Невинные - Тея Лав

еще минуту, думая об этом. Наконец, я поворачиваюсь к Мадлен и запускаю пальцы в ее длинные волосы и оставляю на ее губах быстрый поцелуй. Затем поднимаю с пола книгу, которую она мне подарила и размахиваю ею.

– Моя очередь читать.

* * *

На следующий день после школы я ищу Макса. В его комнате его нет, в подвале тоже. Пешком он уж точно никуда не денется. На лестнице я натыкаюсь на Кэтрин, учительницу Ханны.

– Привет, Стайлз, – улыбается она.

– Привет, Кэтрин. Как ты?

– Все хорошо. Мы уже закончили. Как ты вырос, давно тебя не видела.

– Когда ты выйдешь замуж, Кэтрин? – спрашиваю ее. Я знаю ей двадцать шесть, и она заядлая феминистка. Мне нравится ее подкалывать по поводу замужества.

Она поджимает свои губы, накрашенные яркой помадой.

– Не зли меня, мелкий. Мы это уже проходили.

Я смеюсь над ней.

– Ты только что сказала, что я вырос.

– Ха. Вырос. Сколько тебе? Пятнадцать?

– Семнадцать, и я женюсь раньше двадцати шести, это уж точно.

Кэтрин смеется и проходит мимо меня к двери.

– Какой ты романтик, Стайлз. Мне пора.

– Ты не видела Макса, Кэтрин?

– Тот симпатичный блондин, который не давал нам с Ханной спокойно заниматься?

– Да, это он.

– Он с Ханной в игровой комнате. – Она открывает дверь. – Пока, Стайлз.

– Удачи, Кэт.

Она исчезает за дверью, и я поднимаюсь наверх.

В игровой комнате громко орет Губка Боб, которого Ханна смотрит постоянно. Она развалилась на большом диване, и рядом с ней закинув руки за голову, лежит Макс.

– Стайлз! – кричит Ханна, когда я вхожу, и бросается ко мне.

– Эй, принцесса. – Я подхватываю ее на руки и подбрасываю в воздух.

Ее кофточка слегка задирается, и я замечаю, как Макс смотрит на открытые шрамы Ханны. Он знает, что с ней случилось. Он знает, что виноват я. Но мы никогда не говорили об этом.

Я опускаю Ханну на диван и поправляю ее задравшуюся кофточку.

– Ты не виноват. – Макс внимательно смотрит на меня.

– Ты знаешь, что это не так.

Он садится на диване и стаскивает с себя футболку. На его торсе едва заметный с годами побледневший шрам. Прямо над шрамом татуировка с изображением Гая Фокса с розой, которая частично ее скрывает. Эту татуировку он набил в шестнадцать, насмотревшись фильмов и бунтуя против системы. Любой системы. Макс всегда был бунтарем.

– Ты боишься, что она не простит тебя, когда вырастет и все узнает, – продолжает он. – Это, – он показывает пальцем на свой шрам, – сделал мой отец. Я простил его, потому что он просил, и я не помню, что он сделал. Все совершают ошибки, Стайлз. Она простит тебя. Ты все, что у нее есть. Прекрати страдать, в конце концов.

Возможно, они правы: Мадлен, Макс, Чарли… Я ценю, что Макс считает так же. Мы никогда так не были особо близки. Никогда не говорили о том, что случилось с ним в детстве. Это была случайность. Его отец любил его, и наверняка, так же мучился, как я, видя последствия своей ошибки.

Я просто киваю Максу, и он снова натягивает футболку. Он не привычно тихий сегодня. Ни замашек, ни шуточек, ничего.

– Макс, – тихо зову его я. – Что с тобой? Скажи мне. Есть ли хоть малейший шанс, что она могла забеременеть от тебя?

Он хмурится и одергивает футболку.

– Нет. Я всегда предохраняюсь, и я…– Он не успевает договорить, потому что появляется мама, заполняя комнату запахом своих духов.

– Мальчики, – говорит она.

Ханна обнимает ее. Опустив Ханну, мама целует меня в лоб, и делает тоже самое с Максом.

– Фу, Мелоди. Мне нечем дышать, – кривится он.

Я подавляю смех. Старый добрый Макс вернулся.

– Кажется, я просила тебя стараться не язвить мне каждый раз, когда видишь, – строго говорит мама.

– Ой, прости, тетушка, – с сарказмом поправляет себя Макс.

Мама недовольно качает головой и, поправляя уложенные волосы, спокойно произносит:

– Я не твоя мать и подобного отношения не потерплю.

Макс сжимает челюсть. Он не любит говорить о своей матери.

Убедившись, что он не станет ничего добавлять, мама продолжает:

– Я слышала, что случилось в школе. Бедняжка Кирстен. Мне нужно знать, что вы к этому не причастны.

– Конечно, нет, – уверенный в своих словах говорю я.

– Я верю, что вы не способны на такую мерзость, ведь вы дружили с Кирстен. В отцовском кабинете вас ждет мистер Адамс.

Наши лица буквально каменеют. Макс смотрит на меня, я на него.

– Живо, – говорит мама, – поговорите с ним. Вы там были.

Словно на ватных ногах я выхожу из комнаты, Макс плетется за мной.

– Что ему нужно? – спрашивает Макс, пока мы идем до отцовского кабинета.

– Не знаю.

Возле двери он снова надевает маску невозмутимости.

– Мы ничего не сделали. Это мог быть кто угодно. Расслабься.

На самом деле, я расслаблен. Я не боюсь, если все выплывет наружу. Я возьму всю вину на себя. Абсолютно не важно, что будет. Кирстен это заслужила.

Кабинет отца пустует уже несколько лет. Когда он дома он запирается в нем, чтобы выкурить сигару и выпись виски. Мне не нравится эта комната. Ее красные стены, сделанная на заказ темная итальянская мебель. Эти книжные полки, забитые книгами, к которым никто не прикасается. Я не люблю эту комнату, потому что здесь отец ударил мою мать, когда мне было восемь.

Это было лишь однажды, но этого воспоминания мне хватило, чтобы недолюбливать отцовский кабинет.

Мистер Адамс сидит в широком кожаном кресле. На нем серый деловой костюм, светлые волосы распределены по лысеющей голове. Он поднимает голову от экрана телефона, когда мы входим.

– Добрый вечер, молодые люди, – скрипучим голосом говорит мистер Адамс. – Прошу уделить мне немного времени. Садитесь.

Что за бравада?