Тени Санктуария - Роберт Асприн

Темпус зарычал на Зэлбара, думая о ней, с ее черными волосами, томящуюся в недоступных подземельях Санктуария, где любой сифилитик мог взять ее, когда заблагорассудится, тогда как сам он не имел возможности даже коснуться ее, протянуть ей руку помощи. Любые усилия, предпринятые им, могли бы привести к непредсказуемым последствиям. Он бесконечно заблуждался, думая, что Вашанке не нравилось их соперничество в волшебстве, поэтому его разрыв с богом вызван ее присутствием в Санктуарии. Если бы он спустился в темницу и освободил ее, бог перестал бы гневаться, но у него не было желания восстанавливать отношения с Вашанкой, который отвернул лицо от своего слуги. Если бы Темпус взялся за ее освобождение, вокруг его горла сразу же бы сомкнулась петля, накинутая Гильдией чародеев; ссориться же с ними он не хотел. Темпус просил ее, чтобы она не убивала их здесь, где он обязан хранить порядок и соблюдать букву закона.

К тому времени, когда Кадакитис прибыл в той же самой колеснице, упряжь которой все еще была перепачкана липкой кровью риггли, Темпус пребывал в мрачном состоянии духа, еще более черном, чем запекшиеся сгустки крови и рваные клочья облаков, несущиеся с севера.

Благородное лицо Кадакитиса было покрыто пятнами гнева, от чего его кожа казалась темнее, чем светлые волосы:

— Но зачем? Ради всех богов, скажи, что сделал тебе этот несчастный? Теперь ты должен мне евнуха и объяснение своего поведения. — Он впился лакированными ногтями в бронзовый обод колеса.

— У меня есть прекрасная замена, мой господин, — мягко улыбнулся Темпус. — Дело в том, что… все евнухи двуличны. А этот был осведомителем Джабала. До тех пор, пока ты не прекратишь приглашать этого работорговца на политические заседания и позволять ему находиться за теми ширмами из слоновой кости, где прячутся твои фавориты и подслушивать, когда ему вздумается, я буду действовать в рамках полномочий, которые дает мне маршальский титул. До тех пор, пока мое имя будут связывать с безопасностью твоего дворца, он будет в безопасности.

— Негодяй! Как тебе могло прийти в голову, что я буду извиняться перед тобой? До каких пор ты будешь использовать мое доброе отношение к тебе? Ты говоришь, что все евнухи двуличны, и тут же предлагаешь мне другого!

— Я отношусь к тебе с большим уважением. Почтение же я оставляю людям более достойным, чем я. Когда ты осознаешь, что чувство собственного достоинства присуще и другим, тебе не нужно будет задавать такие вопросы. Но сейчас, пока этого не произошло, либо верь мне, либо дай отставку. — Он подождал некоторое время, не заговорит ли Принц, а затем продолжил: — Что касается евнуха, которого я предлагаю в качестве замены, то мне хотелось бы, чтобы ты позаботился о его воспитании. Тебе нравится, как работает Джабал? Отправь к нему нового евнуха. Скажи, что с твоим прежним евнухом произошел несчастный случай и ты посылаешь ему другого для прохождения того же курса обучения. Скажи также Джабалу, что ты заплатишь за это хорошие деньги и надеешься на его помощь.

— У тебя есть такой евнух?

— Он будет у меня.

— И ты полагаешь, что я соглашусь на то, чтобы послать туда твоего агента и буду способствовать тебе, не зная твоих планов и не зная даже, о чем поведал тебе этот риггли?

— Если бы ты знал это, то ты либо одобрил, либо не одобрил бы мои действия. Если он солгал, ответственность с тебя снимается.

Два человека долго смотрели друг на друга, чувствуя искру вражды, проскочившую между ними подобно молнии Вашанки. Наступила длительная опасная пауза.

Кадакитис набросил на плечи свою пурпурную накидку и посмотрел мимо Темпуса в серый сумрачный день.

— Как ты думаешь, что это за облако?

Темпус проследил за его взглядом и вновь обратил глаза на Принца:

— Это, должно быть, наш друг из Рэнке.

Принц кивнул:

— До того, как он прибудет, нам необходимо обсудить с тобой дело этой узницы по имени Сайма.

Лошадь Темпуса фыркнула и затрясла головой, пританцовывая на месте.

— Здесь нечего обсуждать.

— Но… Почему ты не пришел с этим ко мне? Я бы смог что-нибудь сделать до ее заключения в подземелье. Теперь я ничего не могу сделать.

— Я не просил тебя ни о чем, да и теперь не прошу. — Его голос прозвучал резко, как звук затачиваемого ножа, от чего Кадакитис даже пригнулся. — Я не могу принять руку помощи.

— Даже ради собственной сестры? Ты не хочешь вмешаться?

— Ты веришь тому, чему хочешь верить, Принц. Мне не хотелось бы говорить об этом ни с кем, будь он Принц или даже Король.

Принц выпускал власть из рук: его слишком часто вызывали в Рэнке, чтобы давать указания, как править, а теперь он опустился до того, что вступил в перепалку с цербером.

Человек спокойно сидел на лошади, подаренной Принцем. На нем были только латы, хотя день клонился к вечеру. Он позволял себе смотреть на Принца взглядом, полным зловещих теней. Это продолжалась до тех пор, пока Кадакитис не нарушил молчания, произнеся:

— …Дело в том, что все сказанное о тебе может быть правдой, поэтому я не знаю, чему верить.

— Верь тому, что подсказывает тебе сердце, — прозвучал голос, напоминающий скрежет точильного камня. Между тем темное облако нависло над берегом.

Казалось, оно опустилось прямо на песок, и лошади пугливо отпрянули в сторону с вытянутыми шеями и раздувающимися ноздрями. Подхлестнув гнедого, Темпус направил его рядом с колесницей, и в тот момент, когда он наклонился, чтобы взять под уздцы переднюю лошадь, оглушительный трубный звук раздался из полупрозрачного центра облака.

Цербер поднял голову, и Кадакитис увидел, как он затрепетал, увидев дуги бровей и сверкание глубоко посаженных глаз, полуприкрытых веками. Потом он что-то сказал запряженным в колесницу лошадям, которые прянули ушами в его сторону, затем послушались. Тогда он отпустил поводья передней лошади и, пришпорив, пустил свою между колесницей Кадакитиса и облаком, которое так медленно опускалось на них со стороны, противоположной той, откуда дул ветер.

Человек на лошади внутри облака слегка помахал рукой: мелькали алые перчатки и развевался плащ цвета бургундского вина. За своим, украшенным султаном конем, он вел другого, и эта вторая серая лошадь с огненными глазами выделялась необычайной красотой. Еще дальше, внутри облака, можно было рассмотреть каменные стены, кладка которых была неизвестна в Санктуарии, и такое синее небо и зеленые холмы, каких Кадакитис никогда раньше не видел.

Первая лошадь с натянутыми поводьями уже выходила из облака, и тень от ее головы и шеи упала на плотный песок Санктуария, затем появились копыта, взбивающие пыль, и вот уже все животное целиком, всадник и вторая лошадь, которую он вел на длинном поводе, вполне материальные, неподвижно стояли перед цербером, а облако закружилось вихрем и улетело со звуком «поп».