Капитан Ришар - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Теперь, сударь, слушайте меня, — сказал пастор, — последуем совету, который дал вам Шлик.
Затем он указал ему на комнату Маргариты и добавил:
— Возьмите этот ключ, поднимитесь в ту комнату, переступите порог ее с уважением, ибо это комната несчастной мученицы… Идите! И оставайтесь там, пока я вас не позову.
— Спасибо, сударь, — ответил ему молодой человек. — Но, быть может, мне придется бежать, не увидев вас и не имея времени поговорить с вами… поэтому я хотел бы сказать вам пару слов.
— И что же, сударь? — ответил пастор, который, едва опасность отступила, вновь почувствовал старую ненависть к французам.
— Этот человек, капрал, сейчас только напомнил вам, что вы проживали в Вестфалии…
— Да.
— А потом в Баварии…
— И что из этого следует, сударь?
— Он даже назвал селение Абенсберг.
— Ну, и что?
— Вы действительно жили в Абенсберге?
— Боже мой! — прошептала Лизхен. — К чему же он клонит?
И она подошла к молодому человеку, готовая остановить его, если увидит, что он продолжает идти по тому же пути, на который вступил.
— В Абенсберге, — продолжал капитан, — не было ли среди ваших благочестивых коллег одного достойного человека по имени Штиллер?
Лизхен с трудом удержалась от крика; она схватила молодого человека за локоть, но капитан, казалось, не понимал ее.
— Штиллер!.. Штиллер!.. — повторил пастор, с удивлением глядя на офицера.
— Да, Штиллер.
— Я знал его, — сказал пастор.
— Сударь, — прошептала Лизхен, — сударь, подумайте о той опасности, которой вы подвергаетесь, не следуя советам капрала!
— Еще одно слово, фрейлейн, Бога ради!
И вновь, обратившись к пастору, он продолжал:
— Сударь, я разыскиваю господина Штиллера; к этому меня обязывает одно крайне важное дело; найду я его в Абенсберге?
— Чего вы от него хотите? — спросил пастор изменившимся голосом.
— Простите, сударь, — сказал молодой человек, — но речь идет об одной тайне, которая мне не принадлежит. Поэтому я только повторяю свой вопрос.
И, несмотря на пожатие руки Лизхен, он не отступал и спросил:
— Найду ли я его еще в Абенсберге или же он умер от своей раны?
— Отец! — сказала девушка, приложив палец к губам и умоляя пастора промолчать.
Пастор кивнул и прошептал:
— Да, дитя мое, будь спокойна.
И он продолжал, обращаясь к молодому человеку:
— Пастор Штиллер умер от своей раны.
— Умер! — упавшим голосом промолвил молодой человек. — Умер!..
Затем он громко спросил:
— Но у него была дочь?
Лизхен откинулась на спинку кресла, боясь упасть в обморок.
— У него их было две, сударь, — ответил пастор, — о которой вы говорите?
— О его дочери Маргарите, сударь.
Лизхен зажала рот обеими руками, чтобы сдержать крик.
Пастор страшно побледнел.
— Вы знаете, — взволнованным голосом спросил он, — что у него была дочь по имени Маргарита?
— Да, я знаю это, сударь.
Затем, преодолевая нерешительность, чувствуя, что в вопросе, который он собирался задать, заключена вся душа его любимого брата, молодой человек спросил:
— А счастлива ли его дочь Маргарита?
— О да, очень счастлива, сударь, — воскликнул пастор. — Счастливее, чем на этом свете: она на Небесах.
— Тоже умерла! — прошептал молодой человек, опуская голову.
Затем после минутного молчания, взяв свечу из рук Лизхен, он сказал:
— Спасибо, сударь. Мне больше не о чем спрашивать.
И когда пастор, в свою очередь, сделал движение, чтобы удержать своего гостя, Лизхен встала между ними.
— Отец, — сказала она, — вы забыли, что наш гость должен спрятаться, что речь идет о его жизни? Бога ради, — продолжала она, подталкивая молодого человека к лестнице, — ни минуты не задерживайтесь здесь, поднимайтесь в комнату моей сестры!
Удивленный молодой человек остановился.
— Да, поднимайтесь туда, — проговорила она вполголоса, — а когда вы будете там, несчастный, посмотрите на портрет, висящий между двумя окнами, и бегите!
Офицер увидел, что Лизхен необычайно взволнована, поэтому он немедленно подчинился, догадываясь, что в сердце девушки и старика происходит нечто такое, что они в эту минуту не могли ему объяснить.
Он послушно пошел за девушкой, и в то время как старик, переводя взгляд с Лизхен на своего гостя, задавал себе вопрос, кто бы это мог быть и почему он пустился на поиски пастора Штиллера, молодой человек открыл дверь и скрылся в комнате.
Едва за ним закрылась дверь, как Лизхен почувствовала, как силы оставили ее, и опустилась на стул.
Пастор подошел к ней и, подняв глаза к небу, сказал:
— Боже мой, благодаря тебе он спасен! Теперь мне остается спасти ее!
И, протянув руку Лизхен, продолжал:
— Ну-ну, дитя мое, мужайся!
— Что вы хотите сказать, отец мой? — спросила девушка, живо поднимая голову.
— Я хочу сказать, мое бедное дитя, что ты любишь этого молодого человека!
— Его? — в ужасе спросила Лизхен.
— Да, его, — ответил старик.
— О нет, отец мой, — воскликнула Лизхен. — Клянусь вам, что вы ошибаетесь!
— Зачем ты пытаешься солгать, Лизхен? Ты же знаешь, что лгать мне бесполезно.
— Я вам не лгу, отец… или, по крайней мере, могу вам поклясться в одном.
— Ты клянешься!
— Да, на могиле моей сестры Маргариты!
— А в чем ты клянешься, дитя мое, такой святой клятвой?
— В том, что этот молодой человек никогда не будет для меня никем!
— Ты его не любишь?
— Я не только не люблю его, отец, но он приводит меня в ужас!
— Он пугает тебя?
— Отец, во имя Неба, не будем говорить о нем!
— Напротив, давай поговорим о нем… Он пугает тебя! Что же тебя в нем пугает?
— Да ничего… Боже мой, не слушайте того, что я говорю: я сошла с ума!
— Так в чем же дело?
Вместо ответа Лизхен попятилась, пристально, со страхом глядя на дверь.
— Отец, господин Шлик! — пробормотала она. — Зачем он опять пришел?
Пастор обернулся и действительно увидел капрала: тот стоял на пороге.
XXIII
ЦЕНА ГОЛОВЫ
У Шлика был неуверенный вид; в руке он держал карабин, и это указывало на его более враждебные намерения, чем при первом его визите, поскольку тогда он явился без оружия.
Пастор вопросительно посмотрел на него.
— О да! — сказал Шлик. — Вы полагали, что отделались от меня, господин Вальдек? И я так думал; но знаете, человек предполагает, а Бог располагает!
— Да, я знаю это, но что мне неизвестно…
— … так это то, что меня привело к вам снова… Я хорошо понимаю… Черт побери! Это так трудно сказать…