Ниточка памяти - Кит Ломер

Вперёд! Теперь я нанёс удар по правому зрительному центру и вцепился в него мёртвой хваткой. Разум чужака взбесился, когда его окружила тьма. Я услышал пронзительный крик своего голоса и увидел в виде яркой сценки ту картину, которая угрожала моему захватчику: рыжий рванулся в мою сторону, в руках его блестел стилет…

И вдруг разум, захвативший мой мозг, сдался, закружился в беспорядочном вихре и исчез…

Потрясённый, я пошатнулся. Я был абсолютно один в своём черепе: мозг нависал надо мной, тёмный; необитаемый. Я начал двигаться, пробираться по основным нервным стволам, вновь занял кору…

Агония! Я скорчился, почувствовал, как лавиной возвращались ощущения к моим рукам, ногам, раскрыл глаза, чтобы увидеть размытые движущиеся фигуры…, И почувствовал ужасную боль в груди.

Я лежал на полу, с трудом дыша. Вдруг ко мне пришло понимание: рыжий нанёс моему телу удар, и тот, другой разум, который имел полный контакт с болевыми центрами, сдался под воздействием шока и оставил обречённый мозг мне.

Как сквозь красную вуаль, я увидел возвышающуюся над собой гигантскую фигуру Оммодурада, которая склонилась надо мной и снова выпрямилась с королевским цилиндром в руке. А дальше, за ним — Фостер, выгнувшийся назад и затягивающий цепь своих кандалов на шее рыжего. Оммодурад повернулся к ним, сделал шаг, вырвал своего наперсника из петли Фостера и отшвырнул в сторону. А потом вытащил свой кинжал. Фостер в мгновение ока подскочил к нему, ударил кандалами… и кинжал зазвенел по полу. Оммодурад отступил с проклятьем, а рыжий тем временем подхватил свой обронённый стилет и пошёл на Фостера. Фостер, качаясь, обернулся, чтобы встретить его грудью и поднял вверх тяжёлые кандалы.

Я с усилием подтянул руку к своему боку и стал возиться с кожаной застёжкой. Чужой разум похитил у меня сведения о цилиндре, но мне удалось всё-таки утаить факт наличия пистолета. Моя рука была уже на рукоятке. Превозмогая боль, я вытащил его, подтянул руку к себе, с трудом поднял оружие, направил его в середину затылка, свободного от капюшона и покрытого копной рыжих волос… и выстрелил.

Оммодурад нашёл свой кинжал в углу, куда тот влетел, крутясь от удара Фостера, и поднял его. Забрызганный кровью рыжего Фостер отступил, пока не упёрся спиной в стену: измученная фигура на фоне слишком ярких лучей солнца. Пламя металлической чеканки мерцало и горело перед моим угасавшим взором. Огромные золотые кольца Двух Миров, казалось, распались, и на меня начали накатываться волны тьмы.

Но была ещё одна мысль — что-то, что я нашёл в сознании моего захватчика. В центре настенного рисунка была розетка, черно-золотая, выступавшая из стены на фут, похожая на рукоятку меча…

Издалека пришло знание: это — меч Ртра, который король-воин использовал когда-то на заре своих дней, а потом убрал подальше, замкнув в каменных ножнах на замок, подчиняющийся только его разуму, чтобы никто другой не мог использовать его в дурных целях.

Меч, настроенный на стереотипы сознания короля…

Я сделал последний вдох и разогнал тьму перед глазами. Оммодурад шёл мимо меня с кинжалом в руке на безоружного человека.

— Фостер, — прохрипел я. — Меч…

Фостер поднял голову. Я говорил по-английски. Слоги странно и непривычно звучали в такой неземной обстановке, но Оммодурад не обратил внимания на незнакомые слова.

— Вытащи… меч… из камня!.. Ты… Кулклан… Ртр… король Валлона.

Я увидел, как он протянул руку и схватился за богато украшенную рукоятку. Оммодурад с криком метнулся к нему…

Меч легко выскользнул из стены — четыре фута сверкающей стали. Оммодурад остановился, уставившись на закованные в кандалы руки, держащие рукоятку легендарного меча. Он медленно опустился на колени и преклонил голову.

— Сдаюсь, Кулклан, — произнёс он. — И молю короля Ртра о пощаде.

Я услышал за спиной громкий топот ног. Смутно как в тумане, я почувствовал, как Торбу поднимает мою голову, как надо мной склоняется Фостер Они что-то говорили, но я не слышал. Мои ноги похолодели… холод продвигался выше…

Я ощутил прикосновение рук и прохладного гладкого металла к своим вискам. Мне хотелось что-то сказать, сообщать Фостеру, что я нашёл тот ответ, который прежде постоянно ускользал от меня. Хотел сказать, что продолжительность любой жизни, если её отсчитывать от смерти, одинакова и что жизни, как и музыке, нужен не смысл, а лишь некая симметрия.

Но это было для меня слишком трудно. Я попытался ухватиться за эту мысль, чтобы унести её с собой в надвигающуюся холодную пустоту, но она ускользнула, оставив мне лишь ощущение самого себя, и ветры вечности унесли этот последний обрывок моего “я”, растворив его во тьме…

ЭПИЛОГ

Я очнулся и увидел свет, яркий, как утро нарождающегося мира. Лёгкие занавеси трепетали на высоких окнах, через которые была видна стая нарядных белых облаков, плывущих в высоком синем небе.

Я повернул голову. Рядом со мной стоял Фостер, одетый в короткую белую тунику.

— Какой глупый наряд, — заметил я, — но на вашей фигуре он выглядит неплохо. А вы постарели, вы выглядите на двадцать пять и ни днём меньше.

Фостер улыбнулся.

— Добро пожаловать на Валлон, друг мой, — произнёс он по-английски. Я заметил, что он выговаривал слова немного неуверенно, как будто давно их не употреблял.

— Валлон, — повторил я. — Значит, все это был не сон?

— Считайте сном, Лиджен. С сегодняшнего дня ваша жизнь только начинается.

— Я что-то должен был сделать, — сказал я. — Но это, кажется, уже не важно. Я чувствую себя расслабленным.

Кто-то вышел из-за спины Фостера.

— Гоуп! — воскликнул я, но потом засомневался. — Вы Гоуп, так? — спросил я по-валлониански.

Он засмеялся:

— Когда-то меня знали под таким именем. Но истинное моё имя Гванн.

Я взглянул на свои ноги и увидел, что одет в такую же тунику, что и Фостер, только бледно-голубую.

— Кто меня так облачил? — спросил я. — Где мои брюки?

— Эта одежда вам больше к лицу, — сказал Гоуп. — Взгляните в зеркало.

Я поднялся на ноги, подошёл к высокому зеркалу.

— Ну, ребята, это не я! — И застыл с раскрытым ртом. На меня из зеркала ошеломлённо смотрел какой-то Геркулес, черноволосый и великолепно сложенный. Я закрыл рот… и его рот закрылся, я двинул рукой, и то же самое сделал он. Я резко повернулся к Фостеру:

— Что… как… кто?

— То бренное тело, которое было Лидженом, умерло от ран, — сказал он. — Но память его была записана. Мы прождали много лет, прежде чем оживить этот разум снова.

Я повернулся к зеркалу и посмотрел в него с изумлением. Оттуда с таким же изумлением таращился на меня молодой гигант.