АПРК «Курск». 10 лет спустя - Владимир Шигин

Семья Кузнецовых из Смоленска:

— Мы сопереживаем вместе с родителями ребят. У нас два сына.

Старшему призываться в следующем году. Ужасно жалко всех. И командующего флотом жаль. Мы смотрели по РТР его обращение к родителям и плакали. Он — хороший человек и командующий. Подал в отставку, потому что чувство чести в нем есть и совесть. Но если он покинет флот, то это будет еще одна крупная потеря. Мы верим ему, верим офицерам флота и военным вообще. Убеждены, что власти повернутся лицом к их проблемам после этой трагедии.

Сергей Носов, программист, Москва:

— Можно сказать, что вся страна переживает большое горе — гибель лучшего экипажа атомной подлодки. Переживает искренне, как за своих детей и братьев. Я считал, что в России равнодушных не осталось. Но оказалось хуже.

Вечером переключаю телевизор на канал НТВ, а там — Новоженов со своими виртуальными уродами устроил комедию из нашей беды. Как можно дойти до такого кощунства — в мультяшки все превратить и шутить на тему гибели 118 человек? Креста на нем нет — это точно!

Владимир Белевич, капитан 2-го ранга в отставке, Минск:

— Вся наша республика скорбит вместе с вами. Они ведь и наши дети.

Сколько молодых ребят ушло из жизни! Но вы не давайте политиканам греть руки на их гибели. Сколько умников развелось задним-то умом… Не позволяйте чернить вашего президента!

Воскобойников, пенсионер, Москва:

— Мы с женой живем на небольшую пенсию. Хочу перевести хотя бы сто рублей. Если всем миром сбросимся, то как-то поможем пережить горе несчастным вдовам.

Шеремет, Киев:

— Ребята, умоляю вас: не оставляйте жен и матерей погибших моряков наедине со своим горем. Помните о них всегда, а не только сейчас!

Григорий Федоренко, пенсионер из Новороссийска:

— Я — пасечник, развожу пчел. Хотел бы послать меда детишкам, оставшимся без отцов. Как это можно сделать?

Клавдия Сметанина, город Ковров, Владимирская область:

— Я сама мать солдата и как никто другой могу понять, какое это горе…

Растишь, растишь его… Я бы не пережила такое известие. Бедные матери!

Становится жутко. И как не стыдно журналистам, репортерам всяким с камерой лезть к этим несчастным женщинам с интервью. У них свои интересы. Им нужна сенсация. Оградите матерей, прошу вас! Не давайте теребить их души!

…Через час я заканчиваю отвечать на звонки и встаю из-за стола с ощущением, что успел прожить за это время целую жизнь.

При первой возможности вылетаю на Северный флот — с разрешения начальника Главного штаба вписываюсь в полетный список ближайшего транспортного самолета. Захожу в секретариат к ребятам. Стол у начальника секретариата Вити Дровосекова завален грудами бумаг.

Вот видишь, — говорит он мне, — это все предложения о спасении и подъеме «Курска». Поток идет непрерывно.

Куда вы все это деваете?

Сортируем и отправляем специалистам в УПАСР. Ни одна бумага не должна остаться незамеченной, а вдруг в ней именно то, что надо!

Беру в руки верхнее письмо. Инженер из военного университета предлагает соорудить платформу по размерам «Курска», затопить ее с помощью большого надводного корабля и затем отбуксировать на мелководье. Перед буксировкой провести операцию по заморозке внутри лодки.

Вот еще одно. Предложения генерального директора — главного конструктора НПЦ «Технология и эффективность» из Петербурга Ю. Абрамова: «Необходимо срочно обеспечить отделение глубоководными водолазами или краном спасательной камеры, не всплывшей при аварии. При этом появляется возможность доступа через второй люк в центральную часть прочного корпуса, вход туда через люк 9-го отсека связан с необходимостью прохода через реакторный отсек, что может быть затруднено. Обеспечение возможности при этом немедленного подъема погибших и документации центрального поста позволит не связывать эти мероприятия с подъемом лодки, который может затянуться на неопределенный срок».

Рейс на Североморск суматошный. В самолет загрузили какой-то ЗИП и здоровенный компрессор, предоставленный одной из частных московских фирм. Струей сжатого воздуха предполагают резать корпус «Курска». До этого компрессор якобы удачно использовали для чистки подземных систем от заносов. Обслуживающие компрессор ребята измотаны до предела, говорят, что не спали несколько суток. Очень переживают за «Курск». Все бывшие кандидаты наук и разработчики этого самого компрессора, с помощью которого теперь же и чистят московские подземелья. Все надеются хоть чем-то помочь подводникам.

До Видяевского гарнизона добрался вместе с заместителем командующего Северным флотом вице-адмиралом Доброскоченко. Всю дорогу ехали молча. Не знаю, о чем думал заместитель командующего, а я мысленно готовился к встрече с большим горем, в которое мне предстояло скоро окунуться.

Никогда раньше не был в Видяеве. Городок показался очень красивым и каким-то просветленным. Может, так было из-за солнечной теплой погоды. Вокруг на сопках много зелени, и не каких-то карликовых берез, а самых настоящих деревьев, особенно рябины. Дома в гарнизоне в меру обшарпаны, а заколочено всего несколько штук, видимо, наиболее старых. После родной Гремихи, где я побывал в мае (снимал телефильм о К-8) и увидел почти грозненские руины, Видяево — просто столица. Может, еще и потому, что здесь по сравнению с Гремихой не возникает такого чувства оторванности от Большой земли. В сутолоке августовских дней записей почти не вел, а потому впечатления тех августовских дней в Видяеве остались лишь фрагментами на полях записной книжки.

В местном ДОФе — штаб по встрече и проводам родственников «курян». На входе все увешано объявлениями, касающимися членов семей экипажа «Курска». В комнатах полно народа: здесь организуют транспорт отъезжающим, заказывают билеты, там решают финансовые вопросы, выдают всевозможные документы. В небольшой боковушке разместились психологи, юристы и врачи. С пожилой женщиной плохо. Ее уложили на койку и отпаивают лекарствами. Разговариваем с врачами. Спрашиваю: «Много ли сердечных препаратов понадобилось?»

— Вон видите, это за полдня! — кивает врач на груду пустых бутылочек.

— Так много! — удивляюсь я.

— Много? — усмехается невесело мой собеседник. — Первые дни за час в несколько раз больше уходило. Сейчас люди хоть немного успокоились.

Много беседуем с начальником управления воспитательной работы флота контр-адмиралом Дьяконовым. Он сам выходец из Видяева, много лет здесь служил. Некоторых «курян», тех, кто постарше, знал лично. У дверей его кабинета все время люди. Вопросов и проблем масса. Кто-то пришел насчет квартиры, кто-то насчет размеров пенсии.

За одним из столов в конференц-зале родственникам по списку выдают колбочки с водой, взятой с места гибели «Курска». Мужчина, скорее всего чей-то отец, говорит мне с нескрываемой горечью:

— Для нас эти колбочки — могилы наших сыновей, а потому их надо было делать ровно 118 и ни одной больше. Нельзя, чтобы их кто-то брал себе, как сувениры. Это наши могилы, а не безделушки для показа гостям!

На верхнем этаже в комнате боевой славы трудится фотограф музея Северного флота Володя Раубе. Он переснимает из семейных альбомов фотографии для музея. Вдовы несут альбомы. Смотреть их очень тяжело. Со многими женщинами тут же знакомимся, беседуем. Они выглядят спокойными, но заплаканные глаза и черные полукружья под ними говорят, что спокойствие это только внешнее, для людей. Фотографии лежат стопками. Сверху каждой бумажка с написанной карандашом фамилией. В каждой стопке — застывшие мгновения уже закончившихся жизней. Удивительно, но на фотографиях я почти не видел печальных лиц: все веселы, радостны и счастливы. Как мало им было отмерено! Может, именно поэтому они так жадно торопились жить и любить?

Один из столов в комнате боевой славы завален грудами телеграмм со всех концов страны. Читаешь и сам не замечаешь, как глаза становятся мокрыми. Сколько сострадания, сколько боли…

В центре Видяева скромный памятник легендарному подводнику Великой Отечественной Федору Видяеву, погибшему со своим экипажем в глубинах Баренцева моря. В цоколь памятника вмонтирована крышка торпедного аппарата с красной звездой и цифрой «1». На камне памятника высечены слова:

В глубинах, где шли мы в подводном дозоре,Где нашим победам растили мы счет,Видяев, навеки оставшийся в море,Бессмертную вахту поныне несет.

Теперь рядом с Федором Видяевым на бессмертную — бессменную вахту заступил со своим экипажем и Геннадий Лячин…

Почти все вдовы, с кем беседовал, не отказываются от встречи. Как ни стараюсь, но больше двух-трех семей в день посетить не получается. Обычно разговариваем за чаем вперемежку со слезами. Понимаю, что для меня это почти крах, ибо обойти всех за время своей десятидневной командировки я никак не смогу. Но что поделать? Сколько получится, столько получится. В ДОФе на сборе родственников с «Курска» проводят выборы общественного комитета. Зам. командира дивизии Иван Нидзиев, мой однокашник по КВВМПУ, представляет меня и обращается с просьбой к женщинам встретиться со мной и дать свои воспоминания о мужьях. После собрания долго записываю адреса и договариваюсь о времени встречи. Надо успеть обойти как можно больше, ведь потом придется разыскивать по всей стране!