Падшая женщина - Эмма Донохью

— Я знаю, ты еще очень молода, — снова заговорил Дэффи. — И если ты захочешь, мы можем подождать. Надеюсь только, что не очень долго. То есть если ты скажешь «да».

Мэри опустилась на траву. Ее сердце билось как сумасшедшее.

— Пожалуйста, — добавил он. — Я забыл сказать, пожалуйста! Я все обдумал. Я только об этом и думал! Я несколько недель не брал в руки книгу!

Мэри расхохоталась. Ее черные глаза встретились с его светло-голубыми.

— А что же Гвин? — спросила она, растягивая удовольствие.

Его щеки были темно-красными, а парик съехал на сторону.

— Я никогда не чувствовал такого прежде, — просто сказал он. — Я даже не думал, что это вообще возможно.

Каково это, быть с таким мужчиной? В мечтах о своем блистательном будущем Мэри не представляла себе ничего подобного. Перед ней была возможность отринуть свое старое «я» раз и навсегда. Она может снова стать обычной девушкой, а потом обычной женой. В конце концов, все дороги ведут именно в этот город. Так кончаются все истории на свете.

— Может быть, — выдохнула она.

— Да? — Его голос был хриплым, словно у солдата в разгар битвы.

— Может быть, да.

Глава 6

Опавшие лепестки

— И не забудь про рябину.

— Рябину? — переспросила Мэри, перевязывая прутиком растрепавшуюся ручку корзины.

— Чтобы прибить ее над дверью, — терпеливо объяснила миссис Джонс. — Это отгоняет от дома ведьм.

Мэри округлила глаза и беспомощно пожала плечами:

— Как скажете.

Была Вальпургиева ночь, и миссис Джонс освободила Мэри от работы над бесконечным подолом муслиновой накидки миссис Воган с тем, чтобы она сходила в лес и нарвала цветущих веток.

— Это впускает в дом лето, — полушутя-полусерьезно объяснила она. — Если мы не украсим дом зеленью до утра, то на деревьях не завяжутся плоды.

И в самом деле, подумала Мэри. В мире полно странных вещей. Какой вред от того, чтобы прибить на стены несколько зеленых веток?

Стоял теплый вечер, и на реке было полно лебедей и чаек. Деревья тряслись от криков ворон. На пути то и дело попадались какие-то пышные лиловые кусты, и, только подойдя поближе и вдохнув их аромат, Мэри узнала их. Сирень. Ей вспомнились корзины в Ковент-Гарден и сладкий запах, перебивавший вонь гнилых фруктов под ногами. Она углубилась в лес. Старое дерево с рассохшейся корой ожило и зазеленело; сквозь трещины пробивались молодые побеги, жадно стремясь к свету, к солнцу.

Она вышла на полянку. Несколько местных отсекали ветки от огромной поваленной березы, размером с четырех высоких мужчин. Джаррет Смит поднял голову и отер лоб, заодно размазав по нему несколько мошек.

— Как тебе нравится наше майское дерево, Мэри Сондерс?! — крикнул он.

Мэри улыбнулась.

— Надеюсь, этот шест для тебя достаточно длинный! — выкрикнул кто-то еще и захохотал.

Кто это сказал? Может быть, тот рыжий сзади — некоторые из этих мужчин были ей незнакомы. Но они явно знали ее. Мэри прибавила шагу; ее сердце заколотилось. Возможно, сегодня они говорят такое всем женщинам — все цветет и зеленеет и сезон сальных шуточек в разгаре.

«Никакой опасности нет, — напомнила она себе. — Мне еще нет шестнадцати, и я девственница без всякого прошлого. Моя единственная тайна — то, что я помолвлена с Дэффи Кадваладиром, двадцати лет, слугой и вполне достойным молодым человеком».

Нет ничего невозможного.

Мэри не знала, какое из деревьев — рябина, и стала ломать все подряд. Если принести домой всего понемногу, то точно не просчитаешься, решила она.

Сзади хрустнула ветка, и она обернулась. Дэффи, с сияющим, как римская свеча, лицом, смотрел на нее и улыбался.

— Ты что, за мной подглядываешь? — строгим голосом спросила Мэри.

— Миссис Джонс послала меня помочь донести твою корзину.

— Ничего она тебя не посылала!

— А вот и посылала!

— Значит, она все знает.

Дэффи подошел поближе и ткнулся щекой ей в губы.

— Она невероятно романтичная особа.

— Она не может знать, — встревоженно возразил он. — Я не говорил никому ни слова. Мы же договорились — никому до Рождества.

— Но у нее есть глаза, — заметила Мэри. — Да это прямо витает в воздухе. Посмотри — каждая птаха и каждая травинка в этом лесу ищет себе пару. Такое время.

Он молча высвободил из-под накрахмаленного чепца ее длинные темные волосы и уткнулся в них лицом. Его горячее дыхание обжигало ее затылок. И вдруг, первый раз в жизни, Мэри ощутила это. Трепет в животе, волнение, острое и пронзительное, словно птичья трель. Должно быть, это то самое, что чувствовала Куколка со своим плотником. То, что чувствуют обычные женщины в объятиях обычных мужчин.

Может быть, это и в самом деле такое время — все цветет, все стремится соединиться? Или дело в том, какие ласковые у него пальцы? Ее била крупная дрожь. Нельзя было терять ни секунды. Она рванула пуговицы на его панталонах; одна с треском отлетела в кусты.

— Подожди, — задыхаясь, прошептал Дэффи.

Она ничего не ответила. К чему? Растрепавшиеся волосы лезли ей в глаза. Она уже не заботилась о том, что выдаст себя своей прямолинейностью, что ее пальцы действуют с заученной легкостью шлюхи. Все, что сейчас имело значение, — удержать этот трепет внутри, ухватиться за него, пока он не исчез навсегда.

Она оказалась сверху, потом они поменялись местами. В его парике была какая-то труха и прутики, ее каблук запутался в плетях плюща. Вокруг стоял ошеломляющий, пьянящий запах раздавленных цветов. Его губы все время двигались, будто он пил из невидимой бутылки сладкое вино, а ноги подрагивали.

Она направила его в себя, поглотила его. Его тело вдруг напряглось и замерло. Только в этот миг она осознала, что он никогда не делал этого раньше. Такой новичок конечно же не мог распознать, что она не девственница. Она испытала радость и отвращение одновременно. Он был совсем близок к триумфальному завершению, и она приготовилась впитать его, разделить его восторг.

Но все оказалось совсем как всегда. Соприкосновение. Временное соединение. Она не почувствовала ничего. Ее тело молчало. Она была за миллионы миль отсюда. И вполовину не такой большой, как у его папаши, а? — отметила Куколка у нее в голове.

Мэри зажмурила глаза. Ее собственные мысли вызывали у нее омерзение.

Все заняло считаные минуты.

— О, Мэри! — выкрикнул он ей в ухо. — О, Мэри, о, Мэри, о, Мэри…

Он обрушился на нее всем своим весом, как любой другой мужчина… все та же тяжесть и невозможность дышать, то же липкое ощущение между ног, тот же холодок. Мэри невыносимо хотелось спихнуть его с себя, однако у нее все же хватило милосердия просто лежать спокойно.

Наконец Дэффи поднял голову. Глаза у него были мокрые.

— Это был самый счастливый час в моей жизни, — хрипло шепнул он.

Мэри вытянула шею и неуклюже поцеловала его в глаз. Невозможно, все это совершенно невозможно.

Он поднялся на колени и пошарил вокруг себя, в надежде отыскать потерянную пуговицу.

— Давай приходить сюда, на это самое место, каждую Вальпургиеву ночь, до конца наших дней.

Мэри перестала отряхивать юбку.

— Но, Дэффи, — осторожно начала она, — мы же не останемся в Монмуте навсегда.

— Где же еще нам быть?

У нее в голове вдруг застучало — словно сторож загремел своей трещоткой, предупреждая об опасности.

— Но здесь нам не будет места.

— Монмут растет, — бодро заявил Дэффи. — Очень скоро здесь будет достаточно места для двух портних и для двух корсетных мастерских. Возможно, начинать нам придется в каком-нибудь другом городе в Валлийской марке, но очень скоро мы сможем вернуться домой.

Домой. Ее рот наполнился горькой слюной. Вот где ловушка. Теперь она все поняла.

— Для меня это Лондон, — почти грубо сказала Мэри. — Я не знаю другого дома. Я лондонская девчонка.

Дэффи терпеливо покачал головой, словно разговаривал с неразумным ребенком.

— Уже нет, моя милая. Если бы ты только видела, как ты изменилась…

От гнева у нее потемнело в глазах.

— Я такая же, как всегда! А что касается тебя — я думала, у тебя есть хоть капля честолюбия! Я и понятия не имела, что ты намереваешься влачить жалкое существование в паршивом вороньем городишке!

Он побледнел.

— Если этот город достаточно хорош для Джонсов…

— К чертовой матери Джонсов! — выкрикнула Мэри. — Я хочу большего. Я не желаю становиться миссис Джонс для бедных!

Дэффи сцепил пальцы так крепко, что они побелели. У него было странно-болезненное выражение лица, будто у человека, который пытается припомнить второй куплет песни.

— Мэри, — взмолился он. — Пусть даже мы отбросим остальное в сторону, но… подумай, как нам растить детей в большом городе?