Варвары - Александр Мазин

Коршунов изо всех сил попытался скрыть изумление. Поистине то был день новостей.

– Новый корабль. Его срубили для тебя и скоро пригонят в бург. Но парус ты должен поставить сам. Из небесной ткани. Согласен?

– Согласен,– не раздумывая, ответил Коршунов.

Он помнил насчет «парусов цвета снега и крови», о которых было объявлено герульскому послу.

В общем, было о чем подумать «небесному герою Аласейе». Например, о том, что Одохар, оказывается, даже среди «злокозненных» квеманов имел информатора. И о том, что простота здешней жизни – кажущаяся. По крайней мере та игра, которую ведет рикс, значительно сложнее и активнее, чем предполагал Коршунов. Просто Алексею позволяют видеть лишь незначительную часть процесса. Кусочек внешней оболочки. Даже герул Скулди наверняка куда более осведомлен о делах Одохара. Ясно одно: рикс – не только умный мужик, но и искушенный. Просто так ничего не делает. А о том, что делает, зря не болтает. Правитель. Хотя народу здесь – всего ничего. Тысяч десять, по коршуновским прикидкам. И все всех знают, что естественно при такой малочисленности, и живут патриархально, по прадедовским обычаям… Однако закулисная жизнь кипит вовсю. Ну да разве в численности населения дело? В обычной коммуналке на три-четыре семьи такие, бывает, интриги заворачиваются… Не любят люди жить просто. Скучно им. В жизни – как в науке. Это ведь только кажется, что в физике все по правилам-законам. Самый же вкусный для ученого кусочек – когда законы нарушаются. Вернее, уже написанные законы нарушаются. Когда в общей картине образуется неясность, щелочка. И сквозь эту щелочку можно за изнанку заглянуть… И новый закон открыть. М-да… Воистину познание есть змея, ловящая собственный хвост. И все же скучал Коршунов без своей родной кристаллографии.

Задумавшись, не заметил, как подъехал к бургу.

Ворота городка были гостеприимно распахнуты. Стражи – никакой. Хотя – от кого стража? От внезапного нападения? Так откуда оно возьмется, внезапное? Хоть и обширны окрестные леса, да вряд ли можно скрытно к бургу подойти. Наверняка в лесах этих у бурга наблюдатели имеются. Те же охотники… С другой стороны, сумели же они тогда внезапно напасть на квеманское городище? Но ведь бург полутора десятками не возьмешь, это ясно. А незаметно провести сотню-другую захватчиков – это уже сложнее.

Хотя, в принципе, можно. Выслать вперед дозоры, разведчиков. Подойти скрытно. А от ближайшего леса до бурга – всего-то километра два. Если верхом: три-пять минут хорошей скачки…

Тут все «стратегические» мысли вылетели из головы Коршунова, потому что он увидел Настю.

Конь запнулся – так резко Алексей дернул поводья.

– Славы тебе, Аласейа.– Она посторонилась, давая Коршунову проехать, да так неловко, что пошатнулась и едва не упала с настила в ров.

Не упала, успела ухватиться за ногу всадника, а всадник, наклонясь, поймал тонкое запястье с соскользнувшей к локтю змейкой золотого браслета.

– Прости, Аласейа, мою неловкость!

– Нет, это ты прости меня, Анастасия! – Смуглые пальцы женщины уже разжались, но всадник по-прежнему удерживал тонкую руку.– Я не очень хороший наездник! – Он улыбнулся.

– Разве воин может быть плохим наездником? – улыбнулась она в ответ.

– Там, откуда я родом, ездят не на лошадях, а на… – Алексей поискал подходящее слово,– колесницах. Огненных колесницах,– уточнил он.

Это не было враньем. Двигатель внутреннего сгорания как-никак.

– О-о-о! – поверила она или нет, неизвестно, но взглядом выразила восхищение.– По небу?

В общем его слова даже не прозвучали необычно. Здесь принято преувеличивать. Фантазировать, так сказать. В здешних байках побитые враги множатся и превращаются в шестируких великанов. Причем рост и количество рук напрямую зависят от возраста рассказчика и объема выпитого пива.

– И по небу,– кивнул Коршунов.– На больших колесницах. С крыльями. И не только воины – все. Даже дети.– Руки ее он так и не отпустил, но она словно и не замечала этого.

– Верхом?

– Нет, в чреве. Наши колесницы столь стремительны, что верхом не удержаться.

– В чреве? – Она задумалась.– Как на корабле?

– Примерно.

– Мне бы хотелось полетать по небу,– проговорила она застенчиво и совершенно по-детски затрепетала веками: огромные глаза в черной бахроме выгнутых ресниц.

– Может быть… – Коршунов бросил быстрый взгляд по сторонам: они были одни. Ни одного человека ближе трех сотен шагов, открытые ворота, пустая пыльная улочка…

– Может быть, когда-нибудь… – Он низко наклонился в седле и коснулся губами узкой мягкой ладони.– Анастасия… Настя…

Глава двадцать первая Книва. Посвящение

Книва просидел в яме целую вечность. Совсем окоченел. Очень хотелось есть. А пить совсем не хотелось. Овида сказал: «Воду не пей. Плохая». Это он про ту воду, что в яме скопилась. Как будто Книва совсем дурак. Станет он воду пить, от которой мочой воняет! Сколько тут до Книвы сидело, воинское посвящение принимавших? И все в эту воду облегчались.

Книва вздохнул. А как хорошо мечталось, когда на капище ехали! Агилмунд, Сигисбарн, сам Одохар с дружиной, даже Травстила-кузнец. Еды привезли полные мешки, пива. По дороге еще свинью добыли, с поросятами…

Все на капище пошли, а Книву Овида-жрец за руку – да в лес. Глаза тряпкой завязал и до самого вечера по чащобам водил. Книва все ноги сбил сослепу.

Наконец сюда привел его Овида. К яме. Щит плетеный, дерном прикрытый, с ямы снял. Раздеться велел и вниз прыгать. Книва разделся и прыгнул. Хоть страшно было: яма-то ловчая, раз щитом прикрыта. Большая: на медведя или, может, тура. А в ловчей яме и кол может быть… Страшно, но прыгнул. Стараясь ближе к стенке упасть. Напрасно боялся – не было кола в яме. Воды вонючей – на ладонь, да еще на ладонь – грязи.

– Целый? – спросил сверху Овида.

– Целый! – бодро ответил Книва.

– Ну тогда сиди. Воду не пей. Плохая.

– А долго сидеть? – спросил Книва.

– Пока я не приду… Или еще кто.– При этих словах Овида хохотнул недобро, как филин ухает, да щит на яму надвинул, осыпав Книву землей.

Ушел Овида.

А Книва остался.

И сразу есть захотел.

Представилось, как на капище воины пируют. Свинью на вертеле жарят, а со свиньи жир капает и на камнях шипит.

А в лесу уже и ночь наступила. Это Книва только по звукам, что сверху доносились, понял; в яме-то всегда ночь. Ноги от воды немеют. Особенно когда на корточках сидишь. Мошки какие-то вьются, кусают. Плохо Книве. Страшно. Может, о нем забыли? Может, квеманы напали на капище и побили всех? Овида-жрец сказал: «Сиди, пока я не приду». А ежели он и вовсе не придет? Ежели он нарочно Книву в яму скинул, чтобы богам подземным потрафить? Зря, что ли, сказал жрец: или я приду, или еще кто?

Страшно Книве. У него с подземными богами – старые счеты. Думал Книва: очистили его тогда, на болоте, Каумантиир Гееннах с Аласейей. Ан нет, оказывается. Только вот сейчас сообразил Книва: не могли они его очистить, раз не боги они, а чужие герои. Были б свои – другое дело. Но ведь чужие. Разве их Вотан с Доннаром услышат? Вспомнил тут Книва, как Аласейа его все в реку звал, а Книва не шел: боялся обычай нарушить. А ведь наверняка Аласейа его не просто так звал. Понятно теперь: помочь хотел. Хотел, чтоб речной бог, здешний, с которым дружен Аласейа, Книву от нечистоты избавил. Не понял Книва. А теперь – поздно. Потому, может, и не взяли на капище Аласейю. Чтоб Книве помочь не мог.

Долго сидел Книва. И стало ему казаться, что из земли в яму скребется кто-то. Шуршит в земле, стену толкает. И грязь под ногами вроде шевелиться начала. Понял Книва: это «нижние» злые духи носами острыми землю точат, к нему рвутся. Только вода их не пускает. Знает вода, что покровительствует Книве Аласейа, вот и не пускает подземных. Хотел Книва Доннара с Вотаном о помощи попросить, но вспомнил: не воин он. Нет у него права к воинским богам обращаться. Тогда с отчаяния Книва в голос Аласейю позвал. Может, услышит Аласейа и выручит? Больше ведь некому…

Видно, услышал все же Аласейа, потому что перестали духи в земле скрестись. Может, ушли. Или затаились. Или за подмогой отправились. В земле ведь много кто живет. И боги малые, и духи, и хольды черные, которые с людьми схожи, только что ростом малы. Ежели хольда в нужную ночь поймать и спросить правильно, он тебе все клады земные показать может. А ежели неправильно спросишь – хольд тебя чародейством опутает и на сорок зим под землю уведет. Войдешь юношей, а выйдешь седым стариком… Тут спохватился Книва: о чем думает, под землей сидя? И совсем ему нехорошо стало: весь испариной покрылся, даже мерзнуть перестал ненадолго.

…Сколько еще времени прошло – неведомо. Но устал Книва бояться. Присел опять на корточки и в дрему погрузился. Дрема – не сон. Дрема – это когда в засаде сидишь, дичь стережешь. Глаза и уши открыты, а мыслей совсем нет. Если зверь не придет, можно с полудня до заката так просидеть – времени ушедшего не заметить… Так сидеть Книву Сигисбарн учил. А Сигисбарна – Фретила. А Фретилу – предки. Предков же ласка учила. Ласка у рода Фретилы – покровитель. Потому никому из рода Фретилы ласку убивать нельзя. Только ласка – глупый зверь. Беспамятный. Это плохо. Зато отважна и свирепа ласка без меры. Это хорошо. Зверь-покровитель – он весь род бережет. Но только род – не отдельного человека. Человеку же боги пособить могут. Но у богов людей-просителей много, а у Зверя – только один свой род. Потому для рода Зверь полезнее.