Привет, любимая (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Так, пустяки. Всего-навсего двухстороннее крупозное воспаление легких.
Воспаление легких? Он, наверное, все это время здесь обретается? Где же он спал? И спал ли? Вон рубашка мятая. Хорошо, догадался рукава закатать. А уставший какой! Тяжело ему со мной пришлось. Отдых ему нужен и немедленно.
- Ты когда уйдешь, Миша?
- Куда уйду? - оторопел он.
- Ну... - замялась. - Я уже поправляюсь... Ты, наверное, уйдешь?
- Еще чего! - возмутился он. Вскочил. Сунул руки в карманы серых, спортивного покроя брюк. Заходил по комнате - ей-богу, тигр в клетке, ни дать, ни взять. Пнул ногой стул, остановился в центре комнаты. Под люстрой. Как всегда... Обернулся ко мне. Сердитый. Взъерошенный.
- Ты меня домой звала? - спросил жестко.
- Звала, - ответила я тихо и виновато.
- Насовсем звала? Или как?
- Насовсем...
- Я, конечно, гад, сволочь... Я виноват... Но раз звала насовсем, значит, простила?.. Ну, вот. Я пришел. Куда мне теперь прикажешь идти?
Я молчала. Глядела на него во все глаза. Вернулся! Насовсем вернулся! Значит, еще любит? Или из-за Ванечки? Если из-за сына, то не надо...
- Если ты из-за сына решил остаться, - неуверенно начала я, - то приносить такую жертву не надо. Я три года без тебя с ним справлялась, с Ванечкой... Ты не знаешь...
Он перебил меня. Громко и раздраженно.
- Что за чушь ты несешь? Ванечка... Прекрати Ваньку так называть. Он мужик. А про тебя я уже все знаю. И с Олегом говорил. И с Татьяной. С тетей Ниной до сих пор все еще говорю... Даже Ромкины сказки слышал.
Вот тут я испугалась. Зарылась поглубже в одеяло. Дышать стала тихо-тихо. Романа он мне не простит. Такое он не сможет простить. А если Роман еще и небылиц наплел...
- Что спряталась? - фыркнул Мишка. - Как про Ромку услыхала, так и спряталась? Чего ты боишься?
Подошел. Плюхнулся на кушетку. Кушетка всхлипнула. Сгреб меня в охапку вместе с одеялом. Прижал к себе.
- Какая ты глупая, Алька.
- Но ты ведь хотел со мной разводиться? А теперь и подавно... - пробормотала я в одеяло, успокаиваясь. Любит, любит, любит...
- Разводиться? С тобой? - он уставился на меня, ничего не понимая. - Кто тебе это наплел? Никогда бы в жизни тебе развода не дал!
Прижал к себе еще крепче. Я тихонько высвободила одну руку и обняла его за шею. Он тщательно завернул меня в одеяло и поместил к себе на колени. Держал, как младенца. Целовал в глаза, в нос.
- Подумаешь, Ромка... - бурчал между поцелуями. - И его хорошо знаю, и тебя. Небось, кокетничала с ним, кокетничала... А потом по носу щелкнула?
- Ага, - я тихо рассмеялась. Как это он про нас с Романом так точно вычислил?
У Мишки было такое выражение лица! И эти его веснушки... вот окаянные... Я вытащила из одеяла и вторую руку. Дотронулась до них... Господи, до чего же я его люблю! Я ему так и сказала...
- Ты думаешь, я тебя не люблю? Я тебя, Алька, еще больше люблю!
- За что, Рыжий? За что?
Он перестал меня целовать. Серьезно посмотрел и тихо промолвил:
- А кто его знает, за что? Вот ты знаешь, за что меня любишь? Ну и я не знаю... Разве любят за что-то? Любят просто так. Любовь, она или есть, или ее нет. Я вот в Африку от тебя сбежал, а ты меня и там достала. Помню, я только из армии вернулся. Недели три прошло, не больше... Мы с тобой из-за Светки поссорились. Ты за поленницу ушла - плакать. Я тихонько с другой стороны зашел и смотрю. Сидишь ты на чурбаке и плачешь. Спокойно так сидишь. Подбородок руками подперла, а по щекам слезы льются... У меня тогда душа вся сжалась. Такая ты любимая, такая родная... Я в загранке каждый день это вспоминал. Женщин много разных встречал. Такой, как ты... такой вот родной, моей - нет. Не было больше такой. Мне теперь всю жизнь перед тобой свои грехи замаливать. И я о тебе только всегда и думал, Василек ты мой бестолковый...
Я поерзала у него на коленях, прижимаясь теснее. Прислонилась виском к его плечу. Любит. Любит, конечно. А что мне еще надо? Ничего мне больше не надо. Что-то у меня глаза защипало. Будет сегодня чай или нет? Куда тетка-то запропастилась?
Мишка угадал мои мысли. Громко сказал в сторону кухни:
- Теть Нин! Ты там еще часик посиди. Чай настояться должен.
В ответ донесся довольный смешок. Тетя Нина всегда любила Мишку и во всем шла ему навстречу. Мишка уложил меня на подушки. Расправил одеяло. И начал расстегивать свою рубашку. Сказал тоном, не терпящим возражений:
- С сегодняшнего дня я сплю не на стуле, а на своем законном месте. Ну-ка, подвинься. Развалилась, понимаешь!
- Еще чего! - передразнила я и хихикнула, счастливая тем, что он рядом. - Больным людям нужен покой.
- Что-что, а покой я тебе гарантирую, - нахально пообещал он, залезая ко мне под одеяло. - Ни одного мужика рядом с тобой не будет. Кроме мужа, разумеется.
Странное представление о покое у Рыжего. Он как раз самый беспокойный из всех известных мне людей.
- Отдохнешь от приключений, - продолжал развивать свою идею Мишка. - А увижу на горизонте Ромку - вообще прибью.
Хорошо, что про Олега не вспомнил. Или у него вместо Олега теперь Роман, как повод для скандалов?
- Скажи мне еще раз, что любишь, - шепнул Мишка, методично превращая мою ночнушку в кучу тряпок для вытирания пыли.
Ох, Рыжий! - только и смогла сказать я.
ЭПИЛОГ
Мы сидели с Олегом на лавочке в парке. Смотрели, как Мишка с Ванечкой и Таня с дочкой кормили уток.
Утки были тощие. Жадные. Наверное, оттого, что страшно голодные. Они скользили оранжевыми лапами по льду пруда и оглушительно гагакали. Стучали клювами. Особенно нахальными казались селезни.
Ванечка заливисто хохотал. Отталкивал от уток Шурочку. Шурочка визжала. Татьяна сосредоточенно крошила уткам хлеб. А Рыжий швырялся снегом во всех подряд.
- Пойдем к ребятам, - предложил Олег.
- Нет, - вздохнула я. - Мишка мне сказал здесь сидеть. Ты иди, если хочешь.
Снег искрился на ярком солнце. Под деревьями лежали серые, сиреневые, голубые и синие тени. Было так хорошо сидеть на лавочке, вдыхать вкусный, морозный воздух... Смотреть на Мишку с Ванечкой.