Калки - Гор Видал

— А это не развратит будущие поколения? — У Джеральдины довольно циничные представления о поведении человечества. Но то, что я называю цинизмом, она называет реализмом. Возможно, это то же самое. К несчастью, я не реалистка. И не циник. Я разбила свой самолет в двух часах лета к востоку от Порт-Морсби. Я — последний романтик.

— До того как вернется железный век, пройдут тысячи лет, — сказал Калки. — К тому времени мои потомки оставят эту планету ради других миров и других систем. Вот почему ваша работа так важна. — Калки обвел жестом всех нас. — Вы должны положить начало новому поколению интеллектуалов. Джеральдина будет учить их биологии. Лакшми — ядерной физике. Джайлс — медицине. Тедди — технике…

— А чему будешь учить ты? — лукаво спросила Джеральдина.

— Пути, — ответил Калки. За его спиной висел портрет Авраама Линкольна в золоченой раме. Линкольн смотрел на нас строгим, оценивающим взглядом.

Затем Джайлс прочитал нам лекцию о своих последних открытиях в Лэнгли, штат Виргиния. Он взломал большинство секретных кодов. Теперь он точно знает, кто убил братьев Кеннеди и так далее. Почему-то никого из нас это не заинтересовало. Когда прошла золотая осень и начала приближаться зима, воспоминания о прошлом стали блекнуть. Мы начали горячо планировать будущее. Устраиваем семинары. Обсуждаем, как лучше учить детей. Новую математику все единодушно отвергли.

Иногда мы с Джеральдиной осматриваем местные достопримечательности. Мы обе любим Смитсоновский музей. Мне ужасно нравятся первые аэропланы и старые поезда. Кроме того, я получаю удовольствие от коллекций платьев, принадлежавших бывшим первым леди страны. Становлюсь все более и более женственной. Что бы ни значило это слово. Мы часто говорим о сексуальных ролях. Как наши древние предки, мы уделяем большое внимание вопросам продолжения рода. Не скажется ли это на наших отношениях с Джеральдиной? Джайлс думает, что непременно скажется. Он говорит об этом, как Моисей. Но в глубине души ревнует… тоже как Моисей?

Лакшми думает, что никаких сложностей не будет. Я сомневаюсь. Но Джеральдина считает, что исправить ошибки природы можно будет с помощью искусственного осеменения. Это приведет к процветанию романтических связей любого рода, а рождаемости ничто не будет угрожать. Она приводит сильные доводы. Калки загадочен; видно, у него еще не сложилось твердого мнения на этот счет.

Вчера вечером мы с Джеральдиной бросили работу (в дополнение к своим обязанностям фермера и историка я строю самолет) и отправились в Национальную галерею. Еще один яркий, холодный день. Мы больше не замечаем останков в лохмотьях и рваных бумажных лотосов, которые все еще приносит бродячий ветер.

Животные равнодушно наблюдают за нами. До сих пор никому из нас не доводилось пользоваться оружием. Сытое животное почти всегда благодушно. Хороший урок.

Теперь Национальная галерея — наше любимое место в городе. Конечно, время от времени случаются неприятности. Например, в фонтанах и декоративных прудах застаивается вода. Тогда мы принимаемся за работу. Спускаем воду. Чистим все, что попадается на глаза. Галерея стала для нас с Джеральдиной идеальным убежищем. Ей нравится здешняя атмосфера. Мне нравятся картины. Я изучаю их. Я начинаю понимать, что вскоре мне предстоит играть новую роль. Я буду здесь единственной, кто сможет научить детей получать наслаждение от изобразительного искусства. В последнее время я начала читать труды искусствоведов: Бернарда Беренсона, Роджера Фрая, Гарольда Розенберга…

Иногда я заимствую какую-нибудь картину. Например, вчера принесла домой Мантенью. Я обнаружила, что могу смотреть на картину часами. В это время я вижу мертвую руку за работой, представляю, что видел мертвый глаз, и иногда мне удается понять, о чем именно думал этот мертвый человек много-много лет назад.

Я прерываюсь. Сегодня третье октября. Джайлс пригласил всех нас в Блэйр-хаус. Он устраивает свой первый званый обед. Вчера он прислал нам письменные приглашения. Форма одежды — вечерние платья и костюмы с черным галстуком-бабочкой. Черные бабочки! Как на приеме у президента.

3

Джайлс оделся доктором Ашоком.

— Ради старых времен, моя дорогая Тедди.

Меня слегка раздражали седой парик, смуглое лицо и запах карри. Складывалось впечатление, что нас шестеро, а не пятеро. Я сказала об этом. Джайлс захихикал на индийский манер.

Замечание в скобках. Расскажем ли мы новому поколению обо всех других расах, которые когда-то населяли планету? Думаю, что будем должны. Но что подумают жители Золотого Века об ужасах века Кали в Калькутте и Нью-Йорке? Думаю, их реакция будет зависеть от того, что мы им сообщим.

Джеральдина, как всегда, выразилась прямо.

— Джайлсу нравится быть доктором Ашоком из-за парика. Он ненавидит свою лысину. Правда, Джайлс? А волос, которые есть у вас на затылке, недостаточно для трансплантации.

Джайлс притворился, что ему смешно. Но ему всегда нравилось притворяться. В нем действительно два человека. По крайней мере. Должна признаться, что одно из этих множеств «я» — искусный дизайнер по интерьеру. Блэйр-хаус был прекрасно декорирован.

Джайлс реквизировал подходящую по стилю мебель изо всех элегантных домов и музеев города. Даже сшил шторы — с небольшой помощью Лакшми. Коллекция из Лувра великолепна. «Мона Лиза» украшает гостиную (а не клозет, как грозил Лоуэлл). Нефриты сверкают, словно бриллианты. Тридцатисантиметровую пагоду, искусно вырезанную из глыбы императорского зеленого нефрита, можно сравнить только с морской волной, замерзшей во время падения.

Нам с Джеральдиной приходится держать свои нефриты в стеклянных витринах, потому что Джек, Джилл и Ребенок бьют все, что попадает к ним в руки. Вообще-то им не разрешается заходить в наши комнаты, но они всегда умудряются в них прокрасться. Часто с катастрофическими результатами.

Я заметила, что коллекция французских импрессионистов, собранная Джайлсом, уступает моей. В живописи этого периода он совершенно не разбирается. Хотя он взял далеко не худшего Сезанна и Сутина, но самое лучшее пропустил. Выходит, мы с ним соперничаем.

Доктор Ашок (Джайлс попросил, чтобы к нему обращались именно так) смешал самый сухой из возможных мартини. Мы изрядно напились. К несчастью, моя голова слабеет после пяти (или шести?) коктейлей. Самой стойкой из нас является Джеральдина. В тот вечер доктор Ашок оказался настолько идеальным хозяином, что всем нам волей-неволей пришлось стать идеальными гостями.

Мы сидели у камина (в котором по-вейсиански гудело пламя, несмотря на душный вечер). Пили мартини и рассуждали о «Моне Лизе». То ли в освещении, которое подобрал для нее Джайлс, было что-то неправильное, то ли в Лувре висела копия. Вероятность этого была велика. Но знатоки спорили.

Пока мы ждали прибытия Калки и Лакшми, доктор Ашок рассказывал о последних находках Джайлса в архивах Лэнгли и других мест.

— Что вы будете с ними делать? — спросила Джеральдина.

— Я думал использовать их для составления новой «Бхагавадгиты», описывающей приключения Калки с той же точностью, с какой оригинал описывает историю Кришны — предыдущего воплощения Калки.

— Почему не пойти еще дальше? — спросила Джеральдина. Меня всегда удивляло ее глубокое знание индуизма. По сравнению с ней я была невеждой, но не собиралась просвещаться. — Пусть будет Рама. Инкарнация Вишну, предшествующая Кришне. Напишите новую «Рамаяну». Это будет очаровательно. Особенно описание любви Рамы и его жены Ситы…

— Не вижу аналогии, — ответил доктор Ашок. — Сита была похищена и изнасилована Раваной, царем демонов с Цейлона. Слава богу, Лакшми никто не похищал, не насиловал, да и Раваны у нас нет. Следовательно, не будет и войны за освобождение Ситы. Не будет разгрома Раваны Рамой и его союзниками-обезьянами. Честно говоря, у нас нет никаких врагов, кроме ваших проклятых обезьян, шастающих по улице у гостиницы «Хей-Адамс».

Я хотела заступиться за Джека и Джилл. Но Джеральдина перебила меня.

— Вы должны найти символический эквивалент, — сказала она.

Должна сказать, что в тот вечер Джеральдина была просто ослепительна. На ней было потрясающее платье от Баленсиаги, взятое из витрины Смитсоновского музея с лучшими творениями мастеров высокой моды двадцатого века. Это платье было сшито в тридцатых годах для знаменитой красавицы, которую звали миссис Гаррисон-Уильямс. Хотя миссис Уильямс была немного выше Джеральдины, у них обеих была узкая талия. Я знаю это, потому что сама помогала подгонять платье. Кроме того, в честь нашего первого обеда в Блэйр-хаусе Джеральдина надела изумрудное колье императрицы Жозефины и маленькую бриллиантовую тиару, принадлежавшую Марии-Антуанетте. Эффект был… умопомрачительный.