Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд

– Давай, ага! – крикнул я в ответ.

Мы ели молча, он положил перед собой пульт и переключал спортивные каналы. Потом он сварил кофе, на кухню заглянула соседка, Ингве пошутил, она засмеялась, я закурил и подумал, что пора идти, но здесь все же лучше, чем дома.

– Я, кстати, песню дописал на твои слова, – сказал Ингве, – хочешь послушать?

Я прошел за ним в комнату. Ингве перекинул ремень гитары через плечо, включил усилитель, подкрутил эхорегулятор и взял несколько аккордов.

– Готов? – спросил он.

Я кивнул, и он чуть смущенно заиграл. Пел Ингве не очень хорошо, но это не имело значения, мне хотелось услышать, как звучит песня, и тем не менее я старался не смотреть на него, а он пел, слегка наклонив вперед голову и с гитарой у бедер. Впрочем, получилось симпатично, простой, но цепляющий поп.

Я посмотрел на него. Он снял гитару через голову и поставил на подставку.

– Мне еще тексты нужны, – сказал он, – напишешь? Тебе ж это раз плюнуть.

– Попробую.

Мы вернулись в гостиную. Ингве сказал, что на следующий день собирается на вечеринку – кто-то с факультета устраивает, за городом.

– Хочешь со мной?

– Хочу, ага, – ответил я, – а Ингвиль пойдет?

– Наверное, да.

* * *

Я уже видел их вместе – раза два-три. Ощущение было странное, но все прошло нормально, все мы делали вид, будто так и надо, и теперь, когда я ни на что уже не рассчитывал, разговаривать с Ингвиль мне стало проще. Однажды мы остались с ней вдвоем за столиком в кафе «Опера» и беседовали легко и непринужденно, Ингвиль рассказывала про своего отца и отношения с ним, я слушал; говорила, как училась в гимназии, а я немного рассказал про свою учебу; она смеялась, как умела только она, глаза ее словно разбрызгивали смех. Мои чувства к ней не изменились, мне была нужна лишь она, лишь по ней я тосковал, но уж если это невозможно, если на пути у меня такая непреодолимая преграда, то и бояться разговаривать с ней я не буду. В начале их романа я избегал обоих, словно заразы, не желал их видеть, потом стал общаться с Ингве, но не с ней, а сейчас все переменилось: теперь мне хотелось, чтобы, когда я рядом с Ингве, она тоже была с ним. Мне хотелось просто смотреть на нее, находиться в той же комнате, что и она, наполняться этим.

С текстом для Ингве я просидел всю ночь. Это было интересно и совершенно не то же самое, что писать тексты для Академии писательского мастерства, здесь главное – набрести на фразы, которые хорошо звучат, и подобрать к ним рифму. Никакого повествования не нужно, и темы тоже, такой текст никуда не ведет, и это развязывает руки. Все равно что разгадывать кроссворд.

К трем часам ночи первый текст был готов.

Не укладывается в голове

Мне снится я гибну

Ночь в синей печали

Тебя позабыть

Сумею едва ли

Взвыть на луну

Мы лежим вдвоем

Растворились границы

В пространстве моем

Я знаю придет черед

И все пройдет

Я знаю придет черед

Но это пока не укладывается в голове

Ты улетаешь

В далекие дали

Возьмешь и меня

Да нет едва ли

Мне снится я гибну

Ночной окоем

Растворились границы

В пространстве моем

Я знаю придет черед

И все пройдет

Я знаю придет черед

Но это пока не укладывается в голове

На следующий день, заглянув к Ингве, я застал у него Ингвиль, и текст так и остался лежать в кармане пиджака. Я взял пива, уселся и с деланым равнодушием спросил, как у нее дела. На ней был знакомый мне белый свитер в синюю полоску и синие джинсы. Она тут как бы и освоилась, и как бы нет, и я подумал, что, возможно, ей вообще присуща такая двойственность, когда приходится постоянно следить за собой, а может, это происходит только здесь, у Ингве. Они сидели на диване, рядом, но не в обнимку, и с того момента, как я пришел, не притрагивались друг к другу. Из-за меня? Щадят меня? Или у них так всегда?

Ингвиль ответила, что у нее все хорошо и что в коллективном жилье на Нюгордсгатен ей нравится. По ее словам, это студенческое жилье появилось там еще в шестидесятых и когда-то там жил Хьяртан Флёгстад. А в соседях у нее знакомый Ингве, Франк из Арендала, если ей верить, странный тип, у него заскоки будь здоров, а еще Атле из Кристиансанна и две девушки.

Через некоторое время Ингвиль пошла в душ, и тогда я отдал Ингве листок с текстом. Ингве коротко взглянул на него. Хороший, похвалил он и сунул листок в задний карман брюк.

Из ванной показалась закутанная в полотенце Ингвиль. Я отвел глаза.

– Нам скоро выходить, – сказал Ингве, – давай по-быстрому.

– Хорошо, – ответила Ингвиль.

Мы выпили еще по пиву, потом Ингве встал и начал одеваться. Он приоткрыл дверь в комнату, где Ингвиль сушила волосы.

– Выходим, – скомандовал он.

– Погоди, я только волосы досушу, – послышался из комнаты ее голос.

– А раньше не могла? – спросил Ингве. – Ты же знала, что мы торопимся. – Он прикрыл дверь. – Хорошо хоть я такси пока не заказал, – сказал он, не глядя на меня.

– Это точно, – согласился я.

Мы замолчали. Девушка-соседка вошла в гостиную и включила телевизор.

* * *

На вечеринке, где среди гостей были преимущественно аспиранты с факультета медиаведения да еще несколько студентов-музыкантов, меня воспринимали лишь как младшего брата Ингве. Девушки считали, что мы очень похожи и это прикольно, я почти все время молчал, открыл рот, разве что когда кто-то, поставив пластинку с классикой, спросил, что это за музыка, а никто из будущих журналистов ответить не смог; тут я, повернувшись вполоборота и стесняясь самого себя, ответил, что это Чайковский, поскольку это он и был. Ингве изумленно уставился на меня. Ты-то откуда знаешь, спросил он. Так совпало, ответил я, и это тоже была правда, у меня имелась пластинка с этой самой вещью Чайковского.

Ингвиль довольно рано уехала на такси домой, Ингве остался, и мне стало досадно, что он ее больше не ценит, что он отталкивает ее. Я бы на его месте носил ее на руках. Я бы