдет очень хорошо. Нельзя никого принудить к вечному послушанию, а уж тем более к любви.

Несмотря на это, в такие минуты я клялась, что навсегда останусь с ним, утешая его: «Я не убегу, я обещаю тебе. Я всегда буду рядом с тобой». Естественно, он мне не верил, а у меня разрывалось сердце, что я ему вру. Мы оба колебались между «быть» и «казаться».

Физически я находилась здесь, в представлениях же я давно сбежала. Но до сих пор мне не удавалось приземлиться на другой стороне. Картина моего появления в реальном мире вызывала у меня невыразимый страх. Иногда у меня даже возникали мысли, что как только я покину Похитителя, сразу покончу с собой. Для меня была непереносима мысль о том, что моя свобода будет стоить ему многих лет за решеткой. Само собой, я желала, чтобы другие люди были защищены от этого мужчины, способного на все. Пока что я обеспечивала им эту защиту, оттягивая его энергию насилия на себя. Позже задачу удерживать его от дальнейших преступлений должны будут перенять полиция и юстиция. И все равно такие мысли не доставляли мне удовлетворения. Я не испытывала чувства мести, наоборот, мне казалось, что сдав его полиции, я только переверну с ног на голову преступление, совершенное им. Сначала он запер меня, а потом я позаботилась о том, чтобы заперли его. В моем сдвинутом восприятии мира таким образом преступление невозможно искоренить, а напротив, только усугубить. Зло мира не сократилось бы, а только удвоилось.

Все эти размышления в определенной мере достигли логической кульминации эмоционального помешательства, которому я была подвержена много лет. Благодаря двум лицам Похитителя, благодаря быстрой смене насилия и псевдонормальности, благодаря моей стратегии выживания, абстрагирования от того, что могло меня убить. До тех пор, пока черное не перестало быть только черным, а белое только белым, и все погрузилось в серый туман, в котором теряешь ориентацию. Я настолько сильно впитала это все в себя, что в некоторые моменты цена предательства по отношению к Похитителю казалась мне выше цены предательства по отношению к собственной жизни. Может быть, стоит просто покориться судьбе, думала я всякий раз, когда воронка грозила затянуть меня в глубину, и я теряла из глаз свои спасительные островочки.

В другие дни я ломала голову над тем, как после всех этих лет отреагирует на меня внешний мир. Воспоминания о судебном процессе Дютру все еще не стерлись из моей памяти. Я знала, что ни в коем случае не хочу быть выставлена напоказ так же, как жертвы этого преступления. Я восемь лет была жертвой и не хотела оставшееся время жизни провести как жертва. В голове складывалось четкое представление, как нужно вести себя с массмедиа. Естественно, предпочтительнее, чтобы меня просто оставили в покое. Но если кто-то все же будет обо мне сообщать, то никогда не называя меня только по имени. Я хотела вступить в жизнь взрослой женщиной. И я хотела сама решать, с кем буду иметь дело.

Это был вечер в начале августа, когда я сидела с Похитителем за кухонным столом и ужинала. В выходные его мать оставила в холодильнике колбасный салат. Он положил мне овощи, а колбаса и сыр горкой громоздились на его тарелке. Я медленно пережевывала кусочек паприки в надежде вытянуть из каждого красного волокна последние остатки энергии. Хотя я немного и прибавила в весе — до 42 килограммов, работа на Холлергассе так измотала меня, что я чувствовала себя физически полностью обессиленной. Но разум бодрствовал. С окончанием ремонтных работ миновал и очередной период моего заточения. Чего ожидать в дальнейшем? Обычное безумие буден? Летняя прохлада на Вольфгангзее с предшествующими избиениями и последующими унижениями, а потом как леденец — платье? Нет, такую жизнь я дальше вести не хотела.

На следующий день мы работали в монтажной яме. Издалека доносился голос матери, зовущей своих детей. Изредка короткий сквознячок приносил в гараж аромат лета и свежескошенной травы, в то время как мы обновляли днище старого белого автофургона. Когда я кисточкой наносила слой чего-то похожего на воск, у меня возникали двоякие чувства. Это была машина, на которой он меня похитил, а теперь хотел продать. Не только мир моего детства растаял в недосягаемой дали — теперь исчезали и артефакты из первых дней моего заключения. Автофургон был связующим звеном с днем моего похищения. Теперь же я работала над тем, чтобы и оно исчезло. Мне казалось, что каждым мазком кисточки я цементирую мое будущее в подвале. «Ты создал для нас обоих такую ситуацию, в которой выжить сможет только один из нас», — вдруг вырвалось у меня. Похититель поднял на меня удивленные глаза. Но я не позволила сбить себя с толку и продолжила: «Я действительно благодарна тебе за то, что ты меня не убил и окружаешь заботой. Это действительно мило с твоей стороны. Но ты не можешь заставить меня с тобой жить. Я же человек с собственными потребностями. Этой ситуации должен быть положен конец».

Вольфганг Приклопил вместо ответа молча вынул кисточку из моей руки. По его лицу я поняла, что он страшно напуган. Должно быть, все эти годы он с ужасом ждал наступления этого момента. Момента, когда выяснится, что все его потуги не принесли плодов. Что ему не удалось сломить меня до конца. Я говорила дальше: «Это же нормально, что мне нужно уйти. Ты мог бы понять это с самого начала. Кто-то из нас должен умереть, другого выхода больше нет. Или ты убьешь меня, или отпустишь на свободу». Приклопил медленно покачал головой.

«Я этого никогда не сделаю, ты же знаешь», — ответил он тихо.

Я ждала, пока какая-нибудь из частей моего тела взорвется от боли, и внутренне подготовилась к этому. Никогда не сдаваться. Я не сдамся. Когда ничего не произошло — он все так же неподвижно стоял передо мной, я набрала в грудь воздуха и произнесла слова, изменившие всё: «Я уже столько раз пыталась лишить себя жизни — при том, что жертва здесь я. Собственно, правильнее бы было, если бы ты убил себя. Все равно ты не найдешь другого выхода. Если ты умрешь, все проблемы решатся разом».