Черный Василек. Наекаэль (СИ) - Никита Воробьев

мяса, вареной картошки и квашеной капусты. Охотник с трудом удерживал слюну, и уже стал дремать, когда за ним пришли. Писарь-прислужник провел его узкими коридорами и лестницами, как на зло проходящими мимо столовой, из-за чего он едва не свернул голову, заглядывая внутрь. Провожатый раскланялся у тяжелых дверей кабинета и ушел по своим делам. Дождавшись, пока тот скроется за поворотом, Охотник потянул ручку, и вошел в просторный кабинет.

— Вы припозднились. — Вместо приветствия сказал стареющий мужчина, сидящий за столом в центре помещения. Огромное окно за его спиной слепило вошедшего, не давая нормально разглядеть собеседника, но он и так знал, кто перед ним сидит.

— Германн? Рихтер назначил мне встречу, я должен отчитаться о последнем задании. — Охотник был слегка обескуражен тем, что вместо хозяина кабинета его встретил слуга, но сопротивляться не стал.

— Форс-мажор, господин, — ответил тот ровным голосом, — на днях прибыл посыльный из Ватикана, и передал два распоряжения от Папы. Одним из них сэр Балдер был отправлен на проведение срочной инквизиции в каком-то прибрежном городе на юге Священной Империи. — Слуга задумчиво помолчал. — Господин оставил меня принять тебя, и продолжить здесь его работу, пока он не сможет вернуться. — Охотник пространно кивал в ритм слов, которые произносил Германн. — Что-то вы совсем плохо выглядите. — С долей сочувствия произнес он.

— Как на счет одного-двух дней перерыва от дел? — Без особой надежды спросил Охотник. — Раз уж сэр инквизитор сейчас занят, и не может приказывать мне лично? Я из-за вашего пленника неделю нормально не спал. — Германн медленно покачал головой.

— К несчастью для тебя, второе поручение Папы касалось тебя. — Слуга дал время Рейнальду осознать услышанное и сосредоточиться на его речи. — Папа своей волей вызывает тебя к себе, сказал, что хочет ввести тебя в курс следующего задания лично. — Он с акцентировал на последнем слове внимание. — Большая честь.

— Может хотя бы до вечера посидеть у вас разрешите? — Спросил Охотник.

— Я бы с радостью, но сами понимаете, как Папа не любит, когда его приказов не придерживаются в точности. — Вздохнул слуга. — Нам не поздоровается, если кто-то узнает, что вы тут прохлаждались, вместо того чтобы нестись в Ватикан, сломя голову. — Охотник тяжело вздохнул. Синяки под его глазами приняли уже совершенно запредельные размеры.

— Тогда распорядись, чтобы мне снарядили какой еды в дорогу. Пленник умудрился сожрать все, что у меня было.

— Матерь Божья, Реймонд, надеюсь он не успел выпить вылакать все встречные реки, и обвязаться всеми веревками. — Рейнальд поднял на собеседника разраженный взгляд. — Простите, не удачная шутка. — Извинился мужчина. — Ладно, все будет. Идите, я отправлю письмо сэру Балдеру и представителю Престола.

Выйдя наружу, он застал слуг, которые едва закончили распрягать и чистить Перикулума, который окинул его недовольным выражением осоловелых от удовольствия глаз. Махнул рукой парням, чтобы натягивали седло и сбрую назад, и уперся о стену, наблюдая за ними. Парочка недовольно переглянулась, но связываться с гостем сэра инквизитора никто не хотел. Когда к Рейнальду подвели коня, он запрыгнул в седло, и подвел его ближе к двери. Вскоре на улицу выскочил какой-то мальчишка-поваренок, и бросил в руки охотника сверток. Тот благодарно кивнул, и тронул Перикулума сапогами, отправляя вдоль дороги.

Рейнальд любил города. Из-под тени глубокого капюшона он смотрел на множество людей, бегущих куда-то по своим делам. Только находясь в таких местах он по-настоящему чувствовал себя в своей тарелке. Все эти леса, поля и горы не созданы для человека, думал он. Грязные улицы, от которых в воздух поднимался гнилостный смрад помоев, обильно разлитых по брусчатке, и втоптанных в щели между камней сапогами нэрдов были куда ближе людям, чем величественные сосны, подпирающие небосвод своими ровными мачтами, и распространяющие запахи хвои со смолой. Позолоченные статуи героев на фоне попрошаек, гениальные росписи на стенах церквей рядом с покосившимися вывесками безграмотных сапожников, гимнасты и танцоры в одном цирке с уродами и калеками. Мир, сотканный из противоречий, казался ему куда более чудесным, завораживающим и живым, чем вечная цикличность незыблемой природы. Только в таком месте человек становится человеком в полной мере, а посади его в лес, и он станет зверем, не пройдет и дня.

Выйдя за ворота, и выбрав нужный тракт, охотник развязал узел, и потянул на себя ткань свертка, с наслаждением вспоминая запах из столовой. И куда более разочарованно осмотрел его содержимое. Четверть каравая, половина головки сыра и сушеная мясная стружка. Он горько усмехнулся. Видимо повара передали ему рацион стражника, или поломойки. Хотя может и Германн так распорядился. Ему в общем-то не было разницы. Он отломил кусок хлеба, и принялся медленно жевать его, покачиваясь в седле. Псу не пристало жаловаться на хозяев, кормящих его объедками со своего стола.

Далеко впереди ехала одинокая повозка какого-то караванщика, Солнце приветливо грело кожу под плащом. Конь время от времени шевелил ушами, отгоняя от головы жирных и громко жужжащих мух, которых тут же приходилось гнать от продуктов Охотнику. Подковы звонко выбивали камни из-под копыт Перикулума, и Рейнальд понял, что засыпает от этой размеренности.

— Хорошо тебе, — сказал он пространно, — травки пощипал, и доволен, а если овса насыпят, то сразу в рай. — Конь обиженно шлепнул губами, а потом иронично заржал. — Не, спасибо, обойдусь своим. — Усмехнулся Рейнальд. Сунул в рот полоску мяса, и отломил еще кусок хлеба, который протянул скакуну. Тот благодарно принял его и с удовольствием зажевал. — Доедай. — Устало махнул рукой всадник. — От этого обеда аппетит пропал. — Конь заботливо прохрапел. — Не переживай, высплюсь, и приду в норму. По караулишь сегодня дольше? — Конь горделиво выдохнул. — Ну да, куда уж мне без тебя. Это ты у нас эталон самостоятельности.

Когда стало темнеть, Рейнальд свернул с дороги, взял коня под уздцы и повел в лес. Перикулум перемещался среди деревьев без труда, в отличии от многих других лошадей: с величественной грацией он ловко перешагивал поваленные стволы и пригибался под нависающими ветками. Несколько раз охотнику доводилось галопировать по лесу верхом. Повторять этот трюк еще раз совершенно не хотелось, но на крайний случай возможность была. Зайдя достаточно глубоко, Рейнальд отпустил коня, и принялся распрягать его, укладывая сбрую на землю. Отложив седло, он засыпал остальное еловыми лапами и мхом. Было уже довольно темно, и под сенью деревьев он едва мог разглядеть то, что лежало под ногами, так что, не теряя времени, Охотник вскарабкался на самое высокое дерево в округе, захватив седло с собой. Там он удобно установил его на ветки, потряс, чтобы убедиться, что не свалится, и устроился