Беспокойные сердца - Нина Карцин

Потом он все-таки забылся. Спал тяжело, во сне стонал и скрипел зубами, вздыхал, ворочался.

Вера в это время, ни о чем не подозревая, работала одна в библиотеке. В раскрытое окно влетел пожелтевший листочек вяза и сразу напомнил о том, что приближается осень. Осень, осень — унылая, скучная пора… Но вряд ли она могла быть более унылой, чем сейчас. Все это тянулось с тех пор, как Вера убедилась в измене Валентина. Внешне жизнь как будто и налаживается. Повседневные заботы, необходимость разговаривать то о том, то о другом, наконец, само течение времени — все это притупляло первоначальную остроту оскорбления. И любовь не прошла, воспоминания о прошлых счастливых днях все сильнее мучали ее. Но сердце, упрямое, чистое сердце не хотело еще прощать. Вера видела: Валентину живется неплохо. Он весел, преуспевает на службе, развлекается с приятелями, к Аленке холоден… Нет, не могла она так легко примириться с тем, что станет снова одним из повседневных удобств для мужа.

У невысокого барьера, отделяющего стол от общего зала, все время сменяя друг друга, стояли люди. Книги, журналы, названия, листочки требований, читательские формуляры, полки стеллажей и шкафов — это был тот мир, которому Вера отдала несколько лет жизни.

Стукнула дверь, знакомый голос окликнул ее.

— Мариночка! Как хорошо, что ты зашла, — обрадовалась Вера. — А ты что такая серьезная? Не заболела? Или с Олесем поссорилась?

— Как это можно с Олесем поссориться? — возразила Марина со смехом, и черные глаза ее нежно засветились. — Ах, Верочка, я, наверно, кажусь тебе дурочкой со своим счастьем? Мне порой страшно делается: а вдруг все неправда? Смотрю, смотрю я на него и все-таки убеждаюсь, что мало еще знаю его.

— Не боишься? — Вера поддразнила: — Ты научный работник, а он простой мастер?..

— А он как раз и не простой мастер! Мой Олесь умный, душевный и беспокойный. Какой же он простой?

Вера невольно улыбнулась.

— А что? — смутилась Марина и покраснела. — Поглупела я? Только честно!

— Кто ж не глупеет от счастья? — вздохнула Вера. — Я ведь когда-то так же верила и любила…

— А теперь разлюбила? Из-за одного проступка?

— Нет, Марина. Это самое ужасное. Люблю я его, люблю, а простить не могу. Я его уважать перестала, понимаешь? Мой король оказался голеньким. Если бы он изменил оттого, что полюбил безумно, страстно, если бы тут было истинное чувство — что ж, мне было бы очень больно. Но я уважала бы его. В большой страсти есть такая сила, перед которой поневоле склонишь голову. А тут — прихоть. Мелкая гадость… Не могу. Зинку — и ту жалко, хоть я ее и презираю. Нет, не могу… — Вера зажмурилась от отвращения и спрятала лицо в сгиб локтя, лежащего на столе. Потом подняла мрачное лицо и продолжала: — И ему безразлично мое отношение. Ходит, посвистывает — все о славе мечтает. Знаю я его. В киножурнале показывали!.. Фу!

— Вера… — нерешительно сказала Марина. — А ведь не все у него хорошо.

— А что такое? — сразу встревожилась Вера. — Что-нибудь случилось? Несчастный случай? Он ранен? Убит? Да говори же скорее! — и Вера крепко схватила подругу за руку.

— Да успокойся, Верочка, ничего такого страшного не произошло. Тут другое. Крупная неприятность…

— Говори. Говори, я хочу все знать, — сказала Вера строго, не отрывая от Марины требовательных, широко открытых глаз.

Марина рассказала Вере все, ничего не скрывая: и о том, что делал Валентин в цехе, и о подлоге с пробами, и о новом дефекте в стали, и о том, что произошло на совещании сегодня утром.

— Дмитрий Алексеевич уверен, что тут просто случайное совпадение. Обвинение Рассветова не имеет под собой почвы. Но это нужно еще доказать. А пока найдут истинную причину, Валентину придется всего хлебнуть.

— Валя, бедный… Я же чувствовала, что не доведет его до добра эта дружба с Рассветовым. Как ему тяжело, наверно! Он ведь, как ребенок беспомощный. Не может бороться в одиночку. А ведь он сейчас один, совсем один, я знаю — в таких случаях люди сразу отшатываются. Да у него и друзей-то настоящих нет, одни собутыльники. А что он виноват — ни капельки не верю! Нет, я не могу, я должна увидеть его. Сколько времени?

Вера заметалась по библиотеке, хватаясь то за одну вещь, то за другую, что-то начинала говорить и тут же забывала. Наконец, она решила:

— Сейчас пойду отпрошусь, сбегаю домой…

Валентин уже не спал, а мрачно курил на балконе, не видя перед собой ничего. Волноваться он устал, предпринять еще было ничего нельзя, оставалось только стоически ждать.

В передней хлопнула дверь, через всю комнату быстро простучали легкие каблучки, и Вера почти вбежала на балкон.

— Валя! — слегка задыхаясь, крикнула она. — Я все знаю. Но я не верю, не верю!.. Этого не может быть. Все еще будет хорошо, вот увидишь!

Он вскочил, роняя стул, папиросу, нераскрытую книгу. На шее его порывисто сомкнулись руки, он опустил голову на такое родное, теплое плечо жены, и в горячей ее жалости и любви потонули, растаяли мелкие недостойные чувства, дрогнуло сердце и тяжелые мужские слезы заплатили за многое.

Глава XXVI

Дождливый сентябрьский день — один из провозвестников длинной череды таких же других — заглядывал в окна лаборатории. Медленные скучные капли шлепались о стекло и длинными дорожками сползали вниз. Снаружи мотались по ветру тощие деревца и роняли не успевшие еще пожелтеть листья. А клумбы под окнами были пышные, яркие, обильно пестреющие астрами, бархатцами и неприхотливой, неистребимой петуньей. В мокром асфальте главной заводской магистрали отражались разноцветные плащи женщин, делавшие их удивительно похожими на леденцы в цветной обертке.

Может быть, впервые в жизни хмурый, угрюмый день не повлиял на настроение Марины. Она вошла в комнату мартеновской группы оживленная, смеющаяся, роняя на пол капли дождя с чужого голубого плаща. Когда ей помогли освободиться от его складок, оказалось, что она прятала на груди несколько георгин такой же яркой расцветки, как ее губы и щеки.

— Смотрите, Дмитрий Алексеевич, какая прелесть! — подошла она к столу, за которым уже работал Виноградов. — Хотите, я вам поставлю?

— Спасибо, поставьте лучше себе. Мне они будут мешать, — сдержанно ответил он и снова опустил глаза к бумагам, чтобы не видеть, как ее быстрые, ловкие пальцы втискивают толстые стебли в неширокое горлышко колбы. Из вежливости спросил: — Где это вы их раздобыли?

— Стащила! Да нет, не глядите так укоризненно, мне их подарили.

Виноградову показалось, что он узнал их, эти георгины. С тех пор, как в саду Терновых он провел в их обществе самые горькие четверть часа, какие только знал, он навсегда невзлюбил георгины. И сейчас, словно уколотый ревностью, сухо спросил:

— Готовы материалы по вчерашней плавке?

Ему хотелось, чтобы они не были готовы, хотелось иметь предлог рассердиться на Марину, упрекнуть в рассеянности, но не пришлось. Уму непостижимо, когда она успевала все приготовить.

— Опять то же, — вполголоса сказал он, перебирая материалы и покусывая губы. — Видимо, в лабораторных условиях реакции протекают иначе. Посмотрите, как там идет дело у Миронова, и скажите, чтобы вторую плавку не шихтовал. Потом пойдем в цех, надо кое-что проверить. У меня возникло еще одно предположение. Заодно узнайте, когда будет очередная плавка номерной стали.

— Сегодня в ночь, на четвертой печи.

— Обычная?

— Да, конечно. Об опытной не договаривались.

— Так… Ну, хорошо. Придется сегодня проверить на промышленных слитках еще один вариант.

— Во сколько приходить?

— Справимся без вас. Я сам проведу плавку.

— Дмитрий Алексеевич! — обиженно запротестовала Марина.

— Проверьте, как идет плавка у Миронова.

Марина подчинилась. Оспаривать право начальника на приказания она не собиралась. Но все же было досадно — Дмитрий Алексеевич не хочет, а придирается…

С третьего этажа она сбежала на первый. Там, в громадном зале механической лаборатории, стояло столько машин, приборов и станков, что он больше походил на цех.

Красный сигнал светился над гудящей индукционной печью — набольшим огнеупорным тиглем, окруженным толстой спиралью. За ходом плавки наблюдал Валентин в темном комбинезоне и широкополой фетровой шляпе, из тех, что носят доменщики и сталевары, в темных очках-консервах, надежно прикрывающих глаза. В печи выплавлялась номерная сталь для отливки маленьких лабораторных слитков — на них исследователи пробовали различные варианты засыпки смесью «экзомикс».

— Скоро выпуск? — спросила Марина и, поднеся к глазам рамку с синим стеклом, заглянула в раскаленное жерло печи.

— Через десять минут, — хмуро сказал осунувшийся за последнее-время Валентин. — Будете присутствовать?

— Конечно. Там наверху мне пока делать нечего.