На Верхней Масловке (сборник) - Дина Рубина

Он отсидел «шиву» и приехал, и ничего – живет. Ему нравится. Иврит только не осилил, все по-английски. Сам здоровенный такой голландец, говорит: «Май фазер – гой...»

Он здесь работает охранником у Стены Плача.

Вот и Ави Коэн, довольно известный тут авангардист – вечно в драном свитере. К нему на днях заявился домой чиновник из налогового управления. Прикинулся покупателем, н у, эти их штучки... То-се... когда о цене сговорились – тот вместо чековой книжки достает служебное удостоверение... Так наш Ави не растерялся. Он галантно взял типа под руку и подвел к холодильнику. А там на пустынных полках лежит на блюдечке скукоженный кусочек сыра. Тип из налогового управления постоял, поглядел на этот скучный кусочек и молча ушел... Как говорит в таких случаях Ави Коэн: «Аз анахну мамшихим!» Что касается меня – я всегда выглядела обеспеченным человеком. И сейчас выгляжу обеспеченным человеком, даже когда на подиуме работаю. У меня жизненная установка – никогда ни у кого не одалживаться. И вот за меня как-то в супермаркете мужик – явно марокканец – доплатил тридцать копеек. В смысле – агорот. Стопроцентный марокканец, никаких сомнений.

Я набрала полную корзину – ну там и шампунь хороший, и чашка мне приглянулась в синий горох, кетчуп, который Сержант любит (он как раз из армии на субботу пришел), – то-се... Уже у кассы спохватилась, что чековую книжку дома оставила. А наличных не хватает. На кассе девушка такая милая сидела, говорит – что делать, избавляйся от не столь важного. Я думаю: ладно, чашку – к черту, хлебцы диетические – к черту, а шампунь и кетчуп – нет. Она говорит н у, за тобой тридцать агорот.

И тут этот мужик – по виду явно марокканец – он за мной стоял, вынимает из кошелька мелочь и говорит. «Сколько там геверэт должна?»

Я аж взвилась. Да ты что, говорю, мотэк, спасибо, конечно, но не беспокойся, я человек обеспеченный. А он в ответ: «Брось, ай, о чем говорить!..» – и мелочь на кассу небрежно так... Классический, стопроцентный, как их в местных русских газетах рисуют: цепи золотые на шее, на запястьях...

Я вот думаю: что им двигало? Унизить захотел? Или просто торопился, а я на кассе застряла. А может, он просто неплохой мужик, а я на воду дую... После того... молочка. Да нет, в принципе мне от того происшествия ни холодно ни жарко... Даже смешно, что меня заело – подписка о невыезде! Как будто я вот сейчас бы за границу подалась. Чего я там не видала – во-первых. Во-вторых, у нас с Сержантом есть на что другое тратить... А вот заело! Лежу ночами, и грызет меня, грызет... Да что ж это такое, думаю, – куда ж это я приехала?! Хотя – надо объективно рассуждать: они там, в полиции, из чего исходят? Из фактов. Ведь факты какие? Убирала я у этой бабки? Убирала. Пропали у нее, как она в заявлении пишет, бриллианты? Черт ее знает, вроде пропали...

Я на допросе говорю полицейскому – ну посмотри на меня – я ж выгляжу даже обеспеченным человеком, на кой мне ее бриллианты?

И он доброжелательно так – слушай, ты отдай, что взяла, и можешь идти куда хочешь. Я говорю: у меня высшее образование, я инженер-электрик. У меня на заводе знаешь сколько таких, как ты, мужиков в подчинении ходило?

А он говорит: мне твою биографию изучать некогда. Отдай, что взяла у геверэт, и можешь быть свободна. А если будешь упираться, мы тебе предложим через детектор лжи пройти. Я даже расхохоталась. Тащи сюда свой детектор. Нашел чем испугать российского еврея. Но только этот божий одуванчик долбаный пусть тоже процедурку пройдет. Он так и записал в деле: согласна, мол, пройти проверку на «мехонат эмет».

Ла-адненько...

И тут выясняется, что моя старушка отказывается от проверки на детекторе. В связи с высоким давлением. Тогда я стала вспоминать наши с ней душевные беседы. Бывало, я тряпкой враскорячку шурую под диванами и шкафами, а она ходит за мной и все сокрушается, как мы, русские евреи, отошли от великих традиций своего народа. Ходит за мной по пятам, дает указания – где еще подтереть – и все уговаривает к традициям вернуться.

Ну, конечно, с традициями оно хреново. У нас с Сержантом вообще конфуз с этим делом вышел. Когда мы только приехали, соседи Сержанту талес подарили. Постучали утром, вошли и торжественно на плечи накинули. Сержант очень растрогался. Смотри, мам, говорит, какое красивое полотенечко нам подарили. Так что насчет традиций – это справедливо. Уже после допроса я вдруг вспомнила, как перед происшествием она все пыталась передо мной бриллиантами похвастаться. Смотри, говорит, какие ценности у меня!.. Но я в тот день опаздывала в студию, мне совершенно не до брильянтов было, тем более чужих.

И когда я это вспомнила... Ну, в общем, мне все стало ясно. Захотелось только спросить у нее – как насчет великих традиций нашего народа? Только спросить.

И пошла я к ней... У нее небольшая такая вилла в Гар-Нофе. Позвонила в калитку, как обычно. Вышел на крыльцо внучок ее, парнишка лет шестнадцати, славный такой, с серьгой в ухе. Убирайся, кричит, русская вора! Ага, именно так – «хусская воха». Ну, на это мне, положим, плевать, я к этим словесам бесчувственна... Я человек в основе своей не лирический. Собаку он еще с привязи спустил, что совсем глупо: собак я не боюсь, слава богу, не местная, да и собачка меня знает. Подбежала к калитке, радуется, хвостом машет. Я, признаться, камушек-то подобрала. Хороший такой, увесистый камушек... Потом одумалась. Ну расколочу я им окно. Самой же потом стекло оплачивать. И пошла... Главное – я Сержанту ничего не рассказываю.

Я и там никогда на него своих неприятностей не вешала. У меня Сержант с детства очень задумчивый мальчик. Я из-за этой его задумчивости и замуж не вышла, чтоб ему лишнего повода к мыслям не давать. А сейчас мне этого замужа и даром не надо. Навидалась. Тот самый стакан воды вам, возможно, и подадут, но вопрос – какой ценой и доживешь ли ты вообще до этого стакана...

Мне-то грех жаловаться – Сержант из армии одни грамоты домой таскает. Недавно даже приемником его наградили. Я интересуюсь:

– Ну, тебя еще как-нибудь материальненько поощрили?

Он говорит:

– Поощрили.

– Чем?

– Генерал рядом с собой обедать посадил.

– Ты не чавкал? – спрашиваю.

– Нет, – говорит, – генерал чавкал...

Тут на днях предложили ему пройти тест на какие-то курсы офицерские. Написал он. Вызывает его армейский психолог. Знаешь, говорит, судя по результатам этого теста, с твоим мироощущением не только на курсы офицеров – тебе в армии оставаться нельзя... Иди, через два месяца новый тест писать будешь. Сержант говорит ему: думаешь, за это время мир даст мне шанс изменить о нем мнение?.. Тот расхохотался и говорит: в офицеры я бы тебя не взял. Но в приятели взял бы. Сержант ведь у меня младший. В смысле – младший сержант. Скоро должен выслужиться до старшего. Но он не заинтересован. Говорит – не хотелось бы. Почему? – спрашиваю. Да лычки, говорит, отпарывать, потом новые пришивать...

...Да, так вот, живу я в невыезде – ну а мне и не надо. Только к почтовому ящику каждое утро бегаю, чтоб повестку из полиции не прозевать.

И тут у нас в студии такое дело. Фабрициус наш, ван Браувер, договорился с одной галереей в Амстердаме о выставке нашей братии. Теперь – картины надо везти, а некому. Сашка Конякин муку на мацу мелет – Песах на носу, время самое горячее. А Фабрициус на посту у Стены Плача дамам косынки раздает и тоже отлучиться не может.

Ну и говорят они мне: а не поехать ли тебе, Рая, – картины отвезти. Мы на дорогу сбросимся, командируем тебя.

И вот надо же – сколько я себя уговаривала, что мне все равно, что никуда и не собираюсь, а чуть забрезжило, чувствую – умираю, хочу в Амстердам. Чувствую: с детства именно в Амстердам хотела.

Говорю я им: так и так, всегда готова подставить вам, мужики, свое дружеское накладное плечо, но в настоящий момент состою на учете в полиции по делу о краже драгоценностей. Ну, рассказала, в общем, о бабуле...

Художники мои буквально ошалели. Набросились на меня, ругают – чего молчала. А у меня, отвечаю, жизненная установка – никогда ни у кого не одалживаться... Ави Коэн даже сморщился от этой истории, как от кислого. Выезд-шмыезд, говорит на иврите, конечно, какая чепуха! Пошел он со мной в полицию, долго сидел у начальника и не знаю – то ли поручительство какое подписал, то ли еще что, но разрешили мне на три дня отлучку. Вышли мы с Ави на улицу Яффо, купили по шуарме. Солнышко светит, народ толчется, благодать такая. И он мне говорит, мол, ничего, Рая, видишь – ба Исраэль все по-домашнему, и, главное, знай, что ба Исраэль всегда найдется место, где за тебя заплатят... Знаешь, говорит, может, у этой старухи мания? А может, у нее внучок по шкатулкам шурует, а она на тебя подумала? Знаешь, говорю, а не пошла бы она вместе со своим внучком, своими шкатулками и своими маниями... Ави доел шуарму и говорит: «Аз анахну мамшихим»...

...Я про Амстердам – можно, рассказывать не буду? Чего там рассказывать, эх... Я три дня по нему ходила и все время про Фабрициуса ван Браувера думала – это ж надо, куда человека судьба заносит. И представляла, как сейчас наш летучий голландец у Стены Плача дамам косынки раздает. Что плохо – английский куда-то сгинул. Хочу сказать буквально две-три достойных человека фразы, тыр-пыр... очень в эти моменты обостряется иврит. И главное, возникает в тебе какое-то подсознательное раздражение против собеседника: стоит, понимаешь, мудило, ушами хлопает и ни бельмеса по-древнееврейски.