Полтава. Рассказ о гибели одной армии - Петер Энглунд

Как же русские упустили этот потрясающий шанс закрепить победу? Многое указывает на то, что для них оказался неожиданным сам масштаб триумфа. Очевидно, план сражения был у них намечен лишь в общих чертах и в своем предвидении они не заглядывали дальше массированной атаки на шведские полки; никакого преследования, по-видимому, не намечалось. Как уже сказано выше, русская пехота оказалась в процессе боя далеко не в идеальном порядке и дошла лишь до опушки Будищенского леса.[41] Там она и остановилась. Продолжение преследования выпало на долю конницы, однако ее действия были плохо скоординированы и, судя по всему, предпринимались без точных указаний сверху. Эскадроны беспорядочно метались по степи, не пытаясь организовать совместное наступление и нападая лишь на малочисленные отряды бегущих. Вероятно, на этом этапе сражения русское командование утратило контроль над своими кавалеристами, почему те не смогли быстро сориентироваться и, воспользовавшись расстройством на застланном пороховым дымом поле «виктории», осуществить эффективное преследование.

По правде говоря, русских военачальников больше интересовало празднование победы, нежели ее закрепление. Со стороны Будищенского леса еще доносился треск мушкетных выстрелов, когда русская пехота была оттянута назад и выстроена в том порядке, в каком она пребывала перед битвой. Начался долгий и весьма торжественный парад с речами и салютацией. Царь со шляпой в руке проскакал верхом вдоль выстроенных шеренгами полков и, приветствуя воинов, благодарил их за вклад в общую победу. Генералы обнимались и целовались с царем, все были на седьмом небе от счастья и обменивались наилучшими пожеланиями.

Посередине устланного телами поля брани и перед фронтом выстроенных полков были раскинуты походная церковь и два больших шатра с роскошным убранством. Пока в одном из шатров готовились к пиру, в походном храме отслужили благодарственный молебен. Молебен завершился троекратным салютом из ружей и пушек. Когда царь скакал с богослужения, солдаты взяли на караул и под звуки военной музыки склонили в знак приветствия знамена. После парада на поле битвы царь дал аудиенцию в одном из разбитых шатров, в богато разукрашенные стены повалил народ с поздравлениями. Не забыли и знатных шведских пленных, которые тоже были присоединены к торжественной процессии. Их ввели в шатер между двумя рядами красующихся в парадном строю кавалеристов и гренадеров. Во время величественной и крайне замысловатой церемонии, которой руководил князь Меншиков, шведские полководцы — Реншёльд, генерал-майоры Шлиппенбах, Стакельберг и Хамильтон, а также принц Максимилиан Эмануэль, — преклонив колена, вручили свои шпаги царю.

По совершении этого обряда, когда шведские военачальники, сдав оружие, символически признали себя побежденными, царь пригласил их на пир вместе с русскими генералами. Все перешли во второй просторный шатер, сшитый из дорогих тканей китайской и персидской работы. Обагренная кровью земля была прикрыта коврами. Галантно целовались руки, государь сам разливал водку. Приступили к обеду, на котором провозглашались тосты за здоровье царя, за его семью, за славу его оружия и так далее. Салютовали пушки, шведы и русские вели учтивые беседы, вкушали яства и обменивались комплиментами. За ломившимся от блюд пиршественным столом[42] царила атмосфера любезности и предупредительности. На фоне всеобщей галантности выделялся лишь генерал-лейтенант Людвиг Николай фон Халларт: он напился и начал оскорблять Пипера (тот уже тоже присоединился к пирующим). Хмельной генерал-лейтенант, обиженный на жесткое обращение, которому он подвергся в шведском плену после битвы под Нарвой, стал злобно обвинять Пипера в том, что он игнорировал его письменные прошения. Обстановка накалялась, но ее дипломатично разрядил Меншиков; вмешавшись, он попросил шведа не обращать внимания на тирады Халларта: генерал-лейтенант, дескать, просто выпил лишнего. Торжественная трапеза на поле битвы могла идти своим чередом, тогда как вокруг продолжали умирать истерзанные воины.

Поле брани представляло собой ужасающее зрелище. Около 9 000 убитых и умирающих, масса раненых (их число было больше четырех, но скорее всего не менее десяти, тысяч), а также неисчислимое множество загубленных лошадей лежали, раскиданные, на довольно ограниченном пространстве — в поле, в кустарнике, под деревьями, в оврагах, короче говоря, повсюду. Укрепления превратились в могильные курганы, балки — в погребальные ямы. Там, где протекали наиболее ожесточенные схватки, трупы лежали сплошь, устилая землю своеобразным ковром. Например, около третьего редута на площади примерно в 250 квадратных метров должно было скопиться до тысячи тел. Человек, обозревавший этот кошмар, вероятно, видел и слышал то, что описано многочисленными свидетелями других сражений. Земля вдали шевелилась, словно живая, — это корчились в судорогах и боли бесчисленные раненые, изодранным ковром покрывавшие землю. В воздухе стоял неприятно пульсирующий, жалобный стон, затихающий и вновь усиливающийся, но в любом случае неумолчный — это стенали и плакали десятки тысяч изувеченных и умирающих. Посреди поля, где разыгралась апокалиптическая генеральная баталия, мертвые тела были навалены друг на друга беспорядочными кучами. В разных концах поля также можно было видеть штабеля расстрелянных и землю, усеянную останками человеческих тел. В стихотворной хронике, которую сразу после битвы сочинил человек по имени Петр Болеста, рассказывается о том, как «текла реками в Ворсклу кровь, и трупы громоздились друг на друга». Застывшие, оголенные тела окружало великое множество самых разнообразных предметов:

Лежат там штандарты и трубы, знамена и барабаны,Мушкеты, пистоли и ружья, бомбарды, пики и копья.

Мешанина была неописуемая: живое и мертвое, целое и разбитое, органическая и неорганическая материя — все было слито в чудовищный конгломерат и создавало картину полного хаоса. Несметное количество брошенного оружия, снаряжения, одежды… впрочем, все сколько-нибудь ценное, вероятно, быстро исчезло с поля битвы. Многое забирали еще во время сражения. В конце концов остались лишь вещи, не представлявшие никакого интереса: околевшие лошади и, конечно же, люди — мертвые, умирающие или только раненые. Никому не нужные, они продолжали лежать дольше всех прочих отбросов войны.

С точки зрения человеческих потерь битва имела трагические последствия. Общее число убитых в регулярных войсках составило для обеих сторон около 8 300 человек. К этому следует добавить неизвестно сколько погибших среди нерегулярных войск, что, вероятно, доведет число убитых до 9 000 человек. (Заметим мимоходом, что часть солдат погибла от рук своих. Существуют расчеты, согласно которым до 25 процентов всех потерь в пехоте были вызваны ошибками, когда задние шеренги стреляли в вырвавшихся вперед собственных товарищей, что свидетельствует как о слабой прицельности огня, так и о царивших во время боя смятении и беспорядке.)

Потери шведов были безумно велики: около 6 900 человек остались в тот день, мертвые или на грани смерти, лежать под Полтавой — либо просто исчезли. Во время этого разгрома часть людей пропала без вести. Некоторые укрылись в окрестных лесах, где были выслежены и прибиты местными крестьянами. Если нашему современнику, в свете немыслимых военных потерь более позднего времени, эта цифра покажется не очень высокой, достаточно сопоставить ее с общим числом сражавшихся. Из примерно 19 700 шведских воинов, принимавших участие в битве, погибло 6 900, то есть 35 процентов. Это означает, что был убит каждый третий из вышедших в то утро на поле брани! Общие потери шведов были еще значительнее, поскольку к этой цифре следует прибавить 2 800 пленных и неизвестное количество раненых, которым удалось покинуть поле сражения и отступить с главными силами к Днепру. Согласно некоторым подсчетам, их число достигало примерно 1 500 человек. Даже без учета этих — не попавших в плен — раненых, общие потери шведской армии составили 9 700 человек, то есть 49 процентов. (Если же мы включим сюда неточную цифру в полторы тысячи спасшихся раненых, потери составят 57 процентов.) Это означает, что погиб либо был захвачен в плен каждый второй из сражавшихся шведов! Обычно крупными считаются потери уже в 20 процентов. В таком случае шведские потери под Полтавой следует рассматривать как неслыханные, прямо-таки катастрофические. (Для сравнения скажем, что в битве при Ватерлоо в 1815 году французы потеряли убитыми, ранеными и пленными 34 процента своей армии, а среди союзных войск в день высадки в Нормандии в 1944 году было убито две с половиной тысячи человек.) Таким образом, битву под Полтавой следует отнести к самым кровавым сражениям за всю мировую историю. Кроме того, она, несомненно, явилась крупнейшей военной катастрофой в истории Швеции — как по количеству потерь (абсолютных и в процентном отношении), так и по ее последствиям.