Короли и Звездочеты - Лана Туулли

Там, у стены, старый узловатый боярышник скрючился колченогим стариком; если не побояться зацепить одежду за острые коричневые шипы, можно вскарабкаться наверх, пройтись по забору - он каменный, широкий, выдержит; а там можно перелезть на крышу, забраться на самый верх, и, придерживаясь за печную трубу, посмотреть на расстилающийся внизу город.

А можно сделать шаг - и тоже оказаться на крыше.

Ветер рвет волосы и смешно щиплет за острые кончики ушей. Он забрался так высоко, что кажется - весь мир лежит у него на ладони.

Такой же загадочный и неуловимый, как солнечный зайчик.

От восторга и нетерпения он подскакивает, прыгает, танцует по острому скату крыши, крутит финты, подсмотренные у ярмарочного шута, и кричит во все горло проплывающим над городом облакам:

-  Ого-го! Я король мира! Повелеваю вам, мои верные подданные… - размахивая руками, он командует что-то бесконечному небу, птицам и Солнцу, которые равнодушно смотрят на заигравшегося мальчишку.

-  Лот? - зовет знакомый женский голос.

Он прыгает вниз - даже не думая о том, что прыжок с высоты, на которой летают ласточки, может окончиться сломанными ногами; и бежит по зеленому, покрытому пятнами солнечных зайчиков саду.

-  Посмотри, кто пришел.

Незнакомый человек смотрит на Лота как на какое-то чудо. впрочем, человек ли? У незнакомца большие глаза - огромные, с необыкновенной семицветной радужкой, у него золотистая кожа и волосы цвета благородного серебра; он невероятно высок - впрочем, для Лота весь мир высок и бесконечен, как этот конкретный человек. Нет, конечно же, не человек. Эльф.

Эльф садится на корточки и заглядывает Лоту в глаза. Внимательно, будто ждет чего-то волшебного. А что может быть волшебного в Лоте? Он обыкновенный, самый обыкновенный…

-  Мне очень приятно познакомиться с тобой, Лотринаэн, - звучным голосом говорит эльф.

-  Мне тоже очень…э-э… - вдруг запинается Лот и смотрит на маму. Она стоит поодаль, прикрыв рот ладонью, у нее поблескивают глаза, и она смотрит то на эльфа, то на сына так, будто никогда раньше не видела их вместе. Чем она расстроена? Лот сделал что-нибудь не так? Да, он неоднократно обещал, что больше не будет прыгать через пространство, но удержаться нет сил. Он смотрит на мужчину в поисках ответа. А тот продолжает смотреть, будто никогда раньше не видел никого, подобного Лоту. Гладит по голове, заправляя непослушные пряди за острые длинные ушки, потом подхватывает Лота и начинает кружить, держа на сильных вытянутых руках.

Они смеются, оба. Они смеются от того, что прекрасен летний день, и можно ловить вдоволь солнечный зайчиков, удерживая свет ладонью, что ветер свеж, пахнет морем, и что мама смотрит на них и улыбается сквозь слезы.

Жар. Боль. Почему так горячо?

- Пить… - шепчут пересохшие губы.

- Сейчас, сейчас, - отвечает женщина. Женщина? да. голос звучный, напоминающий перезвон арфы. Не малой арфы - писклявой и чересчур яркой, а большой, инкрустированной слоновой костью и перламутром; голос красивый и бархатистый, как выдержанное вино…

Холодный металл ложечки касается губ. Вода… всего несколько капель… почему такой странный вкус?

- Вот так, хорошо, - приговаривает женщина. И осторожно проводит мягкой тканью по его лицу.

Здесь нет стен. Здесь только листья. Листья цвета травы, листья цвета заката, листья цвета солнца, листья цвета полной луны, листья, похожие на крыло бабочки и листья, похожие на сон…

На серебристых кустах чуть покачиваются спелые ягоды. Вода скатывается с тугих боков и с тихим шлепком падает в лужу. Дождь…

Он бежит по бесконечному лесу, задевая ладонью каждый встречный лист, колос или цветок, будто здороваясь с закадычными приятелями. Где-то далеко шумит дождь, а здесь, под плотно переплетенными ветками и лиственным холмом, уютно и тепло. Здесь тоже шумят падающие капли - в мраморной чаше по-домашнему воркует маленький фонтан, чуть вздрагивая, когда мальчишка пробегает мимо. Дальше, дальше… туда, где лес расступается и открывается вид на бесконечный морской простор.

Дождь падает в море, так, как будто хочет заполнить собой весь мир до краев.

Посреди небольшой круглой полянки - впрочем, в любом другом дворце это пространство называлось бы внутренним двориком, верандой или каким-нибудь еще неживым ученым словом - распустился великолепный цветок. Он выше Лотринаэна в полтора раза, мощный стебель, чуть шероховатый, слабо изогнувшийся, чтоб уравновесить огромный бутон, толщиной с небольшую дворняжку. Листья - как и весь побег - серебристо-белые, узорчатые, сложно разрезанные, острые и чуть скрученные по краям. Тонкие усики шевелятся и будто прислушиваются к шлепанью дождевых капель. А бутон… Он еще не раскрылся, так, легкий намек на будущую откровенность читается в чуть раздвинувшихся лепестках. Но даже сейчас растение привораживает своей необычностью и чудесным совершенством.

-  Знаешь, что это? - спрашивает отец. Он, как обычно, сидит на краю площадки, любуясь открывающимся видом. - Это Альвинара. Можешь подойти и поздороваться.

-  Ты говоришь так, будто она может нас услышать… - смеется Лот.

-  Почему - может? прекрасно слышит. Только сейчас она спит. Не стоит нарушать ее покой.

Лот, зачарованной происходящей наяву сказкой, подходит к цветку, осторожно прикасается к листу. Один из усиков, отвечая на приветствие, легко скользит по его лицу, касается руки, оставляя на ладони капльку росы.

-  Альвинара рождается из шепота ветра, - тихо объясняет отец, - и первые пятьдесят лет растет по ночам, питаясь лунным светом. От того ее листья и цветок серебристые и мягкие. Ей нужно окрепнуть, чтобы рискнуть встретиться с солнечным светом. И очень хорошо, что идет дождь - она успеет привыкнуть к новым условиям и, надеюсь, не будет страдать от солнечных ожогов в первые дни…

Но ожоги появляются - через несколько часов, когда упрямое южное солнце разгоняет на время серые тучи. Листья Альвинары дергаются, сворачиваются, и отец колдует туманную дымку, укрывающую цветок от яркого светила. Потом подходит к растению и тихо шепчет, положив ладонь на темное пятно ожога.

-  А можно, я тоже попробую? - спрашивает Лот.

-  Вот так, - объясняет отец. - Осторожно. Почувствуй, как бежит сок, как пульсирует жизнь, как перетекает магия от твоих ладоней к ее листьям и обратно. Течение Силы - как музыка; не навязывай свою мелодию, просто… пой вместе с ней.

И Альвинара благодарно отвечает, покачивает бутоном и тонкими усиками в такт песенке, которую напевает Лот. Песенке, которую так любит мама…

Боль. Странная боль. Она заполняет всё его существо. Было бы ошибкой сказать, что болит всё тело. Руки, лицо, шея…

Болит всё, даже воздух, с трудом продирающийся в легкие. Весь мир заполнен болью.

Шаги.

Шаг легкий, танцующий. Звонкие каблучки. И наверняка изящные туфельки. На тонких быстрых ножках.

Но руки у девушки холодные. Равнодушные.

Прохладные пальцы проскальзывают по плечу, втыкают железную иглу в локоть.

И она уходит, ничего не сказав. уходит…

Остается боль. Но она тоже уходит. Со временем…

Альвинара сияет полированным золотом. Будь на месте Лотринаэна гном, в пору подыхать от зависти. Каждая клетка и жилка растения наполнена магией, сверкающей, как радуга после долгого дождя. От корней до кончиков лепестков таинственный одушевленный цветок - волшебство и чудо.

Лотринаэн кивает Альвинаре, как старой знакомой. И начинает разговор с того, что кажется ему самым важным:

-  Я прочитал, что бывает еще и Черная Альвинара. Ты не рассказывал о ней. Почему?

-  Истинная Альвинара рождается серебристой, умирает золотой, проживая всего сто лет, - отвечает отец. Он задумался о чем-то, и говорит нехотя, через силу, будто не с Лотом, а с пустотой. - Черная Альвинара - это аномалия, быть которой не может в принципе, которая своим существованием бросает вызов Природе. Это несчастное растение всходит там, где случилась смерть. Впрочем, это миф, до конца не подтвержденный… Забавно, - грустно улыбается эльф, слушая неведомую Лоту пустоту. - Я прожил так долго, а до сих пор верю в мифы. Знаешь, с человеческой точки зрения магия - тоже своеобразный миф. Однако это не мешает… совсем не мешает…