И уйти в закат - Сергей Сергеевич Мусаниф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но проснуться не удалось.
— Может быть, я уже глубже, чем ты думаешь, — заметил Пеннивайз.
Отчаяние еще не охватило меня, но уже стояло где-то за углом с широкой плотоядной улыбкой. Похоже, что не мытьем, так катаньем Пеннивайзу все же удалось меня достать. Но даже если и так, то я проиграла всего лишь этот раунд, а сам матч еще далеко не закончен.
И я проснулась.
***
Старый пень наврал и не наврал одновременно.
Кровь определенно была, но все-таки не в таких количествах, чтобы я могла ею истечь до летальных последствий. Открылась рана на голове, а чертовы «вериги» ободрали кожу на ногах, пока я металась во сне. Может быть, кстати, это случилось уже после того, как он наврал мне о кровотечении, и я поранила себя сама, когда пыталась проснуться.
Не исключено, что я и головой о спинку кровати в тот же момент саданулась. Может быть, на это хренов манипулятор и рассчитывал. Просто меня напугал, а все остальное я сделала сама.
Как бы там ни было, мне требовалось умыться, воды из графина для этого бы точно не хватило, а ни туалета, ни ванной в моей комнате не было.
Санузел тут был общий, в конце коридора, как в общежитии. Собственно говоря, почему как? Это и было общежитие, только не для студентов колледжа, а для верующих в Джеремайю Питерса.
Может быть, действительно стоит родить этому самозванному божеству маленького Пеннивайзчика, отойти в сторону и наблюдать, как они станут жрать друг друга? Изощренная месть, которая может дорого мне обойтись.
А вдруг еще гормоны сделают свое черное дело, я проникнусь материнскими чувствами и буду болеть за этого маленького ублюдочного клоуна с неправильным прикусом? Типа, да, он чудовище, но это же мое чудовище, смотрите, как мило он обгрызает оторванную ногу этой неприятной жирной тетки…
Я доковыляла до общего туалета и до смерти перепугала девочку лет четырнадцати, которая сидела на подоконнике, курила электронную сигарету и листала видеоролики на экране своего телефона. Девочка была одета в веселенькую розовую пижаму с единорогами.
Все признаки тоталитарной секты налицо.
— Что с тобой, сестра? — бросилась она ко мне. — Тебе нужна помощь? Что случилось? Мне позвать кого-нибудь?
— Нет, — сказала я, прикладывая мокрое полотенце к своей многострадальной голове. — Все под контролем.
— Ой, — сказала она, только в этот момент заметил мои белые одежды. — Тебе же нельзя…
— Мне можно, — успокоила я ее. — Пророк освободил меня от всех обетов, а переодеться я просто не успела.
— От всех? — она посмотрела на мои ноги.
— Да. Это я сама решила оставить. Таким образом я умерщвляю свою плоть.
— Зачем?
Вот ведь зануда. Умерщвляю, значит, надо. Значит, захотелось мне так.
— До прихода сюда я была грешницей, — сказала я. — Может быть, даже великой грешницей.
— Блудницей? — заинтересовалась она.
— Не совсем, — хотя, учитывая некоторые мои специфические воспоминания, все может быть. — Тебя как зовут-то, прелестное дитя?
— Лиза. И я уже не ребенок, — заявила она и тут же спросила с детской бестактностью. — А что у тебя с рукой?
— Ее я уже умертвила, — сказала я.
— Я могу как-то помочь? — спросила она.
— Да. Ты не могла бы разорвать это полотенце на три части? А то одной рукой мне как-то… несподручно.
Два куска тряпки я подсунула под цепь на ногах, третью приложила к голове вместо мокрого полотенца, которое уже изрядно порозовело.
— А еще ты могла бы протереть пол, — сказала я Лизе. — А то я тут накапала.
— Конечно, сестра, — она метнулась в угол за шваброй и в два счета устранила все пятна, а потом прополоскала швабру под струей холодной воды.
Полицейских экспертов бы это не остановило, они бы все равно нашли следы крови, но я почему-то сомневалась, что тут в ближайшее время появится полиция. А если и появится, то явно не по поводу грязи в туалете.
Закончив с уборкой, Лиза уселась обратно на подоконник и открыла окно, через которое сразу же стал слышен гул работающих где-то вдали газовых генераторов, обеспечивающих общину энергией.
— Давно ты здесь? — спросила я.
— Да всего-то полчаса.
— Не, я про другое. Давно ты в сек… в общине?
— Почти четыре года.
— И как тебе здешние порядки?
— Да нормально, — сказала она. — Я уже привыкла. Еда вкусная, работа не тяжелая, в школе особо не напрягают… Мы все здесь вообще-то из-за мамы. Пророк ее исцелил.
Похоже, что в Техасе все-таки были не подставные пациенты. Да и фокус с сидром и водой в стакане, который я не выпускала из рук, меня впечатлил.
— А что с ней было?
— Красная волчанка, — сказала Лиза. — Это аутоиммунное.
— А почему вы решили остаться здесь?
— Сначала мы решили вернуться домой, — сказала Лиза. — Но потом маме снова стало хуже. А когда она здесь, с ней все нормально. Потому что Пророк и есть источник ее здоровья. Когда все это выяснилось, мы продали дом во Фриско и переехали сюда.
— А деньги от продажи дома?
— Большая часть ушла на оплату добровольного взноса на содержание общины, — сказала Лиза. — Но знаешь, я думаю, это того стоило.
— Наверняка, — сказала я.
— А тебя как зовут? — невпопад спросила она.
— Боб.
— Как мальчика. У меня есть знакомый Боб.
— Это распространенное имя, — сказала я.
Финансовая составляющая не стала для меня неожиданностью. Это стандартная штука для такого рода сект — отобрать у новообращенного все, что у него есть, обратить это в пользу общины, а точнее — ее лидера. Тут, скорее, удивительно, что на уплату добровольного взноса ушла только часть суммы от продажи наверняка довольно недешевого дома в Сан-Франциско, а что-то они все же оставили семье.
С другой стороны, оно того стоило. Бывают такие случаи, когда здоровье ни за какие деньги не купишь, и если Питерс ей действительно помог… в смысле, помогает…
— А ты как сюда попала, Боб?
Я не стала ей рассказывать про двух мордоворотов, которые привезли меня в багажнике против моей воли. Лиза бы мне все равно не поверила, а даже если бы поверила, то и что с того? Ничего, кроме раздрая, это знание в ее жизнь не принесет.
Многие знания — частые мигрени.
— Я тоже пришла сюда за помощью, — сказала я.
Но у пророка ничего не получилось.
— Почему у тебя кровь?
— Неудачно упала с кровати, — сказала я.
— Скоро тебе станет лучше. Утренняя проповедь тебя исцелит.
— Угу, — сказала я.
